[82]. Такая обнаженность шокировала восточные негреческие народы. Это был еще один из признаков отличия, благодаря которым греки убедили себя в собственном культурном превосходстве над всеми «варварами».
Что же касается длинных волос спартанцев, это было довольно необычно среди греков, не говоря уже о персах. Большинство греческих мужчин коротко стригли волосы или укорачивали их по достижении половой и полной мужской гражданской зрелости. Напротив, спартанцы избрали этот момент перехода от одного полового и социального статуса к другому для того, чтобы отрастить волосы именно как внешний и видимый знак статуса взрослого воина-мужчины. Предлагались различные рациональные объяснения причин и источника этой практики, наиболее вероятен символический смысл: настоящие мужчины отращивают длинные волосы. Напротив, выходя замуж, спартанские жены обрезали свои волосы и после этого постоянно носили их короткими.
Персы тоже, по крайней мере некоторые, носили длинные волосы. Однако момент перед смертельной схваткой не представлялся персам подходящим для прихорашивания на публике. Ксеркс якобы не мог поверить, что компания безумных фанатиков зарядки могла причинить ему крупные неприятности в бою. Однако Демарат раскрыл Ксерксу символизм прически и причесывания и объяснил ему, что это значило, что спартанцы исполнены решимости сражаться насмерть. Показывая полную неспособность Великого царя постичь спартанский менталитет и смысл основных спартанских социальных обычаев, Геродот предвосхищает его конечное поражение и с самого начала зарождает сомнение в мудрости такого ненадежного мероприятия.
У прочих греков в коалиции были другие конкретные местные факторы, чтобы ограничиться посылкой только авангарда, не считая общей для всех отговорки — приближения Олимпийских игр. Из потенциально имеющихся примерно двадцати пяти тысяч бойцов пелопоннесцы послали только около четырех[83]. Несомненно, это было частично вызвано нежеланием вводить в бой войска за пределами Коринфского перешейка. Однако при Фермопилах присутствовало также незначительное число греков-лоялистов с территорий к северу от Истма. Афинян в сухопутных войсках не было вовсе (хотя несколько тысяч находились с флотом в Артемисии), не было также жителей Мегары. Что еще более удивительно, было очень мало беотийцев, в их числе всего четыре сотни из Фив, главного города Беотии.
Позже, после Фермопил, все беотийцы, кроме жителей Феспий (врага Фив) и Платей (союзника Афин), перешли на сторону персов, и когда в 479 году персы были окончательно отброшены, репутация фиванцев была запятнана[84]. Но было ли это совершенно справедливо по отношению к четырем сотням фиванцев, участвовавших в сражении при Фермопилах? Действительно ли они приняли участие, как утверждает Геродот, только потому, что Леонид заставил их как своего рода заложников в обмен на лояльность их соотечественников у себя дома? Если мы исследуем другие источники, то придем к прямо противоположному выводу.
Как сообщает Фукидид, в 20-х годах V в. у фиванцев, внуков солдат 80-х гг., было совершенно иное объяснение или ходатайство о смягчении приговора за непатриотичное поведение своих предков. Они говорили, что тогда Фивами правила ограниченная олигархия, в чем-то, может быть, подобная династии Алевадов Лариссы в Фессалии, известных активных сторонников Персии, в то время как с 40-х гг. Фивы, как и остальная Фессалия, управлялись более терпимой и политически более умеренной олигархией. Другие источники, включая беотийца Плутарха (из Херонеи), пошли еще дальше в реабилитации. Плутарх пришел в ярость от того, что он счел антибеотийским предубеждением Геродота. Для него именно эти четыре сотни были истинными патриотами. Будучи противниками правящего режима в Фивах, они пошли добровольцами служить к Леониду. Нелегок выбор между этими двумя диаметрально противоположными версиями участия четырех сотен фиванцев. Кроме них там, разумеется, было еще около тысячи солдат от двух местных греческих народов, которых это затрагивало самым непосредственным образом — из Фокиды и Опунтийской Локриды. Не очень многочисленная армия греческого сопротивления всего насчитывала, вероятно, около семи тысяч человек.
Несомненно, операция при Фермопилах для прочих присутствовавших при этом греков в целом выглядела весьма отличным образом, нежели для спартанцев. Фактически Геродот сообщает, что даже уже тогда, когда они впервые увидели орды Ксеркса, в панике был созван совет, чтобы обсудить, не более ли разумно было отступить. Говорят, что даже Леонид проявил сочувствие к этой идее, пока гнев фокийцев и локрийцев не заставил его вернуться к первоначальной позиции. Как ни маловероятен этот рассказ[85], возможно, многие воины Леонида не из Спарты вначале верили, что за доблестным сопротивлением при Фермопилах последует почетное отступление выживших, с тем чтобы сразиться или умереть в следующий раз.
Еще один фактор вызывал у них всех законную тревогу. Они оставили Темпейскую линию обороны, когда выяснили, что ее довольно легко можно обойти с флангов не по одному, а сразу по двум проходам. Теперь они узнали от местных греков из Малиды, что Фермопилы тоже можно обойти по единственной дороге (или тропе) под названием Анопея, которая вьется через гору Каллидром к югу он них и выходит где-то около Восточных ворот. Однако Анопея представляла собой не дорогу, а тропинку, местами достаточно широкую, чтобы по ней люди могли пройти строем только в один ряд. Одним из первых решений Леонида, принятых на месте, было попытаться запереть этот потенциальный проход. Он выделил весь фокийский отряд численностью в тысячу человек, чтобы охранять Анопею. Это были люди, знакомые с местностью и местными условиями, у которых было что отстаивать и что терять. Если бы Леонид располагал лишними людскими ресурсами, он, скорее всего, послал бы спартанского офицера командовать ими согласно нормальной практике Пелопоннесского союза, однако под Фермопилами мало что было нормальным.
При всех оговорках, упреках и обвинениях, греческая коалиции действительно организовала серьезную оборону под Фермопилами и тем самым после по крайней мере четырех лет подготовки греческие защитники наконец вступили в первую серьезную прямую схватку с персидскими захватчиками. Наступил разгар лета, и вскоре «Ворота» должны были стать «Горячими».
7.Фермопилы III: битва[86]
Любой, кто пересказывает историю, должен прийти к согласию с этим гением [Геродотом] и его повествованием, в литературном наследии древнего мира, уступающем только Гомеру.
Фермопилы представляют собой конусообразную равнину, протянувшуюся километров на пять с запада на восток, с горами на юге (включая Каллидром) и морем на севере в виде Малидского залива. Несмотря на то что к настоящему времени топография этой местности значительно изменилась, мы можем представить себе, что в 480 году это был узкий проход между горами и близлежащим морем с вкраплением серии из трех «ворот», ширина которого была едва достаточна, чтобы две колесницы или два фургона могли с удобством разъехаться. Оборонительный отряд греков-лоялистов занял позицию у так называемых Средних ворот, полосы протяженностью от 15 до 20 метров, где со стороны суши вздымаются неприступные скалы[87]. Лето было в разгаре. В это время года равнину нередко покрывает неприятная дымка жары и пыли, и температура поднимается почти до 40°C (100°F). Проблема заключалась не в водоснабжении, а в мухах.
Через три или четыре дня задержки после прибытия персидских полчищ Ксеркса к западной оконечности прохода он перешел в наступление. По-видимому, эта задержка была задумана, чтобы оказать дальнейшее психологическое давление на греков; напряжение уже было почти невыносимым. Она также давала возможность Ксерксу установить необходимые коммуникационные линии связи с потрепанным штормами флотом, теперь наконец надежно укрытым в гавани у мыса Сепия. Морская база греков располагалось напротив, в Артемисии[88]. Во время этой паузы Ксеркс якобы прислал Леониду безапелляционное послание: «Сдавай оружие!», на что Леонид дал классический лаконичный ответ: «Приди и возьми!»
Геродот изображает Ксеркса кипящим от ярости по поводу того, что там вообще оказались какие-то греки, набравшиеся наглости сопротивляться ему. Это может объяснить, почему Ксеркс сначала просто не проявил равнодушия и позволил своим искусным лучникам попытаться перебить весь небольшой греческий отряд. Однако лучники сами по себе не могли бы причинить значительного ущерба стене из щитов греческих гоплитов или стремительным атакам тяжело вооруженной пехоты. Как бы то ни было, им бы никогда не удалось справиться с этой задачей без дополнительной помощи. Остальная же часть его войска, растянувшаяся в огромную колонну к западу от Фермопил, пребывала в нетерпении. Когда началось наступление, по нашему календарю, вероятно, 17 августа, это стало первым днем эпического трехдневного сражения.
Великий царь сначала послал в бой около двух тысяч своих мидян, это были не самые лучшие из его войск, но среди лучших. Учитывая более низкое качество их доспехов и оружия, у них было мало шансов выбить защитников из их позиций. Их дротики не могли сравниться с более длинными и прочными копьями их противников, они не располагали ни металлическими шлемами, ни наколенниками, и у них были плетеные щиты. Кроме того, в условиях ограниченного пространства люди Ксеркса не могли использовать элементарное преимущество большей численности.