Клейдемос достал одеяло и лег под стеной; луна поднялась над очертаниями развалин и осветила их: наверное, когда-то здесь был большой и процветающий город. Конечно, он заброшен с незапамятных времен, и никто так и не попробовал восстановить его. Клейдемос подумал о Критолаосе, о Карасе, обо всех, кто надеялся на освобождение жителей горы; он вспомнил о массовом убийстве на Тенароне, и сердце его сжалось. Увы, таков был ответ спартанцев на надежды илотов. С уходом Павсания исчез единственный настоящий шанс на большие перемены. Если бы регента поддержали равные и, возможно, афиняне, у него был бы шанс на воплощение плана свержения городских властей. Но теперь это было невозможно. Фемистокл изгнан из родного города, в Афинах власть перешла к консервативному правительству, близкому к эфорам. На царя Плейстарха, сына Леонида, и на молодого царя Архидама эфоры имели сильное влияние. Оба царя славились большой доблестью, но им не хватало опыта, поэтому вряд ли они могли избежать опеки старейшин и эфоров. И все же память о падении города Ифомы поддерживала гордость илотов и надежды Критолаоса.
Клейдемос закутался в одеяло, пытаясь уснуть, но мысли, фразы, слова звучали в его голове и раздавались эхом. Давно поблекшие и забытые образы обретали новую силу… Страшный сон из далекого детства, который увидел Клейдемос, заснув с царским луком на груди… Пророчество пифии Периаллы… Загадочная фраза Караса на поле битвы при Платеях: «Когда настанет день и ты вновь увидишь меня, вспомни эти слова, Талос, сын Спарты и сын своего народа…» Наверное, день скоро настанет… Слова Критолаоса на смертном одре: «К тебе явится человек, слепой на один глаз. Он снимет проклятие с меча царя». Что он хотел этим сказать? И надпись на могиле Исмены – кто приписал эти слова? Что они означали? Что это был за драгоценный дар? Быть может, жизнь Бритоса, которую хотел спасти Леонид? Но разве мог кто-то угадать мысли царя, погибшего в бою при Фермопилах? Никто из спартанцев не выжил, кроме Бритоса и Агиаса. Никто не вернулся из Фермопил. Кто мог угадать волю царя?
В конце концов усталость взяла свое, и Клейдемос уснул под стенами мертвого города. Ему показалось, что он видит перед собой, а может быть, видит во сне небольшой лагерь… Спящего Бритоса… Одоленного усталостью Агиаса… И приближающуюся тень… Тень склоняется над Бритосом, что-то берет у него и тут же исчезает… Могучие боги! Послание царя! Послание царя!
Клейдемос вскочил. Внезапно он понял: в надписи на гробнице Исмены говорилось о даре царя Леонида, и этим даром была жизнь Бритоса, а может, и его? Царь хотел спасти Бритоса и послал вместе с ним спутника – Агиаса, а также илота. Но что было известно царю об этом илоте, о хромом Талосе? И что он написал в послании для эфоров и старейшин? Никто так и не узнал об этом. Сам Бритос говорил Клейдемосу, когда они вместе сражались в Фокиде и Беотии, что содержимое послания окутано тайной. Бритос часто задавался вопросом, откуда пошли слухи о том, что они с Агиасом струсили и покинули Фермопилы в надежде спастись от верной смерти. Почему эфоры не попытались развеять эти слухи? Уже тогда по городу ходили разговоры о том, что в послании ничего не было написано. Но в этом не было смысла: зачем царю Леониду посылать в Спарту пустой свиток? Или свиток украли и подменили? Это могло случиться ночью, когда они разбили лагерь, чтобы отдохнуть. Тот, кто написал последние строки на могиле Исмены, видимо, был осведомлен о последней воле царя, которая была изложена в послании, врученном Бритосу. Теперь эта последняя воля, о которой свидетельствовали слова на гробнице его матери, стала знаком для последнего из Клеоменидов… или Талоса-Волка. Но кто же написал это – кто-то из старейшин или эфоров? Это казалось неправдоподобным.
А может быть, к Бритосу никто и не приближался той ночью – может быть, это был сон? Клейдемосу показалось, что сон и явь окончательно смешались в его сознании.
В надежде, что все же удастся немного отдохнуть, он перестал ломать себе голову и решил, что лишь в Спарте сможет найти ответы на эти вопросы. Лежа на сухой земле, он согрелся под теплым шерстяным одеялом и уснул. Утих ветер, и кругом воцарилась глубокая тишина. Вдруг послышались звуки крыльев, бьющих по воздуху могучими взмахами – хищные птицы взмыли с мрачных развалин и парили во тьме в поисках добычи.
Незадолго до наступления рассвета Клейдемоса разбудило внезапное ржание коня. Он был чем-то напуган, бил копытами по земле и раздувал ноздри. Как только Клейдемос встал, чтобы успокоить его, конь поднялся на дыбы, испуская тревожное ржание. Клейдемос оглянулся, но не заметил ничего необычного. Он подошел к коню и, заговорив с ним успокаивающим голосом, ослабил поводья, которыми тот был привязан к дереву. Клейдемос погладил животное, но оно не успокоилось, а, наоборот, еще больше испугалось. Не отпуская поводьев, Клейдемос взял одеяло и повел коня прочь из заброшенного города.
Вдруг он услышал глухой гул, отдаленный грохот, доносившийся из недр земли. Он испугался, внезапно поверив в рассказы из детства, и пожалел о том, что ступил за стены заброшенного города. Пока он пытался увести коня с холма вниз, снова раздался грохот, и он почувствовал, что земля затряслась. Все началось с легкого толчка, но потом стало трясти сильнее и сильнее, и Клейдемос пошатнулся. От сильнейшего последнего толчка он упал на землю вместе с конем, который едва не раздавил его. Не успев подняться с грязной тропы, он услышал страшный грохот, как будто что-то рушилось. Взглянув наверх, он увидел, как огромные камни падают с руин башен и городских стен. Земля вновь затряслась, содрогаясь под их весом, а камни все продолжали падать, поднимая огромные облака пыли, – боги разрушили то немногое, что оставалось от Ифомы. Свинцовые тучи сплошь заволокли небо над руинами города и грозили дождем.
Внезапно блеснула молния, прорезав серые тучи и озарив гору ослепительным сиянием. Сразу же за ней прогремел гром, и молнии засверкали непрерывно одна за другой, освещая очертания крепостных валов и бастионов. Гром гремел так сильно, что казалось, земля вот-вот разверзнется и поглотит город.
Клейдемос, окаменев от ужаса, смотрел на происходящее и думал о том, что подточенные стены вот-вот обрушатся на него и погребут на месте. Затем он все-таки развернулся и бросился вниз по склону. Он бежал с безумной скоростью, спотыкаясь, падая и поднимаясь снова и снова, невзирая на грязь и кровь на локтях и коленях. В конце концов Клейдемос добрался до подножия горы, подозвал коня, и тот прискакал с болтающимися поводьями. Клейдемос вскочил на него и изо всех сил пришпорил. Конь ринулся вперед быстрым галопом, размахивая хвостом и выпуская пламенное дыхание из дымящихся ноздрей. При каждом ударе молнии зрачки животного расширялись, а всадник все подгонял и подгонял его. По узкой дорожке начали стучать капли дождя. Вскоре порыв ветра пронесся по пустынной округе, и дождь перешел в ливень. Словно обезумев, Клейдемос продолжал подгонять коня, пока тот не стал тяжело дышать. Тогда он натянул поводья, замедляя его бег. Оставив бурю позади, он снова сбавил скорость и перевел мокрого и потного коня на шаг. Клейдемос проехал через несколько деревень. Везде одна и та же картина: перепуганные жители голыми руками рылись в развалинах домов и искали домашних животных, которые в испуге вырвались из загонов и убежали в поля.
После полудня Клейдемос, выдохшись и проголодавшись, добрался до Гатеи, к вечеру – до Белемины. Оба города сильно пострадали от землетрясения. Чем ближе он подъезжал к Лаконии, тем ужаснее были последствия землетрясения. Деревянные дома устояли, а вот каменные были полностью разрушены напором подземных толчков. Вокруг рыдали женщины, потрясенные мужчины блуждали среди обломков и копались в руинах. Дети горько плакали и звали родителей, которые, возможно, навсегда остались под руинами собственных домов. Клейдемос поспал несколько часов на стоге сена, обессилев от усталости и ужаса, затем снова отправился в путь. Он ехал в сторону Макистоса, периодически останавливаясь, чтобы дать коню отдохнуть, и с тревогой думал о том, что могло случиться с его домом и с матерью. Уже стало ясно, что землетрясение поразило весь Пелопоннес. К тому же Клейдемос боялся, что дом Пелиаса и Антинеи тоже мог разрушиться от толчков. От Макистоса остались одни руины, и Клейдемос увидел сотни трупов, лежавших вдоль дорог. К ним добавлялись новые тела, откопанные из-под развалин разрушенных домов. Он остановил двух всадников, которые мчались по южной дороге.
– Откуда вы? – крикнул он.
– Из Тегеи. Кто ты?
– Я Клейдемос, сын Аристархоса, спартанец. Какие новости из города?
– Плохие, – ответил один из всадников и покачал головой, – почти все дома разрушены или вот-вот рухнут. Тысячи погибших. Нужны сильные руки, чтобы помочь со спасательными работами и обеспечить порядок в городе. Многие из старейшин погибли, как и несколько эфоров. Повсюду царит страшный беспорядок.
– Что с царями?
– Царь Архидам жив: один из моих товарищей видел его возле Акрополя, где он устроил штаб-квартиру. О царе Плейстархе ничего не известно.
– Куда вы едете?
– На север, искать помощи. В Аркадию, в Ахею, если понадобится, но кругом лишь смерть и руины. Мы встретили двух всадников из царской охраны, которые ехали в Сикион и Коринф, чтобы просить о помощи. От Амикл ничего не осталось, Гитион почти уничтожен. Торопись в Спарту, если у тебя там родные. Город разрушен.
Они поскакали галопом на север, а Клейдемос пришпорил коня и направился в противоположную сторону, нахлестывая скакуна уздечкой.
По дороге встречались колонны беженцев с повозками и вьючными животными. Клейдемоса обгоняли группы всадников, покрытые грязью, которые хлестали своих лошадей и что-то выкрикивали, пытаясь протиснуться сквозь толпу бездомных и нищих. Оставив за собой полуразрушенную Селласию, Клейдемос выехал к берегам разлившейся реки Эврот, которая стремительно несла свои мутные воды. Через несколько часов он будет в Спарте, если конь выдержит нагрузку. Благородное животное пожирало дорогу, почти касаясь брюхом земли, ритмично вскидывая голову и изгибая мускулистую шею. Время от времени Клейдемосу приходилось замедлять бег коня, чтобы сердце у него не разорвалось из-за усталости.