— То есть подтверждение его сомнений относительно подлинности «Спаса»?
— Совершенно точно! И если вы встретитесь с ним… Думаю, Ефрем и только Ефрем откроет вам глаза на ту икону, что выставлена в Нью-Йорке.
В этот момент с подносом в руках вошла Злата. Надо было бы помочь ей составить чашечки на блюдцах и уже нарезанный торт на журнальный столик, однако Головко уже не мог освободиться от засевшей в голове фразы.
— Ольга Викентьевна, дорогая! Вы сказали «откроет вам глаза»… это что… в этом кроется какая-то тайна?
Она скорбно вздохнула и как бы поставила в разговоре точку:
— Думаю, будет лучше, если вы поговорите об этом с самим Ефремом.
Любивший чай и умевший его заваривать, Семен не удержался, чтобы не похвалить Злату, однако она, казалось, даже не обратила на это внимания. Поблагодарила Семена кивком головы и не удержалась, чтобы не задать, видимо, давно вертевшийся на языке вопрос:
— Скажите, а возможно такое, чтобы практически лоб в лоб столкнулись две машины, погиб человек, но при этом выскочивший на встречную полосу КРАЗ словно испарился с места происшествия?
— Не понял! — отламывая серебряной ложечкой кусочек торта, произнес Семен.
— Злата! — попыталась одернуть дочь Ольга Викентьевна, однако ее уже невозможно было остановить.
— А при чем здесь «Злата»? — взорвалась она. — Груженый самосвал, за рулем которого сидел в дымину пьяный водитель, совершил откровенный наезд и спокойно скрылся в родной Москве. И я спрашиваю следователя Московской городской прокуратуры, возможно ли подобное? Или все-таки это откровенно-наплевательское отношение милиции к поиску преступника?
— Стоп! — движением руки остановил ее Семен. — Насколько я понял, вы говорите о ДТП, в котором пострадали ваш отец и мама?
— Хорошо сказано, «пострадали», — скривилась в язвительной усмешке Злата. — Отца сплющило так, что его вместе с железом вырезали из машины, а мама осталась калекой на всю жизнь.
Она брякнула ложечкой о край фарфоровой чашки, и в ее зрачках блеснули злые искорки.
— А может, и нашли этого гада, да только он сумел откупиться.
— Злата, прекрати!
— Помолчи, мама, помолчи! Я, конечно, все могу понять — и сложность следствия, и нехватку профессионалов, и якобы мизерную оплату оперативного состава милиции, но объясните мне, дуре, одно: кем надо быть, чтобы не найти в городе КРАЗа, который умудрился скрыться, рассыпав при этом гравий, и две цифры которого запомнил случайный свидетель?
Гравий… На месте ДТП с Даугелем тоже был рассыпан гравий…
— А вот с этого места попрошу как можно подробнее, — попросил Семен.
Едва за Головко закрылась дверь и с лестничной площадки донеслось металлическое бряцанье остановившегося лифта, как в комнату ворвалась Вера Викентьевна. Искаженное злостью лицо и глаза, готовые испепелить откинувшуюся на подушки сестру. В подобном состоянии Ольга Викентьевна ее еще не видела и оттого, видимо, вопросительно вскинула брови.
— Что с тобой, Вера?
— И ты еще спрашиваешь, что со мной? — задыхаясь словами, выдавила из себя Вера Викентьевна. — Ты… ты что? Полная дура или притворяешься такой?
Лицо Ольги Викентьевны дернулось в искаженной гримасе, однако в этот момент в дверном проеме появилась Злата, прибежавшая на крик.
— Тетя!
— Что тетя? Что тетя? — срываясь на базарный крик, кричала она. — Семейка, мать бы вашу! Что одна дура полная, что вторая! Но одна хоть молодая, ей простительно, но ты-то!.. — взывала она к сестре. Мало того что притащили в дом эту ищейку, которая будет теперь копаться в нашем белье, так вдобавок ко всему…
Она задыхалась от праведного гнева.
— Тетя, прекрати! — взывала к здравому смыслу Злата, но это еще больше подливало масла в огонь.
— А ты мне рот не затыкай! — накинулась она на племянницу. — Не затыкай! И то, что вы, две дуры, раскинулись перед этой ищейкой…
— Прекрати сейчас же! — свистящим шепотом произнесла Ольга Викентьевна, и это почти осязаемое напряжение заставило ее сестру замолчать.
В комнате зависла гробовая тишина, которую нарушил напряженный голос Златы:
— Ты… Какая муха тебя укусила? Ты можешь объяснить, в чем дело?
Теперь уже в глазах Веры Викентьевны плескалась откровенная ненависть, и казалось, что еще минута-другая, и ее хватит Кондратий.
— Спрашиваешь, какая муха меня укусила? А та муха, что вы, дуры, даже не понимаете, что именно наплели этому пустозвону из прокуратуры!
— Может, я действительно чего-то недопонимаю, — все тем же тихим от напряжения голосом отозвалась Ольга Викентьевна, — но мне казалось, что разговор шел по существу, тем более что он спрашивал, а мы отвечали.
— «По существу…», — иезуитским голоском передразнила сестру Вера Викентьевна. — А зачем, спрашивается, ворошить то, что уже давным-давно быльем поросло, и рассказывать ему об этой аварии полугодичной давности?
— Ну, во-первых, все это еще не поросло быльем, как ты хотела бы все это представить, — вмешалась Злата, — а во-вторых, я действительно намерена возобновить это дело. И если удастся…
— Да ты хоть понимаешь, сколько все это может стоить?
— Ничего, управимся.
— Что, слишком богатенькая стала?
— Вера! — осадила сестру Ольга Викентьевна.
— Что Вера? — взъярилась Вера Викентьевна. — Если по горячим следам никого задержать не смогли, то теперь-то и подавно. А вот то, что этот грамотей вам соплей на кулак намотает, таская на допросы и перетряхивая белье, это факт!
Заявив в сердцах, что она больше не намерена видеть «этих двух дур», Вера Викентьевна уехала к себе домой, на прощание хлопнув дверью, а мать и дочь Мансуровы остались в опустевшей квартире, не в силах понять, что за муха укусила сестру и тетку.
Глава 20
Столичный ресторан, в котором родные Пенкина, друзья и соратники по бизнесу отмечали его возвращение «с того света», был взят под негласное наблюдение, и когда была обработана фото— и видеосъемка, наложенная на записи внешней и внутренней прослушки, Стогов попытался проанализировать психологическое состояние своего подопечного, начиная с того момента, когда он вышел за ворота саратовской «двойки» и кончая широченным застольем в банкетном зале ресторана. Если говорить честно, он с самого начала не доверял этому дельцу, на котором пробы негде было ставить, однако его отношение к Пенкину стало меняться с того момента, когда он повел разговор в Саратове о предстоящем деле, показав тем самым, что именно он, Зяма, несмотря на свою вынужденную отлучку из столицы нашей родины Москвы, был и остается полноправным хозяином законсервированного канала Москва — Одесса — Соединенные Штаты Америки и именно ему и только ему решать, стоит ли рисковать только что полученной свободой, дав «добро» на расконсервацию канала, который оказался не по зубам даже полковнику ФСБ Бусурину.
Видимо полностью осмыслив свое дальнейшее пребывание на свободе и догадываясь, что Бусурин не позволит более водить себя за нос, Пенкин словно перевоплотился, включившись в игру, где ставкой была не только его свобода, но, возможно, и жизнь.
И когда Стогов изложил свое мнение о Пенкине как о партнере в оперативной игре с неизвестным пока что противником, явно довольный Бусурин утвердительно кивнул головой, проворчав при этом:
— Вот и я о том же говорю, куда он нахер денется?
Но если относительно Пенкина уже вырисовывалась определенная ясность, то этого нельзя было сказать о Заказчике. То ли он все еще не доверял до конца Зяме и Диспетчеру и перепроверял их на вшивость, то ли слишком большой была истинная цена контрабанды и он подыскивал более проверенные каналы переброски груза в Штаты, то ли что-то еще не позволяло раскрыться ему перед Зямой, однако, как бы там ни было, с Диспетчером он связывался только через своего посредника, причем с телефона, который невозможно было засечь, и поэтому наипервейшей задачей, поставленной Стоговым перед Пенкиным, было выявить лицо Заказчика. Кто он, что он и что за груз готовит к переброске.
Догадываясь, что слишком ушлый Заказчик, чтобы окончательно обезопасить свою задницу, может установить за Пенкиным круглосуточное наблюдение, на совещании у Бусурина было решено предоставить право раскрутки Заказчика самому Пенкину, оставив группе Стогова только телефонную прослушку. И вроде бы сработало.
На четвертый день пребывания Пенкина в Москве «прослушка» доложила, что перехвачен телефонный разговор, который может представлять определенный интерес. Причем сигнал шел на мобильный телефон Диспетчера.
«Самсонов? Игорь беспокоит, Костырко. Узнал, надеюсь? — Стогов отметил, человек Заказчика впервые обозначил свои анкетные данные, и это говорило о многом. — Надо бы встретиться с нашим другом, чтобы обговорить кое-какие детали».
«Ты имеешь в виду Зяму?»
«Естественно. Кстати, как его настроение?»
«Хочешь спросить, не раздумал ли он работать?»
«Ну!»
«Насчет этого будь спокоен. Человеку деньги нужны, много».
«В таком случае, я думаю, его устроит, если мы сойдемся на часок-другой в каком-нибудь кабаке?»
«Вполне. Говори где и когда».
«А чего тянуть кота за хвост? Давай прямо сегодня, в семь вечера, ресторан «Кривич». Если «да», то я заказываю столик».
«Годится».
«Вот и ладушки. В таком случае ресторан «Кривич», семь вечера. Машину за вами прислать?»
«Было бы неплохо».
Не забывший за годы вынужденного простоя методику работы контрагентов, Пенкин даже не сомневался в том, что его пожелает «посмотреть» сам Заказчик, причем не выдавая себя при этом, и только Бога молил, чтобы в «Кривиче» не засветился его куратор. Чувствовалось, что капитан волнуется, и это особо беспокоило Пенкина. Поимевший десятилетний опыт работы с клиентами и не забывший основ «техники безопасности» при работе с заказчиками, что не раз спасало его от контрольного выстрела в голову, он также хорошо знал методику работы крупных клиентов, как знал и то, что на них работают профессионалы из того же ФСБ или МВД, которым расшифровать своего коллегу в зале ресторана — что на асфальт высморкаться. Хотел было сказать об этом Стогову, да воздержался, сообразив, что полковник Бусурин тоже не лыком шит в этом мире и не позволит абы просто так завалить операцию.