– Птицы?
– Да. Территорию всю ночь осматривали с фонарями, и после рассвета мы получили новые доклады. Птичья чума, мертвые птицы. ВОЗ уже предупредила население, что к птичьим трупам прикасаться нельзя и что о замеченных необходимо срочно оповещать полицию.
– А на других животных вирус воздействует? – спросила Нита.
– Пока ничего подобного не обнаружено, только птицы, и можно это считать великим везением. Обнадеживает и то, что у вас нет никаких симптомов. Но прошу оставаться на связи со мной и сообщать немедленно, если случится… гм… что-нибудь из ряда вон выходящее. Удачи.
Он отключился.
Нита глотнула кофе.
– Остыл, надо еще сварить. – Она поместила два герметичных контейнера в лучевую печь. – С этой болезнью все очень странно, она не подчиняется никаким правилам.
– Нита, а с чего бы ей подчиняться правилам? Как-никак болезнь явилась из космоса, с другой планеты, – вирусу и полагается быть чужеродным. Но что бы ни представлял собой этот микроорганизм, воздействовать на жертву он может ограниченным числом способов. Будь болезнь действительно неземной, она оказалась бы совершенно безвредной для человека. Представь, к примеру, грибок, поражающий только кремнийорганические формы жизни…
– Или бактерию, способную жить только при двадцати градусах ниже нуля!
– Верно. Получается, что болезнь Ранда абсолютно новая для нас, а вот наши реакции на нее – нет. Лихорадка, нефроз, фурункулез, гноекровие. Мы с тобой видели, что инфекция распространилась по всему телу, но ведь известно немало болезней, одновременно поражающих множество органов. Получается, новая – лишь комбинация этих факторов.
Сэм взял из рук девушки горячий контейнер и наполнил свою чашку.
– Тебя послушать, так у человечества есть надежда. Мне же видится, как чума из космоса ураганом проносится по планете.
Он вдруг нахмурился, вспомнив:
– Ну а птицы? Как ты объяснишь их смерть?
– Мы не знаем наверняка, что птицы имеют отношение к происходящему. Возможно, причиной их гибели стала болезнь Ранда, а возможно, другая, которую они приобрели ранее. Предположим, они погибли от инфекции, родственной той, которая поразила Ранда. В этом случае будет кстати, если объявится один человек, инфицированный этим вирусом. Мы бы создали вакцину, если бы еще раньше не нашли эффективное медикаментозное средство. Жаль, что я не могу следить за работой лабораторий.
– Я бы тоже не отказался от такой возможности, но давай привыкнем к мысли, что мы здесь надолго. Ты патологоанатом, будешь готовить препараты ткани, это достаточно хлопотное занятие. А вот чем заняться интерну со «Скорой»? Обзвоню-ка я друзей из больницы, попытаюсь узнать, что творится во внешнем мире.
Все утро Нита трудилась в маленькой, но отменно оснащенной лаборатории, которая входила в карантинный комплекс. До девушки доносились обрывки видеофонных разговоров Сэма да шипение и клацанье прибывающих капсул пневмопочты. Около полудня она сделала перерыв и застала коллегу у расстеленной на столе карты.
– Смотри, – подозвал он Ниту жестом, – вот это Лонг-Айленд, здесь аэропорт Кеннеди. По моей просьбе сотрудники ВОЗ прислали копии отчетов о вскрытии птиц. Я отметил на карте места, где эти птицы были обнаружены, и количество трупов в каждом месте. Ничего интересного не замечаешь?
Нита провела пальцем по красным чернильным циферкам.
– Сразу бросается в глаза, что почти все они найдены на южном берегу. Много плотных пятен в Сидархерсте, Лоренсе и на Лонг-Бич.
– Да, пока что их находят только на южном берегу. Вот здесь, в Рейнольдс-Ченнеле около Лонг-Бич, насчитано две тысячи мертвых уток. Не припомнишь, в какую сторону был обращен открытый люк «Перикла»?
– Нет… Я не заметила – до того растерялась.
– А я не был уверен, поэтому позвонил в аэропорт.
Люк был обращен почти точно на юго-восток, вот так.
Он взял параллельные линейки и одну наложил на розу ветров, а другую подвел к углу аэропорта, где стоял приземлившийся космический корабль. И прочертил красную линию от аэропорта через Лонг-Айленд в океан. Когда Сэм убрал линейки, Нита ахнула:
– Линия идет прямиком через Лонг-Бич, через центр области, где погибло большинство птиц. Но такого просто не может быть… если только ветер не дул именно в эту сторону.
– Помнишь, вчера почти не было ветра? Изредка порывы со скоростью максимум две мили в час, причем в разных направлениях.
– Ты пытаешься сказать, что вирус, заразивший птиц, вылетел из корабельного люка, как… как луч прожектора, и прошелся по местности, заражая все на своем пути?
– Нита, я ничего не пытаюсь сказать, ты сама сказала. Полиция предоставила цифры, я их обработал. Возможно, вирус распространился именно так, как ты говоришь. Ошибкой было бы думать, что инопланетный организм обязан соблюдать земные порядки. Все, что случилось до сих пор, не очень-то укладывается в наши нормы. – Произнося эти слова, он расхаживал по комнате и бессознательно бил кулаком о ладонь. – Такие важные события, а я сижу взаперти. Даже если болезнь Ранда опасна только для птиц, нас тут продержат до конца наших дней. Будут наблюдать, не зная наверняка, но допуская, что однажды проявятся симптомы…
Его заставило умолкнуть жужжание видеофона. У Шейбла из Всемирной организации здравоохранения вид был измученный, голос – едва слышный.
– Доктор Бертолли, к вам везут пациента, будьте готовы его принять.
– У этого пациента…
– Да. Болезнь Ранда. Полицейский. Один из тех, кого отправили собирать мертвых птиц.
Пока Сэм нетерпеливо дожидался, когда откроется внутренняя дверь, Нита подготовила койку. Замигала лампочка, оповещая, что закрылась внешняя дверь, загудели скрытые моторы, зашипели воздушные клапаны. Наконец внутренняя дверь отворилась достаточно, чтобы Сэм мог заглянуть в проем.
Он увидел каталку, а на ней полицейского, все еще в мундире. Пациент приподнялся на локтях:
– Док, что я здесь делаю? У меня нет этой хвори. Ну, температурю немножко. Летний насморк в это время года обычное дело…
Сказано это было тихим, ровным голосом, как будто полицейский пытался успокоить сам себя. Врач увидел на его лице красные припухлости – что это, начинающиеся нарывы? Сэм взял планшет с прикрепленным листом бумаги. «Фрэнсис Майлз, тридцать восемь лет, род занятий – полицейский». Все это выведено аккуратным почерком, зато в нижней половине листа крупные буквы писались явно второпях: «Вирус болезни Ранда: положительный результат».
– Не волнуйтесь, Фрэнк, вы здесь для того, чтобы мы все выяснили. – Не меняясь в лице, Сэм вернул планшет на место. – А теперь ложитесь, чтобы не свалиться, а мы вас перенесем на койку.
Врач затолкал каталку в карантинную зону, и позади закрылась массивная дверь.
Нита была очень любезна, она взбила для полицейского подушку, принесла ему меню, сказала, что у него очень голодный вид, даже нашла в недрах холодильника бутылку пива. Сэм проворно приклеивал контакты датчиков к сухой и горячей коже пациента; на все про все ушло пятнадцать минут, поскольку дело требовало аккуратности. Между тем у Фрэнка начался жар, уже почти созрели первые нарывы.
Сэм закрылся в кабинете и набрал на индукционной панели видеофонный номер.
– Мы получаем информацию с вашей аппаратуры, – сказал доктор Маккэй.
– Вы можете дать рекомендации?
– Это на стадии обсуждения…
– Но ведь какие-то мысли наверняка уже есть? – Сэм сжал кулак, чтобы не сорваться.
– Мы разошлись во мнениях. В прошлый раз поддерживающее лечение оказалось неэффективным, но, возможно, в сочетании с интерфероном, который вы вскоре получите, оно даст более приемлемый результат. С другой стороны, гипербарическая оксигенация с соответствующим…
– Доктор Маккэй, – перебил Сэм, – у нас тут нет барокамеры. Оксигенация потребует новой транспортировки пациента. Приборы не скажут вам всего, но вы должны понимать: этот человек умирает у меня на глазах. Я никогда не видел, чтобы болезнь прогрессировала настолько стремительно. А вы такое видели?
Маккэй устало покачал головой, и Сэм наклонился поближе к видеофону:
– Вы дадите разрешение на поддерживающую терапию с интерфероном и антибиотиками, во избежание реинфекции? Я должен хоть что-нибудь сделать!
– Да, доктор Бертолли, разумеется. Это же ваш пациент, и я полностью согласен с вашим решением. Я сообщу комиссии о принимаемых мерах.
Отключив связь, Сэм обнаружил, что во время разговора Нита стояла у него за спиной.
– Слышала? – спросил он.
– Да. Ты принял единственно верное решение. Им не понять, не видя пациента, что с ним происходит. Я ввела суритал, шесть кубиков. Он был сильно возбужден, почти в истерике. Я правильно сделала?
– А как иначе, если любые наши действия сейчас продиктованы состоянием пациента? Глянь, не прибыл ли интерферон.
Капсула ждала в приемной корзине. Сэм быстро приготовил инъекцию, а Нита протерла тампоном кожу на руке полицейского. Покрытый жуткими красными нарывами, тот лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал ртом.
Сэм ввел ему в вену большую дозу, зная, что кровь разнесет интерферон по всем органам. Затем вколол немного жидкости в фурункул.
– Это для контроля. – Он очертил след иглы йодным маркером. – При местном применении интерферон всегда более эффективен. Сочетая его с жаропонижающим, мы можем получить позитивные результаты.
Серьезного улучшения не последовало, но все же температура понизилась на два градуса. Маккэй и его бригада мониторили действия двух врачей, предлагали коррективные меры. Дородный офицер полиции находился на попечении Сэма, и того коробило отношение к его пациенту, как к морской свинке. Но он не протестовал, сознавая, что по сути Фрэнк и есть огромная морская свинка. Если удастся поставить его на ноги, процедура лечения будет применима и к другим инфицированным.
Эти другие не заставили себя ждать. Их свозили в Нью-Йоркскую больницу, там тоже была оборудована карантинная зона, намного обширней, чем в Бельвью. Трудились в этой зоне только добровольцы. Следить за статистикой заболевания было непросто, официальные службы утаивали факты, предоставляя куцые отчеты, а телевидение и радио явно контролировались органами, ответственными за моральное состояние общества. Сэм