После телефонного разговора со Златой Семену порой казалось, что время остановилось окончательно, и он уже проклинал тот час, когда согласился сыграть роль подсадной утки. За воротами Склифа его ждала Злата, а он…
Чтобы хоть как-то скоротать время, Семен булька за булькой опустошал бутылку, одновременно прислушиваясь к каждому шороху за дверью. В течение последних двенадцати часов о его состоянии здоровья трижды справлялся какой-то незнакомец, звонивший из платных таксофонов, и уже одно это говорило о том, что не позже чем завтра к нему в палату должен наведаться гость. О возможности близкой развязки его предупредил и Бусурин, на стол которого ложились распечатки телефонных разговоров Неручева с неким Русланом, как выяснилось, Русланом Адыговым, начальником службы собственной безопасности художественной галереи «Рампа». Еще не зная о задержании контрабандного груза на российско-украинской границе, Неручев спешил «подчистить концы», дабы уже с чистой совестью и спокойной душой отбыть в Нью-Йорк. Живой Семен Головко был опасен для него и для его бизнеса даже в Америке.
Все телефонные звонки в приемную Института Склифосовского относительно «больного Головко» тут же переводились на трубку старшего группы захвата, и когда наконец-то позвонил «следователь прокуратуры» и справился о состоянии здоровья «коллеги» с надеждой посетить больного, дабы задать ему несколько вопросов, «лечащий врач» — старший лейтенант Маланин дал «добро».
— Думаю, что уже можно. По крайней мере больной уже в состоянии говорить и мог бы ответить на пару-тройку вопросов. Но предупреждаю сразу: никаких провокационных вопросов, которые могли бы вывести его из равновесия.
— Боже упаси! — заверил уже знакомый Маланину голос, который был идентифицирован с голосом Руслана Адыгова.
— Все вы так обещаете, — хмыкнул Маланин. — А потом из палаты не выгонишь.
— Да ну, о чем вы! — вроде бы как даже обиделся Адыгов. — Как говорится, не первый день замужем, тем более что здесь свой брат, тоже следователь.
«Тамбовский волк тебе братэлло», — вздохнул Маланин, однако вслух произнес:
— Что ж, поверю на слово. Можете приезжать.
— А можно вскоре после ужина? — попросил Адыгов. — Раньше никак не успеваю.
— Да ради бога. Тем более что Головко в отдельной палате лежит.
— А он с охраной? — не удержался Адыгов.
— А охрана-то ему зачем? — удивился Маланин. — Отдельную палату, конечно, выделили.
— Хорошо, спасибо. Буду ближе к вечеру.
— Да, пожалуйста. Меня, возможно, уже не будет, но дежурного врача я предупрежу.
В мембране раздались короткие гудки «отбоя», и Маланин положил трубку. Приближался момент истины.
Глава 32
Уже битый час как шел допрос, однако Дремов упорно стоял на своем. Я не я, и лошадь не моя.
Начиная понимать, что с насиженной версии его уже не сдвинуть, Бусурин решил изменить тактику допроса и, откинувшись на спинку стула, откровенно изучающим взглядом уставился на сидевшего по другую сторону стола мужика. Вроде бы ничего особенного, а вот поди же ты, как держит удар.
— Итак, спрашиваю в последний раз, — повысил голос Бусурин. — Кто является хозяином икон и, кто именно должен был их встречать?
Явно уставший Дремов поднял на полковника замутненный взгляд и устало произнес:
— А я в последний раз отвечаю, что эти иконы в глаза не видел. Я первый раз на этой машине, всего лишь несколько дней как работаю на автобазе и знать не знаю, кто бы мог подложить мне эту свинью. А может, и сыграть со мной в темную.
— То есть, кто-то перед рейсом зарядил тайник, а ты и знать не знал об этом?
— Вполне! — оживился Дремов. — Слышал, таких случаев бывало немало.
Глаза Бусурина засветились сочувствием, и он, как на безнадежного больного, посмотрел на Дремова.
— Хорошо, оставим пока что этот вопрос и вернемся к нему чуть позже.
Дождался, когда Дремов утвердительно кивнет головой, что означало, видимо, признание им своей первой победы в поединке со «старым хреном», который представился полковником ФСБ, и совершенно обыденно спросил:
— Ну а что ты скажешь насчет тех ДТП, в результате которых погибли четыре человека, причем один из них — гражданин Соединенных Штатов Америки, за смерть которого ты будешь отвечать по всей строгости закона? Сам понимаешь, это ДТП, точнее говоря, хорошо подготовленный, спланированный наезд с летальным исходом, поставлен на контроль, и, во избежание очередных нападок со стороны американцев, ты пойдешь по самой серьезной статье. От восьми до двадцати лет лишения свободы.
Бусурин смотрел на Дремова и видел, как изначально спокойное лицо мужика покрывается красными пятнами.
— Ну а чтобы не толочь воду в ступе, скажу сразу: ты уже давно на крючке, однако нам надо было выявить того заказчика, который спланировал все три наезда, и поэтому было решено «поиграть» с тобой, воздерживаясь от ареста. А тут вдруг такой подарок с иконами. Откровенно говоря, не ожидали.
Было видно, как у мужика дрогнули руки, и он, сглотнув слюну, почти выдавил из себя:
— Я… я не убивал того американца. И у меня есть алиби. В ту ночь у меня угнали машину, а сам я сначала гостил у нашего завгара, он может подтвердить это, а потом пошел провожать Татьяну, с которой меня познакомили в тот вечер.
— В какое время ты ушел из гостей?
— Ну-у… что-то около двух.
— И что после этого?
— Проводил Татьяну до ее дома и пошел домой.
Бусурин с сочувствием смотрел на Дремова.
— Хочешь знать мое личное мнение?
— Да! Конечно.
— Так вот, это свое алиби ты можешь засунуть в одно место. Расшифровываю. Ты действительно мог проводить эту женщину до дома и тут же вернуться на неохраняемую площадку, на которой ты оставил свой КРАЗ. Ну а далее… Изуродованный бампер и отпечатки протекторов на месте преступления говорят сами за себя. Запланированное, хорошо срежиссированное убийство, на исполнение которого у тебя оставался вполне приличный временной люфт. Три часа, в течение которых ты мог доехать до Москвы и ждать такси с Даугелем по маршруту движения.
Бусурин смотрел на Дремова и видел, как меняется его лицо. Оно стало мертвенно-бледным, и казалось, что еще минута-другая — и с ним случится удар.
— Но я… в ту ночь я действительно не был за рулем.
— В таком случае кто?
Он долго, очень долго молчал, наконец почти выдавил из себя:
— Брат мой… Сашка.
— То есть Александр Дремов? Водитель Неручева?
При упоминании о Неручеве Дремов дернулся, будто прошибло током, и его лицо скривилось в вымученной маске.
— Вы… вы знаете о Неручеве?
— А еще два наезда? — давил Бусурин, оставив вопрос Дремова без ответа.
Дремов вскинул на Бусурина наполненные болью глаза, и было видно, с каким трудом ему дается каждое слово:
— На мне только один покойник… первый. Да и то я не хотел его смерти. Думал, царапну малость, а оно вон как получилось… Ночь, дорога скользкая, оттого и не рассчитал руля.
— Кто планировал столкновение?
— Думаю, Сашкин хозяин. Неручев. Он же и маршрут расписал, по которому тот мужик должен был ехать.
— А кто расплачивался?
— Он же, Неручев.
— Хорошо, поверю. А что было еще с двумя наездами?
Теперь, когда Дремов признался в главном, ему, казалось, уже нечего было бояться, и он даже голову приподнял, отвечая на вопросы:
— Их тоже должен был исполнить я, но я отказался, и тогда они стали давить на меня и даже шантажировать. Но я, гражданин полковник, тоже не пальцем деланный, и послал Сашку с его хозяином куда подальше. Мол, мне свобода дороже. Тогда Сашка потребовал, чтобы я в назначенное время пригнал КРАЗ к условленному месту, а остальное, мол, меня не касается.
— Ключи от машины передал брату?
Дремов молча кивнул головой.
— Ну а как же тебя угораздило вляпаться в историю с иконами? Вроде бы уже научен был?
— Бес попутал, гражданин полковник, право слово, бес. Неручев пообещал за один только рейс заплатить столько, сколько я за год получаю, и я согласился. К тому же он заверил, что рейс этот будет совершенно безопасный и таможня уже дала «добро».
— И ты согласился?
— Да.
— А если бы тебя взяли с наркотой?
Дремов отрицательно качнул головой.
— Почему нет?
— Тайник загружали при мне, и это были иконы.
— Кто загружал?
— Если не считать Сашки и Неручева, который привез иконы на своем «мерсе» и контролировал загрузку, еще двое. Какой-то Самсон и шестерка Неручева — Костырко.
Теперь, казалось, все сходилось, однако Бусурин не мог не задать еще одного вопроса:
— Кто убил Ушакова?
Видимо пытаясь понять, о ком спрашивает полковник ФСБ, Дремов мучительно наморщил лоб. — Это…
— Это тот самый иконописец, иконы которого ты пытался вывезти из России.
— Нет, это не я, — засуетился Дремов. — Клянусь!
— Брат?
— Нет! Нет, нет! Но он прокололся как-то… по пьяни. Сказал, будто Неручев теперь у него в кулаке сидит. Мол, и на нем кровушка висит…
На часах уже было без четверти восемь, когда наконец-то из раздевалки сообщили, что «к больному поднимается гость», и Маланин смог вздохнуть с облегчением. Вроде бы уже и пообвыкся с тем, что приходится то ждать, то догонять, а вот поди же ты — каждый захват — что первый, нервы напряжены до предела. Тем более, что в данном случае основному риску подвергался не он сам и даже не его спецназ, а следователь Следственного управления при Московской прокуратуре, и случись вдруг с ним что-нибудь непредвиденное…
Впрочем, об этом было лучше не думать. И себя изведешь, и операцию сорвешь излишней нервозностью. Хотя, если рассуждать здраво, киллера можно было бы скрутить еще внизу, в той же раздевалке, и, уже обшмонав его карманы, можно было бы предъявить орудие убийства, однако все тот же Головко настоял на том, что брать его надо наверняка, в момент истины, то есть прямо в палате, когда его уже не сможет о