До сих пор Роберт и Михаил в конфликт между собой старались не вступать, и у обоих на это имелись веские причины - они друг друга побаивались. Пират слыл отчаянным удальцом, рядом с ним всегда находилось несколько человек из его шайки, и ему за долю добычи покровительствовал водоницкий сеньор. Бальи же слыл человеком безжалостным, и когда он действовал от имени маркграфа, с ним тоже лучше было не ссориться. Впрочем, до сих пор поводов для ссоры у двух почтеннейших людей городка и не возникало. Конечно, иногда кому-то из моряков случалось пошалить в Молосе - подрезать кошелек, к примеру, или во время пьяной драки схватиться за нож. Но в таких случаях Пиргос вдруг вспоминал, что ему срочно нужно выйти в море, и ни темная ночь, ни шторм не могли ему помешать, благо, что в уютном заливе большие волны не ходили. И как-то так получалось, что разбойник, разыскиваемый властями, из плаванья уже не возвращался. Если же провинившийся не успевал скрыться в безопасном море и попадал в руки бальи, то Пиргос, не пытаясь чинить препятствия правосудию, с философским спокойствием заранее заказывал священнику заупокойную службу, а в храмовом трактире выставлял угощение для поминок души усопшего.
*
Но в этот раз дело зашло до роздора. Увидав пожары, разгорающиеся на дальней окраине Молоса, пиратский капитан показал своим ребятам на поднимающиеся к небу дымы, и его команда, привычно сплотившись вокруг главаря, быстрым шагом направилась в указанном направлении. По пути к морякам присоединялись молосцы - кто с топором, кто просто с дубиной и ножом, а кто и с луком.
Грекам уже осточертело жестокое господство латинян, безжалостно помыкающих своими православными подданными, и требовался лишь вождь, который поднял бы эллинов, чтобы изгнать захватчиков.
Никакого определенного плана действий Михаил Пиргос придумать не успел, да он и не требовался. Завидев негодующую толпу, возглавляемую пиратами, Роберт де Тур заливисто свистнул, подавая знак своим лучникам, и спокойно вышел вперед один, показывая, как мало он боится разъяренных греков. Впрочем, прикинув численность вероятного противника, и учтя, что не меньше дюжины из них были облачены в добрые доспехи и знали, как пользоваться копьем или абордажным топориком, бальи понял, что время для битвы не самое подходящее.
Михаил тоже придержал свое воинство и подошел к Роберту в одиночку. Высокий пират возвышался над франком словно башня, но бальи, расставив ноги пошире и положив ладони на рукояти меча и кинжала, держался совершенно спокойно.
Бывалые воины коротко кивнули друг другу, и Михаил заговорил первым:
— Мне никто сегодня еще не привез достоверных вестей. Ты не знаешь, что случилось за рекой?
— Фессалийцы победили, - не стал юлить де Тур. - Это разгром. Полный. Наши спасаются бегством. Если тебе дорого твое добро, собирай его и иди с нами в Менденицу. Сейчас каждый меч на счету, и тебя примут, как барона.
— Мое добро в море, у пристани - горько усмехнулся пират. - Его я забрать не смогу, и бросить тоже.
- Дело твое, - сочувственно проворчал де Тур, - а мы, пожалуй, поспешим. Скоро сюда подойдет куманская конница, а у степняков лучники такие, что мои стрелки им и в подметки не годятся. Но в горах преимущество будет на нашей стороне.
- Ты собираешься продолжать войну? - изумился Пиргос. - После того, как сюда явится тысячное войско?
- Жизнь не вся розовая, - философски заметил франк. - Но ахейский герцог не станет спокойно наблюдать за гибелью соседей, и наш день еще придет. Ну, прощай Михаил. Если не сможешь столковаться с новой властью, уходи к нам в горы. Только иди не по дороге, где будут разъезжать дозоры, а по неугодьям.
Бальи махнул рукой оруженосцу, чтобы тот подавал коня, и все франки, бросив на землю факелы, поспешили прочь из города. В глубине души Роберт был даже рад такой оказии. Ему не доставляло никакого удовольствия сжигать городишко, которым он так долго управлял, да и никейцы действительно могли нагрянуть в любую минуту.
Проводив латинян ненавидящими взглядами, молосцы немедля принялись за борьбу с огнем. Не успевшее хорошенько разгореться пламя заливали водой, а вокруг пылающих домов, потушить которые было уже невозможно, спешно растаскивали все постройки, снося сарайчики с заборами, и срубая деревья.
К вечеру, когда очаги возгораний были успешно локализованы, жители не спешили расходиться по своим домам. Одни молосцы стояли кучками у дороги, судача о том, какие перемены их вскоре ждут, другие собрались в любимом трактире и в компании пиратов спорили, отойдет ли их округа фессалийскому деспоту, или же император поставит здесь своего дукса.
Правда, никейцы, видимо занятые разбором трофеев, в Молос все никак не заглядывали, но после заката все же добрались и сюда. Почти полсотни всадников, многие из которых держали факелы, проехали мелкой рысью через неукрепленный город. Никейцы не стали рыскать по улицам, и кавалькада целеустремленно направилась к православной церкви.
Один из всадников направил коня прямо к столикам у дверей таверны и, подъехав вплотную, зычно крикнул:
— Православные, кто из вас Михаил по прозванию Пиргос?
Молосцы не ответили, но все взгляды устремились к капитану, и тот, не собираясь скрываться, молча ударил кулаком себя в грудь.
- Михаил, - также громко, словно находился в сотне шагов, а не совсем рядом, проорал посланец, - мегадука и преосвященнейший велят тебе явится к ним.
Пиргос без возражений поднялся и зашагал к дороге, у которой остался никейский отряд. Флотоводца капитан не боялся, он уже несколько лет имел с ним деловые отношения, выгодные для обеих сторон. Да и сегодня Мануил Контофре при желании легко мог потопить его посудину, но не стал. А уж от священнослужителя никаких каверз ожидать не приходилось. С церковью Михаил никогда не конфликтовал. А кстати, кто из этого отряда иерарх? Вот на муле восседает почтенный седобородый старец, но из под плаща у него блестит кольчуга, да и в храм он даже не зашел.
Увидев приближающегося Пиргоса, глава отряда спрыгнул с коня, лично подал руку старцу, помогая слезть с мула, и они вдвоем отделились от прочих, желая поговорить с Михаилом наедине.
Высокий, не такой, правда, как Пиргос, но все же шести поусов ростом, Мануил Контофре смотрел в глаза пирату, почти не поднимая головы:
— Рад тебя видеть, Михаил.
— Я тоже рад и тебе, и православному войску. А где иерарх, о котором сказал гонец?
— Да, - хлопнул флотоводец себя по лбу, - ты же еще не знаешь. Ну так знай, вот это тот самый русский епископ, который поднял фессалийцев на войну.
Бывалого пирата мало что могло удивить, но тут он изумился:
— Я в молодости плавал на север. Бывал в Киеве, и даже в Смоленске. Но тогда русский православный клир, как и наш, еще не надевал доспехи, и не брали в руки оружия.
О том, что он безоружен, отец Григорий спорить не стал, и, лишь едва заметно усмехнувшись, серьезно ответил:
— Времена меняются. Никогда доселе набеги степняков не были столь разорительными. Но ныне татары сожгли несколько княжеств, могли уничтожить и наш Козельск. И чтобы выжить, нам приходится меняться свои привычки.
Мануил коротко кашлянул, напоминая, что нечего отвлекаться, и перешел к делу:
— Михаил, хочешь помочь нашему императору?
Пират выразительно повел плечами, дескать, кто же против, но так как отблески факелов и фонарей давали мало света и его жест мог остаться незамеченным, подтвердил устно:
— Конечно.
— А хочешь ли ты хочешь освободить от латинян еще одну область? - продолжал допрос Контофре.
— А то ж. Могу и в морском бою пригодиться, а если надо, мои люди и на суше сражаются неплохо.
— Сражаться не нужно. Требуется всего лишь доставить эпистолию. Вот эту. Взгляни-ка.
Покрутив в рукав свернутый рулон пергамента, Пиргос взял висящую на шнурке печать и повернул ее к свету:
— Ого, печать афинского герцога. Покойного, как я полагаю.
— Верно, - подтвердил Контофре. - И то, и другое верно. Печать настоящая, а мегаскир убит.
— Наверно, - продолжил пират свои умозаключения, - в послании написано о победе франков.
— Ага, - улыбнулся во весь рот мегадукс флота, радуясь догадливости своего протеже.
— И верно, предлагается устроить совместную вылазку, чтобы отнять у Ватаца побольше земли, пока он еще не собрал новой армии?
— Все так и есть. Франки спешно уплывут, а тут явимся мы, о-ха-ха. Михаил, если тебе удастся обхитрить латинян, ты получишь столько золота, что будешь до конца жизни сидеть на берегу в своем имении. Хочешь, основывай свой монастырь. Хочешь, займись морской торговлей, благо, венецианцев мы прижмем. Главное, чтобы тебе поверили.
- Если мне доверял даже старый водоницкий маркграф, знающий меня, как облупленное яйцо, то барон тем более поверит - без лишнего хвастовства заверил пират. - Ведь ему так хочется услышать о победе латинян и о возможности вдоволь пограбить, что он примет эти известия за чистую монету. Это все равно, что сказать моим ребятам, - эй, смотрите, там везут султанский гарем. Они же тут же потеряют голову. Хм, прости, святой отец.
Контофре уже знал, что пират обычно предпочитал помалкивать, но если уж начинал говорить, то остановиться не мог, и поспешил прервать его речеизлияния:
- Хорошо, хорошо, на твой счет у нас сомнений нет. Но можно ли довериться в таком деле твоим людям?
- Примерно половине можно доверять наверняка, - без раздумий ответил Михаил. - Для управления судном этого достаточно, а драться нам не придется. И не видать мне больше добычи, если в тот же день, когда я передам пергамент, латиняне не начнут собираться в поход.
- Раз ты согласен, - подал голос епископ, - подведи сюда доблестных эллинов, и я благословлю их на святое дело.
Брешия. Ломбардия.
Привыкший вставать рано, Тимофей Ратча вскочил с постели, едва за пологом шатра забрезжил утренний свет, и, выйдя на улицу, первым делом с надеждой посмотрел на небо. Но, увы, оно все еще оставалось ненастным. Хотя Италия и славилась своей солнечной погодой, но сейчас западный ветер нес с океана влажный воздух, собиравшийся в тучи, то и дело проливавшиеся на землю дождем.