– Продолжайте. – Голос капитана казался отстраненным, без малейших эмоций.
– Чтобы реализовать задуманное, – устало рассказывал Джайлс, – мне требовалось взорвать бомбу в определенный момент. Вот почему я знал кое-что о курсе вашего звездолета и в какой стороне располагалась система 20B-40 от того места, где все это случилось. Взрыв, по нашим расчетам, должен был повредить корабль ровно настолько, чтобы вынудить вас отклониться с маршрута, но не помешать кораблю безопасно долететь до 20B-40. В мои планы вовсе не входило добираться сюда на спасательной шлюпке.
На последних из этих слов в его голос вернулась жесткость и уверенность.
– Ты все тщательно спланировал, – сказала капитан. – Но бомба оказалась чересчур мощной?
Джайлс покачал головой.
– Она была ровно такой, как надо. Но ей была оказана «поддержка», на которую я вовсе не рассчитывал. Кто-то добавил к ней вторую бомбу, гораздо более мощную, настолько, что она полностью разрушила ваш звездолет. – Голос его стал печальным. – Милостивый боже, ну разве могла кучка революционеров-любителей раздобыть что-то такое, от чего металл запылал, как сухие листья?
– Но для чего понадобилась вторая бомба? – требовательно спросила капитан.
– Для другого плана, о котором я не подозревал. В соответствии с ним я должен был добраться до 20B-40 на спасательной шлюпке, что в итоге и произошло. Но не один, а с группой людей. – Джайлс с трудом поднял руку и указал на Мару и других трудяг со шлюпки, все еще стоявших вокруг его кресла. – Предполагалось, что если звездолет погибнет, альбенаретцы предпочтут умереть вместе с ним – все, кроме одного, который поведет шлюпку в безопасное место из чувства долга перед немногими выжившими людьми.
– Почему вы согласились на эту вторую бомбу и другой дальнейший план? – бесстрастно поинтересовалась капитан.
– Я этого не делал. Обо всем этом знал только один человек на спасательной шлюпке. И этот человек выдал себя впервые лишь тогда, когда я пришел сюда, под этот купол. Бисет.
– Женщина, которую я только что убила?
Джайлс кивнул.
– Бисет призналась, что планировала доставить этих людей и себя вместе со мной на 20B-40 на спасательной шлюпке. Признавшись в этом, она выдала себя. Чтобы обеспечить такое, она должна была сама установить вторую бомбу, причем настолько сильную, чтобы не только уничтожить корабль, но и быть уверенной, что не выживет никто из трудяг, кроме тех, кого она отобрала на Земле. Не сомневаюсь, что если бы вы до взрыва осмотрели звездолет, то обнаружили бы, что все спасательные шлюпки, кроме нашей, были непригодными для использования.
В комнате повисло долгое молчание. Наконец капитан произнесла:
– Откуда ей было знать, что я… – голос чужака дрогнул, но затем она продолжила так же бесстрастно, как обычно, – что вы сможете справиться с управлением судном и приведете его на 20B-40, а не к Белбену?
– Она и не знала. Она и ее люди были такими же невеждами в отношении образа мысли альбенаретцев, как и я. Ей даже не приходило в голову, что вы поведете шлюпку куда-то еще, а не к ближайшей безопасной планете, которой была 20B-40. Когда же вы решительно заявили, что мы летим на Белбен, даже если все прибудут туда мертвыми, ей пришлось использовать джокера из своей колоды – того человека, которого она захватила как раз на случай, если потребуется сделать какую-то грязную работу. – Он повернул голову и посмотрел на Эстевена. – Она давала тебе сначала и наркотик, и бумагу, так ведь? А потом сказала, что бумаги больше нет.
– И я ей поверил! – воскликнул Эстевен. – Я поверил ей! Вот почему испортил книгу.
– Да, – согласился Джайлс и повернулся к капитану. – Теперь вам известно все, Райумунг.
– Да, – сказала она и высоко подняла голову. – И теперь, зная все это, я заберу обратно своего ребенка и продолжу жить. Мое бесчестие отменено, поскольку я убила того, кто убил мой корабль; а кроме того я удостоена чести, обретя то, что вы называете «дружба», и я объясню, что это такое, остальным представителям своего великого народа.
– И когда вы сделаете это, можно будет познакомить их с еще одним словом. Это «сотрудничество» – оно означает, что люди и альбенаретцы, если станут друзьями, могут совместно вести звездолеты через просторы Вселенной.
Темные глаза яростно сверкнули.
– Вы многое сделали, магнат, – мрачно сказала капитан. – Но будьте осторожны. Не пытайтесь сделать слишком много слишком быстро.
Взгляд ее оказался уставлен на Джайлса, и тот медленно кивнул.
– Возможно, вы правы, – согласился он. – В любом случае желаю вам счастья, Райумунг!
– Представители священного народа не нуждаются в счастье. Только в понимании Пути, в соответствии с которым творится судьба всех существ.
Она повернулась, чтобы покинуть их. Но вдруг снова обратила взгляд на Джайлса.
– Но только не рабы, – сказала она. – Однако я обнаружила, что изменила свое мнение о других существах, находящихся здесь. – Ее взгляд скользнул по трудягам, окружавшим Джайлса. – Они доказали, что все они не рабы. Рабом была только та, которую я только что убила. Именно это послание, более великое, я и несу альбенаретцам, а «дружба» – менее значительное. Ибо, говоря откровенно, уважение между нами и вами должно быть превыше всего остального.
Она развернулась и двинулась прочь, высокая, непреклонная, удаляясь большими размеренными шагами, так, будто теперь ясно видела свой путь к самым величественным вершинам вечности.
Чума из космоса
Посвящается Хьюберту Притчарду, в память о многочисленных чудесных днях
Склонясь над шахматной доской, доктор Сэм Бертолли так сильно нахмурился, что густые черные брови сошлись над глазами в сплошную черту. Он протянул руку и передвинул королевскую пешку вперед на квадрат. И расслабился, лишь когда экран полыхнул зеленым – это означало, что сделан правильный ход. Точно так же поступил Фишер в 1973-м, на Берлинском турнире. Консоль тихо зажужжала, чужой слон скользнул по диагонали и остановился. Компьютер играл за Ботвинника, противника Фишера на том историческом матче; ход был неожиданным и коварным. Сэм еще пуще нахмурился и совсем уже в три погибели сгорбился над консолью.
Киллер, сидевший по ту сторону стола из нержавейки, с громким шелестом перевернул журнальную страницу.
В отделении неотложной хирургии царила тишина, а за его стенами гудел, гомонил, бубнил о чем-то своем окруживший больницу город. Он соблюдал дистанцию – но всегда был готов ворваться с ревом сирены. Нью-Йорк огромен, в нем двенадцать миллионов жителей. В любой момент распахнется дверь и внесут одного из них, бледного от болевого шока или сизого от цианоза.
И на этом самом столе, за которым уютно расположились отдыхающие медики, с человека срежут окровавленную одежду, и от благостной тишины не останется и помину. Помещение заполнится воплями дикой боли или предсмертными стонами.
Сэм пошел конем на королевском фланге, чтобы в самом начале сорвать атаку противника. Экран вспыхнул красным – Фишер ходил не так.
И в тот же миг зазвенело металлом сигнальное устройство на стене. Киллер оказался за дверью еще до того, как его журнал шлепнулся на пол. Сэм задержался и задвинул шахматный блок в консоль, чтобы не торчал. Он знал по опыту: есть секунда или две, пока принтер распечатывает карту вызова. И верно: едва блок скрылся в нише, из соседнего паза появился край карты. Выдернув ее, Сэм большим пальцем левой руки втопил кнопку «Принято» и поспешил наружу.
Дверь кабины «Cкорой» была открыта, выл турбинный двигатель, водитель сидел за баранкой. Сэм запрыгнул в машину и схватился за поручень, приготовился к сумасшедшему старту. Киллеру плевать, что машина велика и тяжела, он обожает рвать с места в манере банковского грабителя. «Скорая» аж тряслась, ей передавалась вибрация турбины, и только тормоза удерживали автомобиль на месте. В тот самый миг, когда Сэм очутился на сиденье, Киллер отпустил их и вдавил педаль газа. Машина ринулась вперед, от рывка захлопнулась дверца кабины. Они устремились вниз, к выезду на магистраль.
– Док, куда на этот раз?
Сэм напряг глаза, разбирая медицинские символы на распечатке.
– Угол Пятнадцатой улицы и Седьмой авеню. А-семь-одиннадцать, какое-то дорожно-транспортное происшествие, один пострадавший. Скажи-ка, ты можешь проехать хотя бы футов сто, не мотая эту махину? Мне надо взять хирургический комплект.
– До поворота еще три квартала, – невозмутимо ответил Киллер. – У вас семь секунд, потом надо будет держаться.
– Спасибо.
Сэм протиснулся по узкому коридору, отстегнул от борта серый стальной ящик, вернулся на сиденье и поставил его на пол между ногами. Посидел, глядя, как сбоку мелькают дома и неподвижные автомобили. О выезде медиков к месту ДТП была оповещена по радио служба транспортного контроля, на консольном дисплее каждой машины в радиусе четырех кварталов возник сигнал «прижаться к обочине и остановиться». Специально для «Cкорой» светофоры зажигались зеленым, а трели ее сирены очищали улицы от пешеходов. Доктор Бертолли едва успевал замечать неподвижные велосипеды и озадаченные лица седоков.
Все глаза следили за белым силуэтом стремительно проносящегося мимо медицинского автомобиля.
Флегматичный интерн стоически переносил резкий крен на поворотах, сохраняя невозмутимое выражение мужественного, с квадратной челюстью лица. Делать Сэму было совершенно нечего, сейчас работал Киллер, его задача – доставить врача к месту происшествия. А гадать, что они там обнаружат, нет смысла. Очень скоро все выяснится.
Крупного телосложения, с большими руками, покрытыми курчавым черным волосом до верхних фаланг, Сэм был жгучим брюнетом; как бы часто он ни брился, щеки оставались синеватыми; между бровями пролегла глубокая складка. Такая внешность больше подходит для полицейского или профессионального боксера, чем для врача.
Но Сэм Бертолли был врачом, причем отличным; год назад он попал в пятерку лучших выпускников медицинского колледжа. Через несколько недель, к концу июня, у него закончится интернатура и начнется ординатура. Он четко распланировал свою жизнь – и строго придерживался плана.