– Приветствую тебя, Эписфен. Долго ли ты ждал?
– Недолго. Я покинул город вчера утром, сказав, что уезжаю на свою ферму, которая находится здесь неподалеку. Если за тобой не следили, наша встреча останется тайной.
Царь сел на бревно и сказал:
– За мной никто не следил, можешь не сомневаться. Какие новости?
– Совет эфоров не нашел оснований для выдвижения обвинений против тебя.
– А как же криптия? – недоверчиво спросил Павсаний.
– Кому, как не тебе, должно быть известно, что криптия умеет находить доказательства даже там, где их нет. Твое счастье, что в городе справедливость еще торжествует.
– Выходит, я свободен и могу приступить к командованию в Византии. Сезон для навигации скоро кончится, я должен отплыть как можно скорее.
Эфор наморщил лоб:
– Будь осмотрительней, Павсаний. На этом дело не кончилось. Против тебя ничего не нашли, но учти, что эфоры и старейшины настроены против тебя. Рано или поздно они попытаются свергнуть тебя.
– Но собрание…
– Ты лучше меня знаешь, что собрание не может принимать решения. Уже бывали случаи, когда эфоры действовали вопреки мнению собрания равных.
– Как думаешь, что будет дальше? – спросил Павсаний, внезапно помрачнев.
– Пока ничего, но я встревожен. Эфоры могут поручить кому-нибудь убить тебя, нисколько не выдавая себя.
– Да кто же осмелится… – сказал царь.
– Послушай внимательно, – продолжил эфор, прервав его. – Тебя долго не было, и ты многого не знаешь. Фемистокла свергли с помощью народного движения, ловко организованного аристократами. Его изгнали из Афин, и даже огромный престиж, которым Фемистокл пользовался после победы при Саламине, не смог его спасти. Из этого следует простой вывод: тебя тоже не спасет слава победы при Платеях. Персидское нашествие осталось в прошлом, и у народа короткая память. Демократы в Афинах очень ослабли, вся власть сейчас у Кимона.
– Сына Мильтиадеса?
– Да, сына победителя Марафона. Кимон умен, искусен и славится консервативными взглядами. Поэтому у нас он пользуется успехом. В ближайшем будущем Спарта может даже заключить договор с афинской аристократической партией, во главе которой стоит Кимон. Если это случится, боюсь, в этом договоре не будет места для тебя.
– Не понимаю, – продолжил Павсаний. – Я не знаю Кимона лично, но знаю, что он уважает меня, и, во всяком случае, мне говорили, что он проводит антиперсидскую политику. Разве он может выступать против победителя битвы при Платеях?
– Все очень просто, хотя тебе может показаться сложным. – (Павсаний не смог скрыть раздражения.) – Не волнуйся. Командовать войском и держать в руках копье – совсем не то, что заниматься политикой. Послушай, я хочу помочь тебе. Ясно, что Кимон ничего не имеет против тебя и, несомненно, считает тебя великим полководцем. Но если он намерен заключить союз со Спартой, а правители Спарты настроены против Павсания, то и Кимон выступит против Павсания. Когда у власти был Фемистокл, отношения с Афинами ухудшились до такой степени, что, казалось, вот-вот начнется война. Теперь Фемистокла свергли, и Кимон готов заключить новый союз со Спартой против персов. Не важно, станет ли он прикрывать патриотическим союзом против варваров свою личную войну с партией демократов. Важно лишь то, что сейчас решается судьба отношений между двумя величайшими державами Греции. Бывали случаи, когда выдающиеся люди и великие стратеги становились жертвами куда менее крупных политических игр.
Павсаний опустил руки в растерянности.
– Тогда объясни, почему эфоры и старейшины хотят свергнуть меня? – спросил он и поднял голову.
– Причин много, Павсаний, и, к сожалению, все они веские. Поскольку царь Плейстарх еще ребенок, действующим царем являешься ты. Оккупировав Византий, ты взял под контроль проливы, а вместе с ними и зерновой торговый путь между Понтом и Грецией. Ты пользуешься поддержкой равных, сражавшихся с тобой бок о бок при Платеях, и собрания. Ходят слухи, что в Византии ты вел себя как восточный царь, носил персидские одежды и общался с варварскими военачальниками без согласования с правителями Спарты. Тебе приписывают симпатии к афинским демократам и прямые контакты с Фемистоклом. И наконец, кому-то показалось подозрительным личное покровительство, которое ты оказываешь этому Талосу.
– Его имя – Клейдемос, он сын Аристархоса, Клеоменид! – с раздражением воскликнул Павсаний.
– Как угодно, – ответил Эписфен с жалостью в голосе. – Важно то, что этот человек является высокопоставленным офицером спартанской армии, но мы не знаем, поддерживает ли он отношения с илотами.
– О каких отношениях может идти речь! Четыре года он сражался во Фракии, возвращаясь в Византий всего на пару недель. Клейдемос героически сражался при Платеях, это один из моих лучших офицеров.
– Понимаю. Но любые отношения между спартанцами и илотами, которые не укладываются, скажем так, в рамки традиционной нормы, воспринимаются с большим подозрением.
– Клейдемос – не илот.
– Этого не знает никто. Он прожил с этими людьми двадцать лет и не знал своих родителей. Я лишь хотел предупредить, чтобы ты знал, какая опасность грозит тебе.
– Благодарю тебя, Эписфен, я не забуду этого, – сказал царь и встал. – Мне пора. Не хочу, чтобы мое отсутствие заметили в городе. Прощай.
– Прощай, – ответил эфор и тоже встал. – И будь начеку.
Павсаний вышел из развалин гробницы, оглядываясь по сторонам, и подождал, пока крестьянин с повозкой сена исчезнет за поворотом. Затем он вскочил в седло и помчался галопом к полям.
Клейдемос оказался в Византии незадолго до прибытия корабля Павсания. Когда он явился в резиденцию царя, его немедленно приняли и тепло встретили.
– Я очень рад тебя видеть, – сказал царь и обнял Клейдемоса.
– И я очень рад, – ответил Клейдемос, обнимая царя.
– Как прошло путешествие, были ли трудности?
– Нет, все прошло хорошо, и я выполнил миссию.
– До конца? – спросил царь, опустив взгляд.
– До конца, – холодно ответил Клейдемос.
– Не суди строго, – сказал царь, – этот слуга был очень дорог мне, но выбора не было. Я хотел послать с тобой человека, которому всецело доверял, и не мог оставить его в живых. Ставки столь высоки, что мы не можем рисковать.
Царь сделал небольшую паузу, затем спросил с некоторым смущением:
– Он понимал, что умирает?
– Нет, – ответил Клейдемос. – Он ничего не заметил.
– Тем лучше. Как я уже сказал, я очень привязался к этому юноше.
– Понимаю, – ответил Клейдемос, подчеркивая голосом, что вопрос закрыт.
– Итак, расскажи, – продолжил Павсаний, – что ответил Артабаз?
– Великий царь очень ценит услугу, которую ты оказал ему, освободив пленных. Он считает этот жест доказательством твоей искренности. Поэтому он доверяет тебе и готов оказать всяческую поддержку. Он также согласен с твоим… предложением о браке.
– Очень хорошо, – с притворной беззаботностью сказал царь. – Это все?
– Нет. Я долго беседовал с Артабазом и понял точку зрения персов. Они считают, что настало время действовать, потому что сейчас ты обладаешь огромной властью, но им кажется, что это продлится недолго. Им известно об изгнании Фемистокла из Афин, и у меня сложилось впечатление, что они с радостью бы приняли его. Отныне ты будешь докладывать о своих передвижениях сатрапу Даскилейона.
– О наших передвижениях, – уточнил царь. – Не так ли, Клейдемос?
– Все верно, государь, – ответил Клейдемос.
– Кажется, ты сам не веришь в свои слова. Возможно, тебе, как и великому царю, нужны доказательства, и я могу их предоставить. Поскольку мой проект во многом опирается на тебя, справедливо предоставить гарантии и все тебе объяснить. В Спарте я встречался с одним близким тебе человеком.
Клейдемос вздрогнул:
– С кем? Скажи, пожалуйста.
– С бородатым великаном…
– Карасом!
– Да, это был он.
– Как ты его нашел? – Клейдемос дрожал от волнения.
– Это было не очень сложно, – ответил царь, – я передал одному из илотов с горы, что у меня есть сведения о Талосе и я хочу поговорить с его верным другом. Спустя шесть недель так никто и не пришел, и я уже было подумал, что затея провалилась. Но однажды вечером по дороге домой я услышал позади себя голос: «Друг Талоса здесь». Я поборол искушение обернуться и ответил: «Следуй за мной на расстоянии четырех шагов». За мной могли следить, и я не хотел вызывать подозрений. Не оборачиваясь и не замедляя шага, я успел назначить встречу и услышал удаляющиеся шаги. Через несколько дней мы встретились у заброшенной хижины, которая находится на моих землях. Мы долго говорили, но этот человек отказывался доверять мне. Он требовал доказательств того, что ты жив, что ты со мной заодно. Я предоставил их и сказал, что ты скоро вернешься, чтобы осуществить наш план.
– Как ты понял, что ему можно доверять? – спросил Клейдемос.
– Этот человек был с тобой при Платеях, – спокойно ответил Павсаний, – я знаю, что он несколько раз видел женщину, которую ты зовешь матерью, в ее доме на горе. Когда полгода назад мы с тобой говорили о нем в Византии, ты не смог скрыть волнения. Это близкий тебе человек, не так ли?
– Да, это так, – признался Клейдемос.
– Ты не скажешь, кто он на самом деле?
– Я и сам толком не знаю, – ответил Клейдемос. – Он появился на горе, когда умер дед Критолаос. Тогда он сказал, что пришел, чтобы помочь мне и защитить, и я понял, что ему можно доверять. Он знал тайну большого лука.
– Лук с головой волка Мессении…
– Он знает и другую страшную тайну, которую я не могу открыть. Я сам боюсь ее. Скажи лучше, что передал Карас?
– Что он готов, но ничего не сделает, пока ты сам не вернешься и не подтвердишь каждое мое слово.
– Больше он ничего не сказал?
– Ничего. Он встал и исчез, больше я его не видел.
Царь говорил, а Клейдемос вспоминал далекое прошлое. Он видел глаза матери и безмерную печаль в ее взоре, щетинистое лицо Караса и его бычью голову, слышал его глубокий голос. Клейдемосу всей душой захотелось вернуться.