Лежа в дорожной пыли, он попытался поднять исхудалую руку, чтобы осыпать присутствующих проклятиями. Но силы подвели его, и он упал на спину, испустив предсмертный хрип.
Таковы были муки и смерть человека, который разбил армию великого царя при Платеях.
Глава 7. Святотатство
Поначалу совет эфоров и старейшин решил бросить тело Павсания в поток Кеадской пропасти, куда, по обыкновению, бросали предателей. Но эфор Эписфен, который втайне был другом регента, заметил, что Павсаний, хотя и нарушил приказы города и плел интриги с врагами, за пределами Спарты пользовался уважением как освободитель Греции от варваров. Упорствовать не следовало: смерть Павсания была достаточным наказанием, и его следовало похоронить по обряду. Собрание сочло предложение эфора мудрым, и Павсания погребли в доспехах и со всем оружием на том месте, где он испустил последний вздох.
Призрак Павсания еще долго тревожил жителей Спарты по ночам. Одни уверяли, что глубокой ночью из Медного дома доносились леденящие душу крики. Другие рассказывали, что после заката на седьмой день каждого месяца могила Павсания издавала глухой металлический звон, как если бы он бил своим оружием о стены гробницы. В связи с этим было принято решение обратиться к Дельфийскому оракулу, который дал такой ответ:
У богини меднодомной
вы забрали тело.
Чтобы успокоить гнев божества,
посвятите два тела в обмен на одно.
В доме совета долго обсуждали ответ оракула. Кто-то предложил принести в жертву двух илотов, но другие члены собрания возразили, что нельзя отвечать смертью на смерть и лучше найти другой способ возмещения ущерба. В итоге было принято решение соорудить две статуи и преподнести их в дар богине в ее храме. Таким образом, эфоры и старейшины сочли, что смогли усмирить гнев Афины с помощью двух статуй, созданных рукой человека.
Никто больше не вспоминал об этих событиях, и их отголоски со временем стихли, потому как человеческому разуму свойственно забвение. Но было предсказано, что кровь царя обернется проклятием для города.
Лахгал исчез так же, как появился, и никто больше о нем не слышал. Клейдемос не был в курсе всех событий, но приготовился к худшему, узнав, что Павсания заперли в Медном доме. Шло время, но к нему так никто и не пришел. Его единственной встречей с эфорами осталась та, на которую его пригласили вскоре после возвращения в город. В ходе этой встречи Клейдемос подробно рассказал о действиях во Фракии, а бойцы четвертого отряда, давно вернувшиеся в город, подтвердили его слова. Благодаря огромному авторитету своего имени Клейдемос избежал унизительных допросов. А если бы его все-таки спросили, слова воина было бы достаточно для того, чтобы ему безоговорочно поверили. Эфоры решили понаблюдать за Клейдемосом и подождать, не получится ли выдвинуть против него каких-либо обвинений. Из-за тесной дружбы с Павсанием и детства, проведенного среди илотов, они с подозрением относились к сыну Аристархоса, несмотря на его безукоризненное поведение.
Смерть регента лишила Клейдемоса последней надежды. План, о котором Павсаний рассказывал в Византии, казался теперь Клейдемосу далекой мечтой. Тогда этот план вернул ему желание жить и подарил цель, но эта цель упорхнула, оставив после себя ощущение пустоты. И все же Клейдемос понимал, что ему не удастся уйти из жизни. Если он снова избежал смертельной опасности, нависшей над ним после провала плана Павсания, то, вероятно, это означает, что он еще не выполнил своего предназначения. Поэтому Клейдемос решил жить достойно в своем нынешнем положении и ждать, когда наступит время для новых свершений.
Он не скрывал желания увидеть женщину, которая воспитала его на горе Тайгет и которую он считал матерью. Снова став полноправным хозяином дома Клеоменидов, Клейдемос получил разрешение на встречу. Эфоры сочли, что так им будет легче контролировать возможные связи Клейдемоса.
В начале зимы Клейдемосу разрешили уйти из сисситии, в которой он прожил несколько месяцев, следуя строгим правилам и воинской дисциплине. Теперь он мог позаботиться о доме и имуществе.
Однажды на рассвете Клейдемос покинул казарму в сопровождении илота и осла с вещами и оружием. Он шел от восточных ворот, медленно и осторожно осматриваясь. Клейдемос едва смог различить дом Клеоменидов, все еще окутанный ночной тьмой, с расстояния около десяти стадиев. Странное смешение чувств овладело Клейдемосом: ему предстояло вновь увидеть дом, где он явился на свет, дом, в котором на один краткий миг обрел родную мать Исмену. Вскоре туда приведут женщину, воспитавшую его, даровавшую ему материнскую любовь, которых лишила его родная мать. Сердце Клейдемоса разрывалось от мучительных сомнений: узнают ли его те, с кем он провел юность? Вернется ли он к ним когда-нибудь? Критолаос много лет тому назад завещал ему роль вождя, и в тайнике по-прежнему хранился величественный лук Талоса-Волка. В мрачном подземелье ждали своего часа доспехи царя Аристодема и его про́клятый меч. Но настанет ли когда-нибудь этот час?
До дома Клеоменидов, дома его родного отца Аристархоса уже было рукой подать. Впервые Клейдемос увидел отца в долине и не мог забыть боль, таившуюся в глубине его глаз, и полный отчаяния взгляд, который воин устремил на хромую ногу сына. Он вспомнил слова Периаллы, беглой пифии:
Дракон и волк с лютой ненавистью
рвут друг друга в клочья…
В ту звездную ночь у холмов при Платеях слова, произнесенные Бритосом… Волк с Тайгета и дракон из Клеоменидов… Но Аристархос мертв, Бритос мертв. Если дракон теперь не в нем, не в сердце Клейдемоса из рода Клеоменидов, тогда где же он? Не там ли, с волком из Мессении? Теперь эти два зверя свирепо сражались в его душе, не давая ему покоя… Сколько продлятся эти муки? Почему боги предначертали столь сложную судьбу мальчику-калеке?
Клейдемос заметил, что илот остановился перед воротами дома. Двор зарос бурьяном, ограда облупилась и осыпалась, на домашнем алтаре белели кости Меласа. Давно сюда не ступала нога человека…
– Ты знаешь, где похоронили мою мать Исмену? – спросил Клейдемос у илота.
– Да, благородный господин, – ответил слуга. – Она похоронена под теми кипарисами. – И он указал на простой каменный саркофаг посреди поля.
– Жди меня здесь, – приказал Клейдемос и направился к могиле матери.
В этот момент взошло солнце и залило светом всю долину, дом вышел из тени. Кипарисы начали слегка покачиваться под утренним ветерком. Клейдемос долго стоял у могилы с опущенной головой. Лучи солнца уже ярко освещали прозрачный воздух, и Клейдемос увидел надпись на могильном камне, частично заросшую мхом. Он подошел поближе, соскреб мох мечом и прочитал:
Исмена, дочь Евтидемоса,
супруга Аристархоса Дракона,
несчастная мать
двоих доблестных сыновей.
Боги позавидовали драгоценному дару,
который преподнес ей
Лев Спарты.
Клейдемос громко позвал илота, и тот примчался, привязав осла.
– Кто написал это? – спросил он и указал на камень.
Илот посмотрел и ответил:
– Господин, я поступил к тебе на службу, поскольку давно возделывал поля твоего отца Аристархоса, да воздадут ему честь. Старейшины позвали меня и моих товарищей для строительства гробницы. Я не умею читать, но хорошо помню, что здесь были только первые четыре строки. В этом я уверен. Если хочешь убедиться в моей искренности, можешь расспросить моих товарищей или обратиться к архивам совета. Там должна быть копия этой надписи, поскольку она была сделана за счет государства.
– Ты полностью в этом уверен? – спросил Клейдемос.
– Все было так, как я сказал, господин. Можешь сам убедиться в этом без труда.
– Спасибо, – ответил Клейдемос. – Теперь ступай, позаботься о доме и вещах, я скоро приду.
Слуга ушел, а Клейдемос остался у могильного камня. Сомнений быть не могло: три заключительные строки были добавлены позже. Во-первых, они были написаны другим почерком. Во-вторых, начальные строки располагались ровно посередине камня, а последние располагались настолько низко, что почти касались земли. В дополнительных расспросах не было нужды. Но кто же мог добавить эти строки? И что это за дар, о котором в них говорится? Может быть, в этих словах скрыто некое послание, возможно очень важное. Клейдемосу нужно было узнать, к кому оно обращено и что означает.
Он направился к дому, илот стоял в конюшне рядом с ослом. Клейдемос открыл тяжелую дубовую дверь, и та скрипнула ржавыми петлями. Перед ним предстала печальная картина запустения: с потолка свисала паутина, все вещи были покрыты толстым слоем пыли; несколько больших крыс разбежались в разные стороны при появлении человека. Статуи героев Клеоменидов тоже покрылись пылью и паутиной. Клейдемос прошел в остальные помещения и обнаружил комнату, которая когда-то, видимо, служила спальней его родителям. От большой старинной кровати остался лишь каркас из массивного дуба, а в матрасе и одеялах мыши устроили гнезда. В коридоре раздался звук шагов: слуга ждал указаний хозяина.
– Я желаю, чтобы дом убрали и привели в порядок, потому что я собираюсь здесь жить, – сказал Клейдемос и направился в атриум. – Когда все будет в порядке, я позову женщину, которая вырастила меня на горе Тайгет как сына твоего народа. Как тебя зовут? – спросил он пожилого слугу.
– Алесос, господин.
– Ты знаешь, о ком я говорю?
– Да, господин, ты говоришь о дочери Критолаоса. Твоя история хорошо известна в городе.
– Тем лучше, – продолжил Клейдомос. – Сегодня я буду ночевать в атриуме.
Клейдемос до позднего вечера работал вместе с Алесосом и остальными слугами, которых привели с полей. Когда стало темнеть, он развел огонь в середине атриума, зажег жертвенные лампы и почувствовал, что в старинный дом вернулась жизнь. Он сел у огня вместе со слугой, который его сопровождал.