— Вон он! — крикнул Бегун. Рубль с последними пассажирами неторопливо поднялся по трапу и исчез в самолете. — Бежим!
Он, не считая, просунул деньги в окошечко кассы:
— Два до Москвы!
— Паспорта давайте, — протянула руку кассирша.
Бегун опешил. За полгода он успел забыть, что на свете существуют такие необходимые вещи, как паспорт.
— Понимаете, девушка, — доверительно наклонился он к окошечку. — У нас нет паспортов. Но нам очень нужно улететь этим рейсом…
— Потеряли, что ли?
— Нет. Я костер им разводил, — честно признался Бегун. — А у него, — кивнул он на Еремея, — отроду не было.
— Что вы мне голову морочите! — кассирша бросила обратно деньги.
На счастье, в аэропорт вошел Петрович со вторым пилотом.
— Выручай, Петрович! — кинулся к нему Бегун, — Паспортов нет…
— Сделай, Люда, — кивнул тот кассирше. — Человек только из мертвых воскрес, не успел еще паспортом обзавестись.
— Ох, Петрович, подведешь ты меня под тюрьму… — покачала головой та, но все же выписала билеты.
У контроля их ждала стюардесса.
— Вы из Рысьего? Ну, наконец! Пойдемте, — она первой двинулась к выходу.
Но едва Еремей шагнул под арку металлоискателя, раздался пронзительный звонок. Он замер, испуганно вжав голову в плечи.
— Что у вас в карманах? — спросил милиционер. — Металл есть? Деньги? Нож? Часы?
Еремей провел руками по пустым карманам.
— Это крест! — догадался Бегун. — У него крест на груди!
— Снимите крест и пройдите снова, — велел милиционер. Но Еремей двумя руками вцепился в крест под рубахой.
— Сними! — умолял Бегун. — Пройдешь два шага, вот сюда — получишь обратно!.. Верующий человек, понимаете, — в отчаянии обратился он к милиционеру. — Не может он снять крест!
Милиционер категорически покачал головой:
— Без паспорта, да еще звенит! Может, он гранатами обвешан!
— Ну, знаете! — потеряла терпение стюардесса. — Вы тут разбирайтесь, а мы отправляемся. И так на двадцать минут задержали!
Бегун уныло смотрел, как самолет, оставляя дымный форсажный след, круто уходит в небо.
— Через пять часов Спас будет в Москве, — сказал он Еремею. — А мы, по твоей милости, будем неделю на поезде трястись…
Он взял билеты в спальный вагон — деньги позволяли, а главное, надо было оградить Еремея от любопытства попутчиков. В привокзальном магазине купил городскую одежду себе и Еремею и продукты в дорогу.
В купе он переоделся и разложил перед охотником джинсы, свитер и куртку-пуховик.
— Надевай.
Еремей брезгливо глянул на яркие шмотки и покачал головой.
— Ты что, в шкурах по Москве гулять собираешься? За тобой люди будут толпами ходить и пальцем показывать! Тебя первый же милиционер заберет, потом месяц будут выяснять, кто ты и откуда и почему у тебя паспорта нет, и не увидишь ты больше Спаса! Надо быть незаметным, понимаешь? Чем меньше на нас будут обращать внимания — тем лучше.
Еремей поколебался и нехотя стал переодеваться. Под исподней рубахой ниже креста Бегун увидел тяжелый кожаный кошель.
— А это что?
Еремей достал кошель и высыпал на ладонь патроны.
— Да-а… — протянул Бегун. — Хорошо хоть не обыскали в аэропорту… Красавец хоть куда! — оценил он джинсового Еремея, застегнул ему «молнии» и липучки и подтолкнул к зеркалу. — И прическа модная — русский стиль!
Поезд тронулся и застучал колесами по стрелкам.
— Теперь слушай… — Бегун усадил Еремея напротив. — Я уважаю твой обет, но мы с тобой попали в сложную ситуацию. Мне нужно, чтобы ты говорил. Хотя бы иногда. Когда мы вернемся в Белоозеро, ты снова будешь молчать, но сейчас мне нужно слышать твой голос. Я не собираюсь с тобой лясы точить, мне нужно, чтобы ты мог спросить что-то или ответить, понимаешь?
Еремей молча смотрел на него.
— Мы едем в Москву, ты не представляешь, что такое Москва! — повысил голос Бегун. — Ты многого не понимаешь, а я не пойму, чего ты не понимаешь! Если ты хочешь, чтобы мы нашли Спаса и вернулись, ты должен говорить!.. Если бы ты спросил отца Никодима, он сказал бы тебе то же самое!.. Ну, скажи, что ты меня понял!.. Ну! Спроси меня что-нибудь!!
— Ты теперь без умолку будешь так орать? — спокойно спросил Еремей.
Все пять дней пути с утра до ночи Еремей молча сидел у окна, глядя на неведомый мир. Смотрел без любопытства, спокойно, исподлобья, как лазутчик в стане врага. Если бы на его месте оказались Лука или Петр, ни разу в жизни не покидавшие Белоозера, все было бы сложнее. Еремей же видел в Рысьем самолет и снегоходы, электрический свет и радио, и множество других неизвестных озерчанам вещей. Поражали его только масштабы — Чита и другие большие города, многоэтажные дома, бескрайняя гладь Байкала, а особенно людские толпы, скопление случайных людей в одном месте. Он не сразу осознал, что в их поезде, в этих избах на грохочущих железных колесах живет в десять раз больше народу, чем во всем Белоозере, и все эти люди случайно оказались вместе и вовсе не знают друг друга.
Бегун тоже смотрел на мир за окном и невольно видел его глазами Еремея. Он так же, как и Еремей, забеспокоился, увидав Красноярск, накрытый ядовитой мглой, и сотни труб, исторгающих бурый дым; так же тоскливо проводил взглядом бесконечное кладбище кораблей на берегу Оби, сквозящее ржавыми скелетами; пережил смертный ужас, когда проезжали нефтяные края за Волгой и до горизонта раскинулась мертвая степь, оплетенная щупальцами нефтепроводов, и тысячи качалок размеренно задвигали стальными локтями вверх и вниз, без устали высасывая сок из земли; так же истово перекрестился за Сызранью, учуяв просочившийся в вагон сатанинский серный запах от перегонных заводов…
Но в отличие от Еремея Бегун понимал, что самое страшное еще впереди — Москва.
Поезд подошел к Казанскому вокзалу рано утром. Он долго тащился по лабиринту подъездных путей мимо закопченных пакгаузов, товарных станций с колченогими козловыми кранами. Здесь еще не было снега — неуютное, безнадежное предзимье. Редкие деревья тянули голые, будто обгорелые ветви к низкому небу. Серая вязкая дымка висела над городом, обволакивая шпиль высотки у трех вокзалов.
Бегун и Еремей стояли в тесном тамбуре за спиной мрачной проводницы в черном форменном пальто. Бегун сочувственно глянул на охотника — тот молился, прикрыв глаза, прося Господа дать силы в грядущих испытаниях. Вонючий тряский вагон хоть как-то связывал его с Белоозером, теперь ему предстояло сойти прямо в царство Антихриста.
Испытания начались с первого шага. Был час пик, тысячи злых, не-выспавшихся серых людей перли с пригородных электричек плечом к плечу, навстречу с матом ломились носильщики с грохочущими тележками, кто-то лез поперек, волоча отставший чемодан, тысячи ног шаркали по асфальту, над головами гремела в динамиках неразборчивая скороговорка, с площади ревели клаксоны машин.
— Держись крепче! — крикнул Бегун.
Толпа вынесла их на площадь. Здесь опаздывающий на поезд мужик с безумными глазами вклинился между ними и разорвал их руки. Еремея закружило в людском водовороте и выбросило на дорогу. Отъезжающее такси рявкнуло на него в упор. Вместо того чтобы отступить обратно на тротуар, Еремей кинулся дальше, чудом выскочил из-под колес другой машины. Мгновенно образовалась пробка, Еремей в ужасе метался между раскаленных рычащих капотов, потом воздел руки к небу и, крича неслышимую в визге тормозов и реве сигналов молитву, упал на колени на дрожащий асфальт. От светофора пробивался к нему постовой. Бегун, расталкивая людей, лавируя между машин, успел раньше, схватил его за руку и потянул к метро.
Воздух, насыщенный выхлопами, осязаемо струился, перетекал над площадью, колыхал очертания зданий, как миражи. Еремей задыхался. Они спустились под землю. Перед эскалатором, глядя в уходящий вниз бесконечный тоннель, он обреченно спросил:
— Я должен сойти туда?
— Только не стой — затопчут! — Бегун втащил его на зыбкие ребристые ступени.
С грохотом вылетел из черного провала поезд. Бегун вдавил Еремея в переполненный вагон и втиснулся следом, выдохнув, прогнувшись, чтобы дверь закрылась сзади.
Замелькали огни в кромешной тьме за окнами. Еремей осторожно оглядывался по сторонам. Мертвые люди окружали его. Они безжизненно колыхались в такт движению, глядя в пространство пустыми плоскими глазами, с расслабленными, ничего не выражающими лицами. Парень и девка застыли, обнявшись, они смотрели друг на друга в упор, но не видели друг друга. Мать сидела с полуоткрытым ртом, как уснувшая рыба, окаменевший младенец у нее на коленях таращил немигающие глаза, выронив пустышку…
Во дворе те же мужики сидели за столом и забивали козла с той же, кажется, костяшки, которой замахнулись полгода назад. «Единичка» так же стояла у подъезда, за лето она покрылась толстым слоем пыли и копоти и превратилась в доску объявлений: «Лялька! Мы ушли в кино!», «Матюха — козел!», «Ельцину — нет!», «Цой жив!». Шины спустили, колеса стояли на ободах и казалось, что машина вросла в асфальт.
Комната была опечатана.
— Быстро у нас из жизни вычеркивают! — Бегун разорвал бумажку с печатью, нашарил на притолоке ключ и открыл дверь.
На полу лежали подсунутые под дверь два тетрадных листа с крупными детскими буквами:
«Папа! Мама говорит, что ты умер, но я знаю, что ты скоро вернешься. Приезжай скорее и забери меня у них! Павел». Адрес. Телефон. «Я жду тебя и всегда первый поднимаю трубку».
«Папа! Где же-ты! Они увозят меня 20 ноября! Если ты не успеешь, приезжай за мной в Америку». Адрес по-английски: Лос-Анджелес, штат Калифорния…
Бегун глянул на электронные часы-календарь на столе: 19. 11. 9 ч. 30 мин. Достал из стола ключи от машины, документы.
— Жди меня здесь, — велел он Еремею. — Никуда не выходи, никому не открывай…
— Я пойду с тобой, — спокойно ответил Еремей.
— Только тебя мне там не хватало! — досадливо сказал Бегун, он с ходу включился в бешеный ритм московской жизни, его раздражала обстоятельная медлительность Еремея, как тому докучала суета Бегуна в лесу. — Не надо, чтобы тебя видели, понимаешь? Я вернусь через два часа!