«Дом англичанина — его крепость», — гласит старая пословица. Иерархия пересказывает ее на свой лад, жизнь англичанина — его клетка. Не в прямом, разумеется, смысле. Просто зримые путы общественных установлений бывают много прочней замков и железных решеток. Молодым англичанам, героям рассказов этого сборника, приходится решать для себя, как быть: оставаться в клетке, позволив себя приручить, или попытаться вырваться на волю, заранее зная, что попытка скорее всего кончится ничем. У польского писателя С. Е. Леца был горький афоризм: «Ну и пробил головой стену. А что станешь делать в соседней камере?» Английская молодежь бунтует, возмущается, протестует. Но понимание, что бунт этот в конечном итоге ничего не изменит, порождает в молодых чувство горечи, безысходности и разочарования.
Вот как примерно читается один из расхожих мифов западной социологии.
Молодежь эгоистична, жестока, агрессивна и т. п. Все эти свойства, якобы присущие человеку от рождения, проявляются в молодых наиболее последовательно и откровенно, пока общество еще не успело их «обкатать» и заставить считаться с социальными табу. Революционность молодежи не более чем свободное проявление этих агрессивных инстинктов.
Создается впечатление, что английские писатели знают жизнь лучше и судят о ней объективнее иных социологов. В частности, жестокость и насилие в молодежной среде они показывают как прямое следствие социальной безысходности. Достаточно обратиться к рассказам сборника, чтобы в этом убедиться.
В новелле Барстоу «Отчаянные», например, главный персонаж, автомеханик Винс, готов волком выть от убожества и безнадежности жизни, на которую обречен: придирки и брюзжание больного отца, одни и те же приевшиеся дешевые развлечения, доступный секс, а главное — понимание, что ничего в этой жизни не изменишь, хоть голову расшиби. «Целый день вкалываешь, зашибаешь гроши для чужого дяди, и каждый еще к тебе и цепляется… И всем от тебя одного надо: чтоб все было по-ихнему… Другой раз чувствуешь — нет тебе покоя, пока не разнесешь чего-нибудь на куски, не докажешь им всем, что ты на них плевать хотел и не дашь себя морочить». Убийство в рассказе — месть обществу доведенного до отчаяния и остервенения человека. Бессмысленная месть. Гуманизм писателя сказался в двойственной трактовке им главного образа: Винс не только отталкивает, но и вызывает сострадание.
В сходных обстоятельствах оказываются и персонажи других новелл, и каждый из них пытается на свой лад свести счеты с обществом, по-своему отплатить за обман и разочарование, пусть даже в ущерб себе, но чтобы почувствовать себя человеком: заехать в рожу полицейскому («Кисейная барышня» Мэккина), на весь стадион крикнуть в микрофон одно слово правды (новелла Гленвилла) или просто взять и украсть из зверинца тигра, чтобы выпустить его на свободу (рассказ Мэннинг).
В рассказах Гриффина и Барстоу, Мэккина и Гленвилла несовместимость человека и общества, противоречия между законными требованиями молодежи к жизни и установками социальной иерархии показаны уже на стадии развязки. Другие авторы показывают те же противоречия при их возникновении, когда молодой человек впервые начинает ощущать «ножницы» между своим юношески идеальным представлением о жизни и объективной, как говорят философы, реальностью. Этому, в сущности, посвящены новеллы о детях Джойса Кэри и Гвина Томаса, рассказы Притчетта и Дилана Томаса, «Велосипед» Силлитоу. Об этом же пишет и Джон Уэйн в рассказе «Спасатель».
Автор раскрывает острую кризисную ситуацию «изнутри», показывая мучительное вступление подростка во «взрослую» жизнь, когда сказка детства сразу и вдруг разбивается от столкновения с тупой и неизбежной реальностью. Жалоба героя на судьбу звучит в новелле как голос поруганной и обманутой человечности: «Джимми посмотрел на свои руки. И подумал: как будто руки убийцы. Как же это получилось? Что же это со мной? Все лето, все лето до самых этих пор он был чист душой, как чайка морская… Он не мог объяснить, слов таких не мог подобрать, чтоб рассказать, как он теперь сам себе непонятен и противен»
Пути, на которых молодежь порой стремится утвердить себя вопреки давлению общества, способы бегства молодых от безысходности жизни, бегства из клетки, бывают воистину неисповедимы. Признанным бардом чудачеств современной молодежи давно стал американский писатель Дж. Д. Сэлинджер. Однако «семейные» черточки Глассов или Колфилдов можно без особого труда распознать и в их британских ровесниках — в нескладном Джордже Коуклюше по прозвищу «Удивительный Коклюшка» (рассказ Д. Томаса), в гордой и ранимой Изобел из новеллы Уэйна «Рафферти», в безудержном врале Томе («Сестра Тома» Ноутона), в малышах из рассказов Кэри, в Бенджамене — Принце Дилени, пареньке-правдоискателе Гленвилла, в персонажах рассказов О. Мэннинг и Э. Дэйви. Каждый из этих героев глубоко порядочен, но и «чокнут» на свой лад. Впрочем, что говорить о девчушке, выдумывающей Нескончаемую сказку, в которой фигурируют «кажедный», «акирпичный человек» и «тупель» («Весенняя песня» Кэри). Элспет Дэйви, например, рассказывает о еще более странном молодом человеке, коллекционирующем пустые дома.
О своих юных фантазерах английские художники пишут порой с симпатией, порой с добрым юмором, порой с нескрываемым уважением, но неизменно с печалью, потому что понимают всю несостоятельность их бегства от жизни, которая рано или поздно их нагонит и больно поцарапает. Уйти от действительности в выдуманный, фантастический мир — это не выход, и писатели, по самому своему призванию имеющие дело с вымышленной реальностью, понимают это лучше других. Грустные развязки многих новелл сборника не злая прихоть авторов, а закономерный исход.
Горькие плоды несостоявшегося бегства, может быть, с особой наглядностью показаны в новелле Уэйна «Люблю тебя, Рикки!». Автор касается очень распространенного в молодежной среде явления, так называемого «идолопоклонничества» — обожествления молодежью любимых эстрадных исполнителей. С тонкостью вдумчивого художника Уэйн вскрывает психологический «механизм» идолопоклонничества: подростки и молодые люди ассоциируют себя с «идолами», «идол» становится для них вторым «я», символом яркой и романтической жизни, способной компенсировать безрадостность, холод и отчуждение жизни настоящей.
Писатели сострадают неудачникам, показывая, как неудавшееся бегство сплошь и рядом оборачивается для их героев настоящей жизненной трагедией. Однако подлинного уважения в глазах писателей, да и читателей тоже, добиваются лишь те молодые англичане, кто при всех чудачествах и странностях выбирает не бегство от действительности, а открытый с нею спор.
Для авторов сборника красота человеческой души прямо пропорциональна сопротивляемости молодого героя нормативной морали английского общества. У молодости есть прекрасные качества — острое чутье на фальшь и показуху, нравственный максимализм, активная мечтательность, то есть тяга к поискам и утверждению красоты в жизни. Юношам и девушкам из рабочих семей есть на что опереться в этой борьбе — на мораль своего класса. «Мужчина, пусть ему всего девятнадцать лет, имеет право на человеческое достоинство и вправе за это достоинство постоять», — с гордостью заявляет «Студент» Мэккина.
Упорная, хотя и неравная борьба героев за это достоинство, совестливость и требование справедливости вопреки обстоятельствам, думается, и приковывают симпатии читателя к «Студенту», к безымянному рассказчику в новелле Гленвилла «Скажи, что это неправда», к Бенджамену и его подруге («Павана для мертвого Принца» Ш. Дилени) — характерам, высвеченным подлинной красотой и человечностью. Авторы не упрощают проблем рабочей молодежи своей страны. Если их сочувствие всегда на стороне молодого героя, несправедливо и зло обманутого жизнью («Сестра Тома», «Велосипед», «Спасатель»), то нарушение персонажами законов справедливости вызывает их решительное осуждение («Отчаянные» Барстоу, «Руки» С. Чаплина) И все же именно в рабочей среде находят писатели настоящее достоинство, душевное благородство и самоотверженность.
Легко увидеть, что эти герои наследуют в своем поколении прекрасные общечеловеческие качества, которые и делают человека человеком. И всеми силами противятся гому, что пытается передать им в наследство буржуазный миропорядок. Но ведь вопрос о наследовании имеет и другую сторону. Картина общественного развития в литературе Англии была бы неполной, если бы писатели обошли эту сторону. Речь идет о конформизме, который представляет собой важный аспект «молодежной проблемы».
В отношении британской молодежи конформизм — это готовность наследовать английскую форму общественного устройства со всем ее идейно-философским багажом. Писатели, со своей стороны, отмечают, что для молодежи принятие конформистского мышления, как правило, связано с отказом от общечеловеческих ценностей. По крайней мере, с довольно безболезненным их забвением. Отмечают и бьют тревогу, что вполне естественно.
Например, в рассказе Й. К. Смита «Выжить во что бы то ни стало» показана технология оболванивания молодого человека и превращения его в конформиста. Смит раскрывает существо конформизма как соблазна, которому охотно поддаются слабые духом, чтобы обрести недостающую им уверенность в сознании своей принадлежности к «массе», к человеческому стаду. История XX века доказала, что за конформизм приходится платить очень дорого. Недаром слова рассказчика — «Мое сознание стало частью единой системы, необъятной, непостижимой и небывало гармоничной. Я как бы растворился в высшей гармонии — и был до слез благодарен Армии» — так явно перекликаются со славословиями матерого фашиста в новелле Силлитоу «Газман, ступай домой!»: «Ах, как хорошо, когда весь народ, как один человек, идет вперед… Время было гордое и благородное, когда одиночество было позабыто».
Другое исследование становления конформистского сознания — «Заметки к истории болезни» Д. Лессинг. С беспристрастностью естествоиспытателя автор протоколирует обыденный клинический «случай — забвение молодыми людьми своего человеческого достоинства и их добровольное, в полном соответствии с господствующей моралью, превращение самих себя в объект купли-продажи. Вплоть до того, что даже думать о себе они приучаются на языке рынка: «Платить за себя в ресторане значило занижать себе цен