— Хорошо. А сейчас, мой добрый друг, давай отдадим последний долг Бритосу, сыну Аристарха Клеоменида. «Тому, кто струсил», — добавил он с горькой гримасой.
Карас пошел в персидский лагерь, который все еще горел, и вернулся с факелом. Внезапно что-то привлекло его внимание, и он показал Талосу в ту сторону.
— Смотри, — сказал он.
Талос повернулся и увидел фигуру в длинном сером плаще, с лицом, закрытым капюшоном. Человек медленно дошел до середины поля битвы и остановился приблизительно в тридцати шагах от них.
— Сдается мне, что это тот же самый человек, который был у твоего дома той ночью, — сказал Талос.
— Такой серый плащ с капюшоном обычно носят спартанцы после гимнастики или после боя, чтобы впитывался пот. Ты хочешь, чтобы я пошел и посмотрел в чем дело? — спросил Карас.
— Нет, для меня это не имеет никакого значения. Оставь его в покое.
Он взял факел из руки Караса и зажег погребальный костер.
Пламя быстро разгорелось, раздуваемое вечерним бризом. Оно быстро охватило тело, завернутое в черный плащ.
Вдали, от огромных погребальных костров, которые греки сложили прямо в лагере, поднимался дым; они начинала сжигать тела павших по мере того, как их приносили с поля битвы.
Талос отрезал прядь своих волос и бросил ее в костер, потом бросил туда же свою пастушью палку из кизилового дерева: ту самую, такую прочную и такую гибкую, что выбрал для него Критолаос давнымдавно.
В этот момент он почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука. Он повернулся, глаза его заволокли слезы. Талос увидел перед собой человека, лицо которого было закрыто капюшоном.
Человек сбросил капюшон, открыв лицо: это оказался царь Павсаний, в его руках был огромный щит, украшенный изображением дракона.
На самом краю острием кинжала было вырезано имя: «Клейдемос Аристарх Клеоменид».
— Это твое имя, — сказал он. — Спарта потеряла твоего отца и брата, двоих великих воинов… Но такая благородная семья не может угаснуть. Долгое время ты жил далеко от нас. Пришел момент и для тебя, ты должен вернуться к своему народу. Смотри, — добавил он, показывая на греческий лагерь: построенная в шеренги, длинная колонна солдат, все еще покрытых кровью и пылью, маршировала под музыку труб и барабанную дробь.
Они молча подошли к почти погасшему погребальному костру. Офицер вытащил из ножен меч и отдал приказ: солдаты застыли, салютуя, подняв копья, которые сверкали в последних лучах заходящего солнца. Они трижды прокричали в небеса боевой клич, который вернул им смелость и волю к победе в последнем бою: клич Бритоса, «Того, кто струсил».
Солдаты ушли, звучание труб становилось все тише по мере их удаления. Карас собрал прах и кости с погребального костра и положил их на щит, накрыв своим плащом. Он посмотрел на красные тучи на горизонте, затем повернулся к Талосу и прошептал:
— Сияющая слава подобна солнца закату.
К людям бронзы спиной повернулся он:
Эносигей сотрясает землю Пелопа.
Крику крови закрыл свои уши он,
Голос сердца могучий
Призывает его в город мертвых.
— Вспомни эти слова, Талос, сын Спарты и сын своего народа, в тот день, когда ты снова увидишь меня.
Карас взял осла за повод и исчез, растворяясь в темных тенях ночи.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Испытания, ниспосланные богами,
следует переносить покорно, как неизбежное,
а тяготы войны — мужественно.
ГЛАВА 1Перекресток
Клейдемос всю ночь оставался рядом с костром, поглотившим тело его брата Бритоса, найденного на мгновенье и потерянного навсегда. Неподвижным взглядом, с каменным выражением лица смотрел он на воспламеняющиеся тени, скользящие по последним тлеющим красным уголькам, тихо вздыхая, как раненый зверь.
За ним простиралось бескрайнее поле смерти, Платеи; усиливался тошнотворный запах крови, насыщавшей землю, ветер уносил его к берегам Асопа, к колоннам безлюдного храма Геры. Бездомные собаки, изнуренные длительным голодом, с воем бродили между убитыми, отрывая куски плоти с окоченевших тел воинов Великого царя.
Труба из греческого лагеря возвестила о третьей смене часовых, когда огромная луна, красная, как окровавленный щит, поднялась над низким кустарником, обгоревшим на солнцепеке.
Клейдемос поднял глаза к гигантскому диску, пристально глядя на него с невыразимой болью.
За кровоточащей луной появилась фигура, вызывающая ужас, которая стала приобретать все более ясные очертания: то был Apec, бог войны, сверкающий металлической чешуей, как змея. Он размахивал топориком с обоюдоострыми лопастями, который вращал в воздухе с дьявольским хохотом.
Внезапно ожили все трупы, стараясь вложить свои внутренности обратно на место, их лица казались бесформенными. Они поднялись на ноги на кровавом поле и молча, строем направились к великому воину. Он завертел своим жутким топориком, возобновляя бойню, рассеивая по равнине все больше искалеченных тел… все больше, и больше, и больше… пока ночь, наконец, не растворилась в рассвете.
Клейдемос встряхнулся, оглядываясь вокруг покрасневшими глазами. Наступающий рассвет пробудил его. Назойливый шум резни, бесконечно звучавший в голове всю ночь, начал затихать.
В греческом лагере прозвучал сыгранный на трубе сигнал:
— Становись!
Вскоре появился солдат, чтобы собрать прах Бритоса и забрать его оружие. Клейдемос поднялся на ноги. Он медленно надел доспехи своего брата, взял его щит и копье, и медленно пошел прочь.
Жужжание мух окружало его со всех сторон… мухи, свита, сопровождающая Танатоса. Он прошел через поле, ничего не видя, словно во сне. Голос стража заставил его вздрогнуть:
— Следуй за мной, Клейдемос. Регент Павсаний ожидает тебя в своей палатке.
Немного позднее он вошел в палатку, пройдя между двумя стражами, которые подняли тяжелый занавес, висящий на входе.
Как только он осмотрелся вокруг своими усталыми глазами, то понял, что царь стоит перед ним. Не очень высокий, седые волосы, короткая остроконечная бородка… Его ухоженные руки, казалось, не принадлежали воину, и даже одежда отличалась некоторой элегантностью, чего Клейдемосу никогда не приходилось наблюдать среди спартанцев.
Две серебряные чаши, наполненные вином, поблескивали на маленьком столике.
— Выпей, — пригласил царь, подавая ему одну из чаш.
— Сегодня великий день для Греции. Это сладкое вино из Коноса. Мы нашли огромное количество такого вина в палатке Мардония. Эти чаши — часть его столовой посуды. Безусловно, варвары умеют наслаждаться прекрасными вещами в этой жизни!
Клейдемос коротким жестом отказался от вина; он так долго ничего не ел, что его желудок содрогался от спазмов. Павсаний поставил чашу и подал табурет.
— Присядь, — предложил он. — Ты, наверно устал.
Юноша опустился на сиденье. Глаза его были налиты кровью, лицо усталое, волосы засыпаны пеплом.
Павсаний внимательно посмотрел на него.
— Те же большие темные глаза, — пробормотал он. — Те же тонкие губы — вылитый портрет матери.
Клейдемос вздрогнул и ответил:
— У моей матери маленькие серые глаза…
Павсаний сел в кресло, сжимая в руках персидскую чашу, словно стараясь подобрать нужные слова.
— Понимаю, что ты имеешь в виду, — произнес он. — Мы все — чужие для тебя. Возможно, враги. Тем не менее, ты обязан выслушать то, что я должен сказать тебе, потому что твоя жизнь среди сынов Спарты будет долгой.
Доспехи, что сейчас на тебе, принадлежали твоему отцу и твоему брату. Твоя мать никогда не забывала тебя. Мы могли бы и дальше с успехом отрицать факт твоего существования, позволить тебе вернуться к горным илотам, чтобы прожить жизнь простого пастуха, но мы убеждены, что ты более не можешь и не должен вести такой образ жизни — ты стал воином. Ты месяцами сражался бок о бок со своим братом Бритосом. Ты был с ним в сражении при Фермопилах, ты вернулся с ним в Спарту, ты помог ему восстановить утраченную честь. И сейчас ты — последний из выживших в этой величественной семье, в роду, который не должен угаснуть.
Клейдемос оторвал глаза от пола.
— Существует много вещей, которых я не могу понять, и многое другое, чего я даже не могу и представить себе. Если правда то, что ты говоришь, то скажи мне, как я могу вернуться к женщине, которая произвела меня на свет только ради того, чтобы бросить меня. И как я могу оставить женщину, которая хотя и не имеет кровной связи со мной, но спасла меня от смерти, вырастила меня и любила меня. Скажи мне, как я могу покинуть несчастных, покорных людей, которые принимали меня за своего, хотя я и был сыном их врага, и вернуться в город, который поработил их? Город, который хотел, чтобы я умер, только потому, что я хромой. Неужели ты веришь, что человек может родиться дважды? Меня вырвали из тисков преисподней. Человек, спасший меня, Критолаос, мудрейший из всех людей на свете, дал мне мое имя, Талос, для того, чтобы я никогда не забывал о своем несчастье. Каким образом сейчас я начну называть себя Клейдемосом? Я никогда не видел свою мать, мой отец — не более чем лицо, взгляд, дракон, украшающий щит Клеоменидов. А мой брат Бритос… сейчас он — всего лишь пепел, прах на поле битвы при Платеях…
Павсаний вытер пот, выступивший на лбу.
— Пожалуйста, выслушай, что я должен сказать. У меня нет ни одного ответа на любой твой вопрос. Но все же не суди нас слишком строго… Много тайн в жизни человека, его судьба в руках богов, но есть и многое такое, что я могу рассказать тебе, и что тебе неизвестно. Спарта не жестока к своим сыновьям. Но мы все должны соблюдать закон, который превыше любого из нас, даже таких, как я… даже превыше царей. Матери Спарты очень хорошо знают об этом, матери, которые должны смотреть, как их сыновья маршируют на смерть. И твой отец хорошо это знал. Когда он нес тебя вверх на