То, что вражины не смогли с ходу одолеть высокие козельские стены, половцам представлялось вполне достоверным, а вот вообразить себе летающую юрту, на которой поднялся в воздух мудрый не по годам Ярик, им все-таки было сложновато. Не то чтобы послам, воочию зревшим первый в истории полет аэронавта, не поверили. Просто человеку всегда трудно понять, как выглядит неведомое. Например, степняку, всю жизнь проведшему в чистом поле, затруднительно представить себе гору или высокую башню. Но после просмотра рисунков, нацарапанных Глебом на бересте, куманские старейшины смогли домыслить, как выглядит монгольфьер, и послы продолжили свою повесть.
— Значит, ханскую дочку вы спасли, - констатировал Едлуг, - старейший из беков, когда дело дошло до эпилога. - А похитителя Цвеня вы как казнили? Полагаю, он долго мучился?
Посол смущенно закашлялся и, немного подумав, честно признался:
— Не стали его смерти предавать. У нас большое торжество было, когда княжью свадьбу устроили, и Тита помиловали, отпустив на все четыре стороны.
— И его сотня с ним ушла? - разочарованно охнул Едлуг.
— Нет, это княжьи воины, боярин ими только временно командовать приставлен. Поэтому лишь родичи Цвеня уехали вместе с ним, как с главой рода, да и то далеко не все.
Старый бек, переживший десятки войн и междоусобиц, неодобрительно покачал головой:
— Зря отпустили. Теперь его род вам мстить будет.
Закончив с познавательным и интересным повествованием о защите Козельского княжества, послы перешли к основной теме беседы. Они взвешенно и обстоятельно расписали куманам опасности нахождения в Венгрии и необходимость переселения отсюда за Дунай.
Отпив, не поморщившись, кислое кобылье молоко, Глеб подытожил свою речь кратким резюме:
— Великий кан (* хан) Кутан Сутоевич, если покинешь степь и поедешь в Пешт, бароны тебя там убьют. Нельзя уграм верить. Но и здесь вам оставаться опасно. Если не перекочуете на юг, быть беде.
Посол еще раз вежливо отхлебнул из чаши мерзкого пойла и замер, ожидая решения хана. Тот не спешил с ответом, задумчиво глядя на огонь в очаге:
— Думал я об этом, - наконец, признался Котян. - Если бы татары пришли сейчас, мы могли бы доказать королю свою отвагу. Но пока Бату разберется со степью да с русскими княжествами, пара лет пройдет. Угринские беки за это время совсем нас изведут. Пожалуй, уходить нам надо. В Болгарии много куманов, да и цари тамошние нашего рода. Нас там встретят хорошо.
— В Болгарии тоже не скрыться, - возразил Камос Текешевич. - Татары всю степь до Дуная опустошат. Царь Асень стар и недужен, кто знает, сколько еще проживет, а его сын Коломан слишком мал, чтобы водить войска.
— Зато у Асеня есть новая жена Ирина Комнина, - ехидно добавил боярин, - которая только и мечтает, как бы избавиться от пасынка и начать править самой.
— У нее нет сына, - равнодушно пожал плечами Котян, - и потому ей никто не позволит ханствовать.
— Уже есть, - уверенно возразил Глеб Олексич, - и это значит, что скоро в Болгарии начнутся свары и смятения. Татарам останется только добить уцелевших после междоусобицы. У тебя и так мало йигитов (* джигитов) осталось, зачем ими рисковать зря.
— Так-то оно так, - не стал отрицать хан, - но переселить целое племя - это не из лука стрелой выстрелить. Прежде нужно все обдумать. Подождем до осени и тогда уже решим.
Послы досадливо нахмурились, но торопить хана не пытались. Все доводы уже высказаны, и нет смысла без толку молоть языком. Зерна сомнения брошены, и, если к осени они взойдут, значит, поручение князя выполнено успешно.
Между тем уже вечерело. В отверстии на вершине купола шатра уже стали видны звезды, а из-под краев войлочных кошм, приподнятых по случаю жары, тянуло ночной прохладой. Пора было собираться на покой. Некоторые беки приехали со своими кибитками, прочих же, как и послов, Котян оставит ночевать в своем жилище, а их свиту распределят по становищу. Однако спать в эту ночь никому не пришлось. Среди обычного гвалта, доносившегося с улицы - ржания коней, блеянья овец, веселого гама ребятишек и сердитых окриков их матерей, вдруг послышались испуганные крики. Обе створки двери разом распахнулись и в большую юрту ворвались воины в полном вооружении. Отбросив вставших на их пути слуг, они повернули налево от входа, где хранилось ханское оружие, и остановились, закрывшись щитами и выставив копья. Вслед за ними вбегали все новые и новые ратники, с длинными мечами наголо.
Куманские беки в первые мгновения растерялись. Хотя они и рассуждали о том, что в Венгрии их не любят, но никто всерьез не ожидал нападения. Половцы находились в дружественной стране и, в отсутствие поблизости явного врага, не выставляли большую стражу. Единственно, опасаясь угона дорогих коней, хан оставлял дежурить у табунов несколько вооруженных всадников, да пара пеших стражников по обычаю стояла у стягов.
Сбросив оцепенение, беки достали оружие, у кого что было с собою - сабли, топорики или булавы, и закрыли собой хана. За их спинами Котян поспешно поднялся, отшвырнул серебряный жезл - символ власти и, выхватив кинжал, торопливо занялся самым последним делом в своей жизни. Хан не зря спешил, силы сторон были совершенно неравны. Трудно бездоспешным сражаться с окольчуженными воинами, особенно учитывая, что большинство беков были пожилыми седовласыми старцами. Некоторые из них уже лет двадцать не участвовали в сече, но тем не менее свой последний бой они провели достойно.
Большое пространство юрты позволяло степнякам рубиться широкими, размашистыми движениями, пробивавшими кольчугу и рассекавшими шлемы. Ханская прислуга тоже не зевала и старалась пырнуть неприятеля ножом, впрочем, без особого успеха. Венгерские бароны, устроившие заговор, лично возглавили атаку на ханскую ставку и с собой они вели отборных воинов в длинных кольчугах. Угры умело наступали, укрывшись щитами, а их мечи сверкали молниями, разя противников.
Рыцари работали быстро. Они спокойно оттесняли своих противников от входа в глубину шатра, рубя всех, кто встречался на пути, и уже через минуту юрта была завалена окровавленными телами, в основном, половецкими.
Послы во время схватки продолжали восседать на низеньких сиденьях, хотя их и тянуло ринуться в бой. Но не для того великий князь направил своих представителей в дальний край, чтобы те сгинули безвестно. От них требовалось вернуться живыми и доложить обстановку в котянской орде. Даже когда за спиной послышались жуткие хрипы, боярин сидел неподвижно, все еще надеясь спастись из этой передряги.
Когда последние куманские вожди пали, заливая своей кровью кошму, один из баронов снял свой шлем-горшок и, подойдя к посланникам, что-то пролаял на своем языке, а после спросил по-славянски, кто они такие. Глеб Олексич с достоинством поднялся и представился, заявив, что он боярин величайшего князя в мире, победителя монголов.
- Вот вы-то, схизматики, нам и нужны, - злобно рассмеялся угр, и от его смеха боярин похолодел.
Камос, поняв, что живым ему все равно не уйти, выхватил нож и, приставив его к сердцу, сильно стукнул по рукоятке, вогнав лезвие между ребер. Расчет половца оказался точен, и умер он мгновенно, а вот Глеб замешкался. Не позволяла христианская вера православным самим лишать себя жизни и требовала стойко выносить все невзгоды, вплоть до самой гибели.
Уграм было противно находиться в вонючем половецком шатре, хотя не так уж давно их предки сами кочевали в юртах, и они вывели пленника наружу. Вместе с ним выволокли пару израненных, но еще живых половецких князей, годных для допроса. Глеба Олексича так и подмывало обернуться, чтобы посмотреть, что стало с ханскими женами, но он сдержался. Судя по тому, что женских криков из юрты не доносилось, Котян успел избавить всех своих хатун и дочерей от бесчестия.
На улице, вернее, на площади, поскольку улиц как таковых в становище не имелось, живых половцев тоже почти не осталось. Венгры схватили несколько знатных куманов, опознав их по полоскам роскошной ткани, нашитым на рукавах, а прочих предали смерти. Повсюду на траве лежали недвижно тела, и лишь несколько красивых девушек избежали общей участи, но лишь на час, не больше.
Узрев горестную картину резни, Едлуг не удержался от горестного вздоха. Не ожидавшие от венгров подвоха куманы подпустили их в свой стан, а когда распознали измену, было уже поздно. Хоть какое-то сопротивление могли оказать только сторожа ханского табуна, бывшие поблизости от стойбища, но они, выпустив лишь по стреле, умчались прочь. Старый бек не осуждал бежавших. Здесь бы они погибли напрасно, а ускакав, могли предупредить все вежи и поднять куманов на битву.
Время подгоняло венгров, и они начали торопливо снимать кафтаны с куманских аристократов, чтобы приступить к пыткам. Видя, что угры собираются допытаться у пленных, как они замышляли изменить королю, Глеб Олексич не стал ждать допроса с пристрастием и, гордо подняв голову, громко произнес:
- Мы сюда прибыли вот по какому делу. Великий князь наказал нам передать Котяну послание, что ежели угры изгонят его из своей страны, то он сможет найти приют у греческого базилевса.
Венгерские предводители неуверенно переглянулись, а боярин вдруг засмеялся, да так сильно, что не мог остановиться. Он хохотал, запрокинув голову, и его смех среди еще теплых трупов, над которым висел тяжкий запах крови, казался жутким. Рыцари отшатнулись, и лишь один из баронов злобно заорал на боярина и пнул сапогом под колено:
- Чего смеешься?
От боли в ноге Глеб перестал смеяться и смог внятно объяснить опешившим рыцарям их промашку:
- Хан не хотел переселяться в Грецию. Он только думал, как бы доказать Беле свою верность. А теперь вы, - Глеб снова зашелся в приступе смеха, - вы сами заставили куманов сняться со своих стоянок и отправиться за Дунай. А ведь татары, верно, уже следующим летом и к вам придут. А лютуют они так, что врагу не пожелаешь. Хотя, видно, вы ждете татарского нашествия с нетерпением, коли по