о белого пара из ноздрей, покрытых инеем. Земля замерзла, от холода немели руки и ноги. Клейдемос пришпорил гнедого, и животное спустилось на поляну. Во дворе была собака, которая, завидев незнакомца, громко залаяла. Когда Клейдемос уже зашел во двор, дверь открылась, и он увидел чью-то фигуру в дверном проеме… Антинея… Он увидел ее черный силуэт на фоне красного света огня в очаге. Не было видно ни лица, ни глаз… Прижимая к груди шаль, она подняла голову, чтобы вглядеться в темноту. Ее взору предстал неподвижный всадник верхом на замерзшем коне.
Собака перестала лаять, и все вокруг погрузилось в глубокую тишину. Женщина испугалась при виде темного рыцаря с копьем и не осмелилась произнести ни слова. Вдруг она услышала низкий, почти грубый голос:
– Антинея.
Голос тут же погас, подобно молнии в черной туче. Антинея сделала шаг вперед, а из дома послышался дрожащий голос отца:
– Там кто-то есть… Кто там?
Она смотрела внимательно, стараясь разглядеть лицо, а он опять позвал ее:
– Антинея!
У нее замерло сердце и подкосились колени.
Когда всадник спешился и направился к ней, его осветил луч тусклого света очага, пробивающегося на улицу.
– Мне холодно… – раздался голос из дома.
Она пристально смотрела на него, трепеща как лист: щетинистое лицо, обрамленное черной бородой, блестящие глаза, хмурый лоб… Морщины вокруг глаз и глубокая складка, словно шрам, возле уголков рта. Но в глазах сквозь пелену слез сиял огонь, как в тот далекий день в долине, когда он смотрел ей вслед и прощался, размахивая руками навстречу уходящему солнцу.
Она стояла молча, боясь шелохнуться. Он подошел и позвал:
– Антинея! – более глубоким и звучным голосом.
И когда пламя очага озарило его, она оторвала руки от груди и протянула к его лицу. Лишь когда она прикоснулась к нему, слезы хлынули из ее глаз.
– Это ты, – сказала она, дотрагиваясь до его глаз, лба, шеи. – Ты вернулся… вернулся ко мне. – Ее голос дрожал все сильнее, она разразилась слезами и как безумная повторяла: – Ты вернулся.
Увидев, что она вот-вот потеряет сознание, Клейдемос обнял ее, накрыл плащом и прижал к себе. Он стоял на снегу и тихо плакал. Ночной ветер трепал его волосы, студил слезы на лице, но он ничего не замечал. Он слышал лишь биение сердца Антинеи, и этот стук возвращал ему жизнь, которую он считал безвозвратно утраченной. Когда же он наконец выпустил ее и приподнял ее лицо, то увидел, что годы не оставили следа в этом пламенном взоре, будто само время остановилось. Это был тот самый взгляд, который он запомнил навсегда, взгляд, которым богиня соблазнила его темной ночью на далеком Кипре. Свет, который он столько раз искал в глазах женщин Азии и Фракии, прозрачный, словно родниковая вода, свет далекой весны, теплой и цветущей, горячий, как солнечный луч…
Он обнял ее и повел в дом. У огня сидел старик, укутанный в одеяло; он поднял седую голову и замер от увиденного. Ему показалось, что слабые глаза обманули его, и, только услышав голос дочери: «Он вернулся», – он поднял свои костлявые руки и пробормотал:
– Бессмертные боги! О бессмертные боги! Спасибо вам за то, что вы утешили вашего старого слугу.
Они закрыли дверь, Клейдемос забыл привязать коня, но он сам нашел укрытие под навесом конюшни. Робкое блеяние ягнят не тревожило гордое животное, привыкшее к свисту стрел и грозному звучанию военного горна. Наутро хозяин вернется с блестящим копьем в руках и ласково погладит его светлую гриву.
Клейдемос стал рассказывать Пелиасу и Антинее обо всем, что произошло за долгие годы его отсутствия. Наконец он заметил, что старик устал. Тогда он взял его на руки, отнес в комнату и уложил в постель. Пелиас так исхудал за эти годы, что Клейдемосу показалось, что он несет ребенка. Укрывая его, он подумал о трудностях, которые выпали на долю Антинеи: ухаживать за немощным стариком, выполнять одной тяжелую работу в поле… Он бережно закрыл за собой дверь в маленькую комнату и подошел к огню. Антинея тем временем подбросила дров в огонь и задула лампу.
– Ты верила, что я когда-нибудь вернусь? – спросил он вдруг.
– Нет. Я, конечно, очень хотела верить, но не решалась об этом думать, чтобы не страдать напрасно. У меня и без того тяжелая жизнь. Раз в год к нам приезжал Карас, особенно во время сбора урожая, и освобождал меня от самой тяжелой работы. Мы часто вспоминали тебя, вспоминали времена, когда все вместе жили на горе.
– Ты знала, что я вернулся в Спарту?
– Нет. Вот уже почти год как я не видела Караса.
– Я вернулся в конце лета и живу в доме Клеоменидов.
– Теперь ты… спартанец.
– Это я, Антинея, и я вернулся к тебе.
Антинея встала и, не отрывая от него взгляда, развязала шнуровку на плечах. Ее платье соскользнуло на пол, и она развязала пояс, которым опоясывала талию.
– Говорят, у женщин Азии тела гладкие, как мрамор, и они благоухают цветочными духами, – сказала она и опустила голову.
Но Клейдемос уже обнял ее с несокрушимой силой, опустил на бычью шкуру, которая лежала перед очагом, и целовал с бесконечной нежностью и трепетом, как в тот далекий первый раз, когда понял, что любит ее. И только когда душа его насытилась, а поясница устала, он предался сну, положив голову ей на грудь.
Антинея долго смотрела на него и гладила его волосы. Она не могла налюбоваться. Его лицо, опаленное солнцем и обветренное морозом долгих зим, осунувшееся из-за боли и страданий, не было похоже на тот образ, который она так часто вспоминала. Но все равно это было то лицо, которое она давным-давно полюбила навеки. Неужели наступило время вновь почувствовать себя живой? Может быть, эта встреча останется лишь вспышкой, которая осветит ее жизнь лишь на мгновение, а затем погрузит обратно во тьму? Он, конечно, уедет… Но вернется ли? Антинея не могла знать о том, что думают боги, решая судьбы людей. Но она точно знала, что ждала этого момента больше всего на свете, и продолжала без устали смотреть на любимого.
Порою ночь бывала для нее бесконечной и мучительной. Она часами лежала без сна и ждала, когда дневной свет избавит ее от темных призраков; а теперь ей хотелось, чтобы эта ночь не заканчивалась никогда, ведь солнце уже было в ее объятиях: она ощущала его тепло и жизненную силу.
Она думала и о том, что он овладел ею, оставив семя в ее чреве. Сердце наполнилось страхом: разве он не думал о том, что, если родится сын, на него ляжет то же самое проклятье: он будет сыном Спарты и в то же время сыном рабов. Или же он забыл обо всем, как и она, отдавшись неукротимому желанию? Конечно, скоро наступит весна, подует теплый ветер и в полях вырастет горькая полынь. От ее листьев в чреве начинаются сильные спазмы и зародившаяся в нем жизнь засыхает… Но Антинея не собиралась этого делать.
Ее отец Пелиас был очень слаб и стар, и она не знала, что уготовила ей судьба. Но жевать горькие листья полыни она не станет… Она снова посмотрела на лицо Клейдемоса, на его лоб и руки. Она всей душой надеялась, что больше никогда не расстанется с ним. Антинея думала о лугах на горе Тайгет, которые скоро покроются весенними цветами, о ягнятах на высоких пастбищах и о зрелой пшенице в долине. Она и не догадывалась, что сон уже овладел ею и что это было лишь видением, а сама она мирно спала на бычьей шкуре.
Глава 9. Эносигей
– Не возвращайся той же дорогой, – сказал Пелиас. – На перевале сугробы еще глубже, вряд ли сможешь там пройти. Лучше ехать по дороге на восток, в сторону реки Пармисос; потом следуй вдоль долины до развилки. Поверни направо в сторону Гатеи и Белемины. В Белемине ты окажешься приблизительно через два дня. Направляйся в сторону Кариста, что в долине реки Эврот. Поверни на юг, и через день ты будешь в Спарте. Мы с нетерпением будем ждать известий от тебя и сами постараемся хоть что-то сообщить о наших делах. Пусть хранят тебя боги и пусть они помогут тебе во всем. Ты даже не представляешь, как утешил нас.
– Я пошлю кого-нибудь из своих людей, чтобы помочь с весенними работами, – сказал Клейдемос, надевая плащ. – Надеюсь, деньги, которые я оставил, позволят вам не терпеть нужду. Когда приеду в Спарту, я узнаю, что произошло в мое отсутствие, и подумаю о том, как вернуть вас. Может быть, эфоры разрешат мне поселить вас на моих землях. Надеюсь, что разрешат, если я попрошу их и заплачу необходимую сумму в городскую казну. Все изменится, когда мы будем рядом… Может быть, мы вновь будем счастливы и утешимся после столь долгой разлуки.
Он крепко обнял их, вскочил на коня и пришпорил его. Поначалу конь помчался галопом, затем замедлил бег. Солнце проглядывало сквозь облака, когда Клейдемос достиг берега реки Пармисос, скорее походившей на быстрый ручей с мутными водами, чем на речку. Все утро он ехал вдоль берега вверх по течению, миновав две крестьянские деревушки. До развилки он добрался после полудня. Там он перекусил и отдохнул возле невысокой стены, что тянулась вдоль оливковой рощицы. Затем двинулся дальше вдоль правого притока реки Пармисос.
Когда стало темнеть, перед Клейдемосом выросла каменистая гора, возвышавшаяся над холмами, покрытыми редкими фисташковыми деревьями и можжевеловым кустарником. На вершине горы виднелись какие-то постройки, и Клейдемос подумал, что сможет там переночевать. Он сошел с дороги на узкую тропу и вскоре очутился у подножия горы. Место было на удивление безлюдным: нигде не было видно ни деревни, ни домов. Клейдемос направился вверх по склону, и очертания построек на вершине стали отчетливее. Он увидел руины городской стены с выступающими из нее полуразрушенными башнями: сомнений не оставалось, это мертвый город илотов!
Клейдемос придержал испуганного коня и хотел было вернуться, но любопытство пересилило страх, и он продолжил путь. Лучи заходящего солнца едва освещали вершину горы. У основания городских стен были нагромождены огромные, грубо обтесанные валуны, свидетельствовавшие о древности стен.
Когда Клейдемос добрался до вершины, было уже темно. Он зашел в город через ворота: от них остались лишь две опоры, архитрав лежал на земле и был разбит на две части. Он пошел дальше и стал бродить среди развалин. Почему-то Клейдемосу не было страшно в этом про́клятом и священном месте, несмотря на множество страшных историй о городе илотов, которые он слышал в детстве. Именно здесь, под этими камнями, во мраке подземелья покоится царь Аристодем – бывший владелец лука из рога. Клейдемос вернулся к стене, где решил провести ночь вместе с конем. Ему захотелось развести костер, и он вспомнил, как фракийцы научили его добывать огонь, потирая две сухие палочки. Но на земле валялся лишь мокрый хворост. «Так и рождаются слухи, – подумал он, – если бы я развел огонь, а в долине какой-нибудь пастух посмотрел на гору, интересно, что бы он подумал, увидев мерцающий свет среди развалин мертвого города!»