[57].
На взгляд грека, персидский способ ведения войны, кроме этого, имел и другие чуждые особенности. Они привозили с собой на войну огромное количество «полевых спутников», своих женщин и слуг, их доставляли в изысканно украшенных крытых повозках, в которых они фактически жили. Они питались особо изысканной пищей, которую вез огромный караван верблюдов и мулов. Но что, похоже, поразило Геродота больше всего, так это то количество золота, которое каждый персидский солдат носил на себе и которое изумительно сияло и блестело на солнце. Для грека золото было двусмысленным символом — в высшей степени желанным, но также и потенциально опасным, если не роковым[58].
За персами неизбежно идут мидяне Северного Ирана. По крайней мере здесь Геродот смог отличить один народ от другого, хотя и добавляет, что персы позаимствовали одежды и экипировку у мидян. Независимо от того, прав он или нет в событийном отношении, он безусловно прав в том, что напомнил читателю, что мидяне «уже были там» до персов. У Кира Великого и его преемников Ахеменидов было прочное основание для строительства империи, и то, что Персидская империя стала первой в мире настоящей мировой империей, решающим образом обязано длительному и в высшей степени гармоничному сотрудничеству этих двух родственных народов иранской земли.
Поэтому всецело уместно, что контингент мидян находился под командованием члена царской персидской династии Ахеменидов, некоего Тиграна[59]. Из других народов и народностей, также экипированных более или менее по образцу мидян, возможно, следует выделить жителей прибрежных островов Персидского залива, так как Великий царь специально использовал эти острова как места поселения для непокорных и бунтарских подданных, в том числе греков.
После персов и мидян мы встречаем ряд прочих иранских и соседствующих народов, включая киссиев и гирканцев, последних под командованием перса, пережившего поражение в Греции и достигшего лакомого поста сатрапа Вавилонии (юг современного Ирака). Дальше идут ассирийцы из Северного Ирака, потомки некогда грозной империи, покоренной мидянами в конце седьмого века.
Из территории на севере нынешнего Северного Афганистана пришли жители Бактрии, родины двугорбого верблюда, которого при персах экспортировали на запад вплоть до Египта. Еще одним народом, носившим штаны, были саки, подгруппа скифов каспийского региона, один из царей которых был представлен на бехистунском барельефе Дария. Бактрийским и сакским отрядами командовал, ввиду их значимости, родной старший брат Ксеркса Гистасп, названный так в честь своего деда по отцовской линии. Иранскими парфянами и хорезмцами командовал Артабаз, сын старшего администратора Дария Фарнака.
Продвигаясь далее в востоку от Ирана и по ту сторону хребта Гиндукуш в Восточном Афганистане, мы встречаемся с индийцами Ксеркса. В сущности, Индией назвался Пенджаб, провинция, в наши дни расположенная преимущественно на территории Пакистана, лишь малая честь которой вдается через современную границу на территорию Индии. Она была покорена Дарием, но фактически была утрачена задолго до прихода Александра Великого в 327 г. Перечисляя доходы империи, Геродот отмечает огромное количество золотого песка, которое индийская сатрапия должна была выплачивать в качестве ежегодной дани; здесь же он приводит одно из ранних упоминаний о знаменитом индийском хлопке, ткани, из которой индийцы шили одежду.
Возвращаясь к западу от Месопотамии, мы попадаем в Анатолию. Здесь в повествовании Геродота стоят особняком пафлагонцы, негреческий народ с южного побережья Черного моря[60]:
Пафлагонцы носят на голове плетеные шлемы, маленькие щиты и средних размеров копья, а также легкие дротики и кинжалы; на ногах у них местные сапожки до середины икры.
Эта последняя деталь представляла собой некоторый интерес для греческих пехотинцев, которые носили сандалии. Другие упоминавшиеся негреческие народы включали макронов и моссинеков, которым командовал перс, только что назначенный в Европу: Артаякт сын Херазма, правитель Сеста[61]. Распятие Артаякта победившими греками в 479 г. — последнее событие, описанное Геродотом в его продолжительном повествовании о греко-персидских войнах и практически кульминационный пункт всей работы.
Однако где в каталоге пехоты гоплиты азиатских греков и легко вооруженные воины? Короткий ответ — нигде: кроме загадочного упоминания о том, что «у лидийцев было оружие и доспехи (hopla) очень похожее на греческое»[62]. Однако ранее Геродот мудро заставил Ксеркса указать Артабану в одной из их гипотетических бесед, что ионийцы были надежными заложниками: «К чему беспокоиться, что станут причиной неприятностей и недовольства[63], когда у них остались дети, жены и собственность в наших владениях?» Здесь «наши» является в полнейшем смысле притяжательной формой царственного «мы».
Достаточно сказано об азиатских контингентах экспедиционного корпуса Ксеркса. Двигаясь дальше на юг и восток до Африки, мы находим сначала арабов, а затем эфиопов, как восточных, так и южных (т. е. нубийцев), и, наконец, ливийцев. Геродот особо отмечает, что (южные) эфиопы раскрашивали свои тела наполовину мелом и наполовину киноварью, имели жесткие курчавые волосы и были одеты в шкуры леопардов и львов, что было полной экзотикой для греческого глаза.
Последними идут европейские отряды пехоты Ксеркса, как греческие, так и не греческие. Разрыв между Азией и Европой покрывали фракийцы, большинство из которых были европейцами[64]. Затем Геродот упоминает шесть генералов Верховного командования, маршалов армии.
Прежде всего Мардония, сына Гобрия, самого страстного поборника экспедиции после Ксеркса (если не большего). Дальше следует Тринтехм, сын Артабана (мудрого советника Ксеркса) и его двоюродный брат. За ним — Смердормен, сын великого Отана (одного из заговорщиков вместе Дарием в конце 20-х гг. VI в.), еще один племянник Дария и, таким образом, еще один двоюродный брат Ксеркса. Дальше идет Масистр, также двоюродный брат Ксеркса, с которым, как с любовью и в деталях описывает Геродот ближе к концу своей работы, он так скандально рассорился по причине роковой страсти Великого царя к жене Масистра. Пятым идет Гергис, сын Арьяза, и, наконец, Мегабис, сын Зопира, которого, как говорят, Дарий считал благодетелем Персии, уступающим только Киру. В отдельную категорию, между Верховным командованием и самим Великим царем, попадает Гидарн, сын Гидарна, весьма высокопоставленный чиновник, принимавший двух спартанских послов в Сардах около 484 года и преподавший им урок персидского этикета, который те весьма болезненно восприняли. Ему была оказана честь командовать Бессмертными[65] и сыграть одну из решающих ролей, или даже решающую роль в завоевании для Ксеркса победы в битве при Фермопилах.
Конница Ксеркса не играла значительной роли при Фермопилах, хотя поражение кавалерии, когда сам Мардоний восседал на коне, внесла существенный вклад в окончательный разгром персов в решающем Платейском сражении в следующем году. Только одиннадцать негреческих народов предоставили конницу (опять же греки Македонии и Фессалии не представлены в каталоге). Два из них особенно привлекают внимание: во-первых, сагартии, поскольку они были «ковбоями» — их излюбленным оружием было кожаное плетеное лассо (хотя они носили также и кинжалы), и, во-вторых, арабы, поскольку они ездили не на лошадях, а на особых быстрых верблюдах, специально выведенных для использования на войне. Было два верховных командующих конницей, оба сыновья Датиса и Меды. Очевидно, что неудачу под Марафоном, где конница персов «блистала» только своим отсутствием, не сочли поводом для отказа от нее.
Третьим главным элементом обширного списка Геродота является Каталог кораблей — предположительно, всех 1207. Геродот по справедливости начинает с финикийцев (современный Ливан) и новоассирийцев к северу, все они жили на земле, которая тогда называлась «Палестиной». Они вместе поставили 300 кораблей, около четверти всего флота. Затем идут египтяне (200 кораблей), киприоты (финикийцы и греки — 150 кораблей) и сицилийцы — 100 кораблей. Вероятно, это округленные цифры. Никому из прочих судовладельцев не удалось достичь этих трех величин; крупнейшими из них оказались карийцы — 70 кораблей.
В случае каталога флота, Геродот неизбежно включает в него греческих подданных Ксеркса, поставивших в общей сложности 307 кораблей. Их вклад был разделен на пять частей между греками Геллеспонта и Босфора (100), ионийцами (100 — Геродот смог отличить ионийцев от прочих азиатских греков), жителями Эолиды (60), дорийцами Азии (30) и жителями прибрежных островов (всего 17).[66] Эти цифры, если они верны, были самыми высокими, и, хотя Геродот не высказал этого открытым текстом, подтекст совершенно ясен. Это была не только война греков против персов, но также и война греков с греками; тем, что в другом месте он с глубокой скорбью назвал emphulos stasis, гражданской войной внутри одного народа или этнической группы[67].
Все корабли персов, продолжает Геродот, имели значительный штатный состав, как и корабли флота в составе коалиции верных. Позже Фукидид издевался над этой особенностью морского боя периода 480–479 годов, сравнивая его с более изощренным флотом своего времени Афино-пелопоннесской войны. Морские сражения времен Греко-персидских войн казались ему скорее похожими на сухопутные битвы на море, чем на собственно морской бой, в котором сам корабль был основным оружием. Геродот также исключительно небрежно отзывается о младших морских командирах, которые, по его словам, были просто рабами (