Когда до греков осталась сотня шагов, с их стороны тоже начали лететь стрелы. Однако, несмотря на обстрел, пятерка рыцарей, скачущих в первом ряду колонны, осталась невредимой. Хотя некоторые стрелы и пробивали кольчужные попоны, но они не могли нанести коням серьезных ран. Правда, плохо защищенные лошади сержантов были более уязвимы и падали одна за другой, но Гуглиельмо не оглядывался назад, будучи уверенным, что даже нескольких рыцарей вполне достаточно, чтобы разогнать греческое отребье.
В последний момент перед столкновением всадники привстали на стременах, слегка наклонившись вперед и готовясь нанести удар копьем по выбранной цели. С близкого расстояния стало хорошо видно, что длина греческих пик оказалась просто невероятной, чуть ли не пятнадцать футов, причем ими были вооружены три ряда бойцов. Но рассуждать над странностями греческой тактики времени не оставалось, да и было совершенно очевидно, что неумелые ополченцы даже не знают, как держать свое оружие. Наверно, кто-то рассказал им о древней фаланге с двадцатифутовыми копьями, и фессалийцы стали подражать своим великим предкам, не понимая, что даже умелому воину нелегко управиться с таким длиннющим дрыном. Ничего, сейчас поймут свою ошибку. Негропонтцы пройдут сквозь строй этих мужланов, затем развернуться и порубят их без жалости.
Но ни одного противника Гуглиельмо достать не удалось. Его конь наткнулся сразу на пять копий и навсегда остановил свой бег. Сам же барон, отделавшийся лишь контузией от столкновения с лошадиной шеей, не успел прийти в себя и подняться, как был добит подлым ударом в спину.
Рыцари второй шеренги успели повернуть коней и, объехав павших товарищей, со всей яростью врубились в ряды копейщиков. Но лишь одному из ломбардцев удалось сразить врага, после чего он и сам рухнул на землю. Греки держались стойко и методично перекололи лошадей нападавших, а в самих всадников летели арбалетные болты, дротики и стрелы.
Оставшиеся в живых ломбардцы заметались, не зная, куда податься, но тут им блеснул луч надежды. Один из баронов - Марино далле Карчери, остался жив и сумел выбрался невредимым из под частокола вражеских пик. Его оруженосец тут же соскочил с коня, подав поводья и копье своему господину. Теперь у островитян снова имелся признанный предводитель, вокруг которого они и сплотились.
Однако и Марино не знал, что делать. Лезть на пикинеров слишком опасно. Прорваться через центральный полк, где нет таких страшных длинных копий, не позволяющих даже достать противника? Или, может, повернуть назад и добраться до стрелков, засевших на склонах? Но ломбардцев осталось слишком мало, всего человек пятнадцать. Что делать? Центральная баталия франков отстала далеко позади. Наверно, герцог ждет, пока кто-нибудь прорвет фланги никейского войска. Но отряд Убертино тоже замедлил движение. Неужели водоницкий маркграф струсил? Да уж, сраженье начало разворачиваться вовсе не так, как франки предполагали.
Пока далле Карчери лихорадочно пытался найти выход из ситуации, за него уже все решили. Отряд козельских всадников, доселе спокойно стоявший на правом фланге, вдруг выехал вперед, развернулся навстречу негропонтцам, и пустился в галоп.
- Их больше чем нас, по крайней мере втрое, - успел подумать Марино, пока командовал атаку, - и наши лучшие люди погибли. Но, по крайней мере, мы умрем без позора.
Второй раз за сегодняшний день ломбардцы ринулись вскачь на врага, но на этот раз совсем с другим настроением - мрачным и обреченным. Перед столкновением барон успел заметить, что под козельским или городецким, кто как его называет, знаменем скачут и воины в греческих доспехах. Выходит, зря франки смеялись над фессалийскими аристократами. Их лучшие воины, оказывается, полны доблести и всерьез намерены сражаться за свою землю.
Расстояние между отрядами всадников было небольшим, но обученные кони успели взять разбег и разогнаться до полного галопа. Рыцари и витязи мчались друг на друга вдоль ряда никейских щитоносцев, наклонив копья, и столкнулись на полном ходу.
Выбрав соперника справа от себя, Марино далле Карчери нацелил на него свое копье, надеясь хотя бы одного врага забрать с собой на тот свет. Оба противника целили друг другу в голову, и такой удар мог быть смертельным. Но барон, слегка качнув своим копьем, легко отклонил оружие русича, а тот, в свою очередь, приподнял щит и отбил им удар.
Всадники тут же разошлись, промчавшись мимо друг друга, но если малочисленных эвбейцев хватило лишь на одну шеренгу, то козляне построились тремя, и перед бароном тут же возник новый недруг. Ломбардец не успел приготовиться к схватке, а вот фессалиец, а это был явно грек, угодил барону своим копьем точно в лоб. Грандхельм, погасивший большую часть удара, тут же слетел, позволяя хозяину отделаться лишь легким сотрясением мозга, но злоключения Марино на этом не закончились. Третий противник то ли в спешке, то ли намеренно, направил своего скакуна прямо на баронскую лошадь. Такая сшибка коней, столкнувшихся на огромной скорости, не могла пройти бесследно для несчастных животных. Лошади тут же повалились наземь, увлекая за собой и своих седоков.
Ломбардец успел вовремя выдернуть ногу из стремени и вскочить прежде, чем павший конь придавит его своей тушей. Но, выхватив меч и оглядевшись, далле Карчери понял, что сопротивление бесполезно. Он остался один из своего отряда, а козельские всадники успели остановиться и уже разворачиваются обратно. Да и греческие щитоносцы всего в десяти шагах.
***
Если для франков война начиналась как праздник, с многоцветием шатров, роскошными нарядами дам и колыханием стягов, то в стане никейцев царила деловая суета. Греки готовились к сражению как к тяжелой трудной работе.
Нулевая фаза битвы прошла успешно, позволив разделить силы противника. А всего-то потребовалось собрать пару сотен крестьянских лошадок с подростками в качестве седоков, которые дефилировали вдали от неприятеля, изображая из себя настоящую конницу. Для полноценной имитации соломенной кавалерии еще придали отряд куманов, который наскакивал на афинских дозорных, пуская стрелы и всячески запугивая франков. Чтобы половцы выглядели еще многочисленнее, бек Алтун-Иоанн собрал всех заручных лошадей своих подчиненных и разделил их по масти. Сначала степняки устроили рейд на гнедых конях а, примелькавшись, заменили их на рыжих.
Франкские патрули, понаблюдав цирк с конями, поверили фарсу и все рассказали герцогу. Гильом вполне ожидаемо рисковать не стал и предпочел поберечься, выделив четыре сотни пехотинцев в заслон. Ну, а сами герои дня, вволю нарезвившись, ночью перешли по горной тропе к лагерю, оставив лишь десяток всадников поплоше, поддерживать липовую греческую конницу.
Первое достижение, пусть и маленькое, подбодрило никейцев и дало надежду на то, что и прочие задумки увенчаются успехом. А замыслов у стратегов было пруд-пруди. Греки - люди образованные и читавшие древние труды знали немало о воинских хитростях. Да и русичи лицом в грязь не ударили. Воевода Гавриил много рассказывал им о былых сражениях. Про одни он точно указывал, где и когда они случились, про другие, смущенно улыбаясь, заверял, что не помнит, давно ли это было. Учитывая, что описания боев давались во всех подробностях, городецкие и козельские бояре решили, что Гавша повествует о битвах, в которых сам принимал участие, а то и возглавлял победившую сторону, но из скромности умалчивает о своей роли.
Их всех этих повествований Василий Дмитриевич твердо запомнил, что когда пехота желает сразиться с рыцарями, или не желает, но вынуждена, это не суть, то обязательно огораживается. Древние римляне иногда выкапывали широченные рвы. Фландры обычно ограничивались узенькими канавками, незаметными в траве. Также часто строили палисады, для преодоления которых всадникам приходилось спешиваться. Еще при малейшей возможности конницу старались заманить в болото или хотя бы в вязкую пойму, а когда таковых поблизости не находилось, то бывали случаи, что супротивники рыцарей просто прокапывали траншеи от ближайшего водоема, чтобы затопить поле.
На мозговом штурме, имевшем место сразу после покорения Платамона, Проня свои соображения вкратце высказал, и они были приняты стратегами во внимание. Оставалось лишь найти подходящее поле. Но долго выбирать место для битвы не пришлось. Не было никакого смысла пропускать франков в Фессалийскую равнину. Их следовало остановить в долине Сперхиоса, сразу, как только они перейдут реку, и вот на левом берегу полководцы и выискивали подходящее местечко.
Поначалу греки раздумывали, не выйти ли им на битву у стен Ламии, но по здравому размышлению этот вариант отвергли. Равнина там большая, франкам есть, где развернуться, а в случае неудачи у воинов будет слишком большой соблазн сбежать за городские стены, устроив при этом давку в воротах. Поэтому выбор пал на большой луг в трех милях от Ламии. После войн с крестоносцами все незащищенные стенами поселения близ границы были покинуты, и местность здесь совершенно обезлюдела. Выбранное поле уже давно не распахивалось, и на нем росла густая высокая трава, даже к сентябрю еще полностью не пожухшая. Рядом текла речушка, идеально подходящая для прикрытия фланга, и вот ее-то воды были пущены в поле, чтобы превратить сухую землю в непроходимую грязь.
Франки презирали сервов, умевших только копать землю, но теперь это умение пришлось весьма кстати. Стоило в фессалийских селениях только кликнуть кличь, призывая идти рыть ловушки для франков, и от желающих не стало отбоя. Их было так много, что даже не пришлось отвлекать воинов на земляные работы. Крестьяне быстро выкопали узенькие рвы, отводящие воду в поле, и прикрыли канавы ветками, так что издали их невозможно было заметить.
Ратники же могли заниматься только учениями, отрабатывая совместные действия, и никейская армия день ото дня набиралась опыта. Кстати, к удивлению воевод, численность войска отнюдь не уменьшалось, несмотря на серьезную угрозу, а изо дня в день только росла, быстро перевалив за две тысячи. Греческие селяне были готовы противостоять захватчикам не только лопатами, но и оружием. Конечно, качественным вооружением такую массу людей обеспечить было затруднительно, но дукс Никифор был готов опустошить походную казну, немало разросшуюся за летнюю кампанию. Мануил Дука Комнин, получивший, как формальный правитель области немалые суммы на содержание своего двора, тоже решил расщедриться. Деспот был уже слишком стар, чтобы скитаться по чужбинам и чужим дворам, и решил поставить на карту все, что у него было.