Между деревьями смолкло эхо выстрела, тишину теперь нарушали только глухие всхлипы женщины. Когда приблизились Сэм и сержант, офицер обернулся; как и его подчиненные, он носил на рукаве новозеландскую эмблему.
Взгляд перескочил с забинтованного полицейского на его спутника в белом костюме и с черной сумкой.
– Если вы врач, то прибыли как нельзя кстати. Эта фермерша… – Лейтенант указал на женщину, которую все еще сотрясали рыдания.
– Она ранена? – спросил Сэм.
– Физических травм нет, у нее истерика, шок, или как это у вас называется… И вот так всякий раз – селяне очень плохо понимают, почему мы истребляем их птицу. Эта женщина выпустила из загона индеек, а потом пыталась остановить моих людей. Ну, по крайней мере, хозяин вменяем, а то другие бросаются на нас с ружьями. Он в доме, с детьми.
Сэм осмотрел женщину и, пользуясь тем, что ее держал солдат, вколол в плечо дозу денилина, быстродействующего успокоительного средства. Когда привел ее в дом, она уже шаталась. С помощью мрачного мужа Сэм уложил ее в постель.
– Проспит не меньше двенадцати часов. Если за это время не придет в чувство, дайте таблетку. Хватит одной, чтобы ваша жена успокоилась на сутки. – Врач оставил у кровати пузырек с психотропными таблетками.
– Всех кур у нас перебили, всех индеек. Доктор, по какому праву?
– Права тут ни при чем, это необходимость. Птицы разносят болезнь, способную погубить все ваше семейство. Вам дадут расписку. Когда все закончится, получите кур или денежную компенсацию.
– Всего лишь бумажка, – пробормотал фермер.
Сэм хотел что-то сказать, но сообразил, что словами тут не поможешь. Он вышел и застал за беседой склонившихся над картой военного и полицейского.
– Сержант посвятил меня в ваши проблемы, – сказал лейтенант. – Я бы и рад предоставить транспорт до города, но не могу, у меня только этот вездеход. Впрочем, возможен компромисс. Здешние фермы расположены тесно, и пока мои люди проверят одну-две ближайшие, водитель доставит вас вот сюда. – Он показал на карте. – У Саутфилдса по скоростной автостраде Томаса Дьюи часто проходят на юг колонны, вы без труда поймаете грузовик. Устраивает?
– Да, вполне. Еще одна просьба: мне надо доложить о случившемся в больницу, и я уверен, что сержант тоже хочет связаться со своим подразделением, но здесь не работают видеофоны. У вас в машине есть рация?
– Есть, но связь только на армейских частотах. Я не могу вас подпустить к аппарату, но готов передать сообщение.
– Вот и отлично, – кивнул сержант, раскрывая блокнот.
Он вырвал листок и протянул Сэму, потом сам аккуратно написал левой рукой донесение. Сэм несколько минут обдумывал текст, понимая, что он будет прочитан многими и что не следует чересчур вдаваться в подробности. Он написал: «Нью-Йорк-Сити, больница Бельвью, доктору Маккэю. Результат отрицательный, обычный фурункулез. Бертолли».
До города добрались уже в сумерках, и на сквозной магистрали капрал войск ООН посигналил фонариком колонне продуктовых фур. Остановилась головная машина, люди в кабине сидели с оружием – они уже неоднократно подвергались нападению. До Нью-Йорка ехали медленно.
Около девяти утра Сэм отметился в больнице о прибытии.
– Доктор, для вас сообщение. – Медсестра порылась в бумагах и достала конверт с фамилией Бертолли.
Сэм вскрыл его, вынул узкий листок, прочитал написанное толстым фломастером: «Сразу позвони. Оч. важно! 782–98. Нита».
Похоже, и впрямь что-то серьезное.
В больничном вестибюле было несколько видеофонных кабинок. Сэм вошел в ближайшую и набрал номер.
– Алло? – сказал он, когда на экране появилось женское лицо. – Получил твою записку…
– Сэм, ты один? – спросила Нита, и он сразу заметил, что зрачки у нее шире нормального, а у речи дрожащий тембр.
– Да, а в чем дело?
– Можешь сейчас же подняться ко мне? Я в лаборатории двенадцать – сорок два.
– Уже иду… Но что случилось?
– Не по видеофону! Это слишком страшно!
На экране расплылись, истаяли ее черты.
Когда Сэм выходил из лифта, Нита ждала на пороге лаборатории. Без единого слова провела его внутрь и заперла дверь.
– Такая таинственность… Может, расскажешь наконец, что происходит?
– И расскажу, и покажу все, что мне удалось сделать. А потом ты сам решишь, как действовать дальше.
– По видеофону прозвучала фраза «Это слишком страшно!». Что ты имела в виду?
– Потерпи, пожалуйста. – Она сильно, до белизны сжала губы. А потом заговорила вновь: – Сначала посмотри. Я хочу, чтобы ты сам сделал выводы, не задавая мне вопросов. – Нита повела рукой, показывая стойки с пробирками и разложенные приборные стекла. – Руководство группы поручило мне сделать ступенчатые тесты на сопротивление вирусу Ранда – с целью накопить эмпирического материала. Пройдя компьютерную обработку, эта статистика может пригодиться другим исследователям. Работа несложная, у меня появилось свободное время, и я решила провести несколько последовательных экспериментов по изоляции и пересеву тканевых культур.
– Надо понимать, такими экспериментами занимаются и другие группы?
– Верно. Но речь не идет о дублировании чужой работы, я ставила вполне самостоятельные опыты. Была надежда, что после ряда пересевов вирус ослабнет или изменится и у нас появится возможность успешно бороться с ним, но он остается все таким же смертельным. Зато я обнаружила кое-что еще…
– Что?
– Сначала ознакомься с результатами.
Опять сжав губы, она вручила Сэму папку. И пока он листал бумаги, Нита терпеливо ждала.
– Вроде ничего из ряда вон, как ты и сказала… Погоди-ка, вот тут интересная серия. Ты меняла ткани? Сначала птичья, потом человеческая?
– Да, я использовала лабораторных голубей и человеческую тканевую культуру «Детройт-шесть». Всего сделала семь пересевов и в конце получила бета-ранд от птицы. Он так же опасен, как раньше, но у него изменился один фактор. Я этого не предвидела, обнаружила чисто случайно. Вот тут.
Нита указала на зачехленную клетку. Сэм поднял чехол, увидел лежащую на боку и тяжело дышащую собаку. На животе сквозь короткий мех проглядывали круглые багряные нарывы. Сэм опустил ткань и взглянул на Ниту:
– Ты проверяла?
Она кивнула.
– Значит, у собаки болезнь Ранда…
– Да. Видимо, этот вирус следует называть гамма-рандом. Нечто новенькое. Больше никакие штаммы ранда, ни альфа, ни бета, не заражают собак, даже после шести пересевов от человека к птице. Но на седьмом пересеве происходит что-то невероятное…
– В жизни ни о чем подобном не слышал. Маккэй знает о твоем открытии?
Она покачала головой:
– Нет, дальше пойти я не рискнула, очень уж страшно. Оставила для тебя записку. Решила, если ты не вернешься в ближайшее время, позвоню доктору Маккэю. Сэм, что нам делать?
– Тебе надо незамедлительно встретиться с Маккэем, сообщить о результатах. Вряд ли ему понравится такая новость… Ты хоть представляешь, что теперь будет?
– Да, – произнесла Нита так тихо, что Сэм едва расслышал.
И она обессиленно опустилась на стул.
– Пока болезнь распространяют только птицы, справиться с ней – задача посильная. Но что, если вирус успеет мутировать в гамма-ранд? Тогда подключатся собаки. А дальше? Эти перемены не укладываются ни в какую логику, не имеют известных земных аналогов. Раз так, не следует ли предположить существование неземных аналогов, инопланетной логики? Если мы установим поведенческий алгоритм вируса, узнаем законы, по которым он живет, то сумеем его остановить.
– Сэм, это не инопланетная болезнь, а вполне земная. Ей подвержены люди…
– Да, но она вышла из корабля, который прилетел с Юпитера. Значит, она и зародилась на этой планете.
– Уже доказано, что это не так. – Нита порылась в толстой кипе распечаток, нашла нужный лист и протянула Сэму. – Это предварительный отчет, но он говорит о многом. Для вируса были искусственно созданы условия, близкие к юпитерианским, плавно повышались температура и давление, – и он погибал задолго до того, как достигались расчетные параметры.
– Но это невозможно!
– Невозможно все, что связано с этим вирусом, и тем не менее факт есть факт. Сэм, подумай, что бы мы могли предпринять. Я в глухом тупике…
– От нас двоих теперь мало что зависит, но есть Маккэй и его команда. У них имеется все необходимое, чтобы понять значение этих перемен.
Сэм взял девушку за руки, помог встать. Такие холодные пальцы, и в лице под макияжем ни кровинки, и под глазами темные круги от изнурения.
– Передадим ему все результаты, а потом ты отдохнешь. Когда спала в последний раз?
– Я тут подремала на кушетке, этого хватило. – Она увидела себя в зеркало и закусила губу. Затем рассмеялась и поискала расческу в сумочке. – Не хватило, ты прав. С таким лицом только в фильмах ужасов сниматься. Дай мне чуть-чуть привести себя в порядок, и пойдем к Маккэю.
– Я позвоню, узнаю, у себя ли он.
Дозвониться до офиса Маккэя удалось далеко не сразу.
Вновь и вновь Сэм набирал номер и слышал короткие гудки. Наконец ответила секретарша. Она явно была на грани истерики, казалось, вот-вот разрыдается.
– Сожалею, но доктор Маккэй очень занят.
И снова гудки. Сэм не успел сказать ни слова.
– Чем же занят Маккэй, интересно? – проговорил он, глядя на потемневший экран. – И что так расстроило секретаршу?
– Надо пойти и выяснить. – Девушка уложила бумаги в папку. – А что секретарша вся на нервах, так это неудивительно – напряжение ужасное, и легче не становится.
Лифт беззвучно домчал их до тридцать девятого этажа, и в кабину хлынул гул голосов, абсолютно несвойственный тихой больнице. Возле открытой двери кабинета Маккэя собралась небольшая толпа. Сэм узнал медсестру из отделения скорой помощи и тронул ее за плечо:
– Энн, что случилось?
– Доктору Маккэю стало плохо. – Она выглядела встревоженной и усталой, как, впрочем, и все в огромной больнице. – Перетрудился, потерял сознание. Говорят, инфаркт миокарда…