— Неплохо. Когда вы в последний раз говорили с доктором Снэрсбрук?
— Только сегодня утром. Она сказала, что ты застоялся и рвешься на волю. Но она хочет подержать тебя в госпитале еще по меньшей мере неделю.
— Она мне говорила. Ничего страшного.
— Я думаю, сейчас ты меня спросишь, можно ли тебе будет поехать в Мексику.
— Бен, у вас сегодня прорезались способности к чтению мыслей?
— Все очень просто. Ты хочешь сохранить эти файлы в тайне, и мы тоже. Телефонные линии можно прослушать, данные скопировать. А ГБП могут пострадать при пересылке.
— ГБП? Вы хотите сказать — ДБП?
— Они давно в прошлом. Динамические блоки вымерли, как динозавры. Вместо них теперь гигабайтные блоки памяти — они статичны, не требуют питания и имеют такой объем памяти, что вытесняют компакт-диски и аудиопленки с цифровой записью. А с распространением новой техники семантического сжатия они скоро вытеснят и видеозаписи.
— Хотел бы я на такой посмотреть.
— Посмотришь, как только мы сумеем организовать эту поездку. И я не буду ставить тебя в трудное положение, заставляя от нее отказываться, чтобы мне поехать вместо тебя. Я уже говорил об этом кое с кем из службы безопасности.
— Я думаю, они пришли в бешеный восторг при одной мысли о том, чтобы мне выехать за пределы страны.
— Да уж, можешь быть уверен! Но когда крик утих, выяснилось, что у ФБР есть действующее соглашение о таких вещах с правительством Мексики. Они регулярно наведываются туда за деньгами, конфискованными у торговцев наркотиками, и за компьютерными данными — обычно в банки. Специальные вооруженные агенты секретной службы будут сопровождать нас всю дорогу. А мексиканская полиция встретит нас на границе и потом доставит обратно в Соединенные Штаты.
— Значит, я смогу поехать туда и получить свои файлы?
Беникоф кивнул:
— Как только доктор скажет, что тебе это под силу. Только это будет больше похоже на вторжение, чем на одинокую прогулку через границу. Тебя будут сопровождать и туда, и обратно.
— А файлы — их у меня отберут?
— Брайан Дилени, ты слишком недоверчив и подозрителен. Что твое, то твое. Но могу предположить, что такую поездку, вероятно, будет трудно, если вообще возможно, организовать, пока ты не подпишешь новый контракт с «Мегалоуб». Правительство должно заботиться о своих капиталовложениях.
— И если я не соглашусь подписать контракт, я не поеду?
— Это ты сказал, а не я.
Об этом надо было поразмыслить. Брайан допил пиво и отрицательно покачал головой, когда Бен предложил еще. Когда-то он уже пробовал создать искусственный интеллект в одиночку — об этом свидетельствовали документы, которые он видел. Из них было видно и то, что он остался без денег и был вынужден подписать этот коварный контракт с «Мегалоуб». Кто не способен учиться на собственном опыте, тот вообще не способен учиться. И если ему суждено прожить эту часть своей жизни заново, он твердо решил впредь быть умнее.
— Все зависит от того, каким будет новый контракт, — сказал он в конце концов. — Если условия подойдут, мы забираем файлы и я возвращаюсь на работу в «Металоуб». Договорились?
— Похоже, лучше не придумаешь. Я начинаю подготовку.
Только Беникоф вышел, как у Брайана зазвонил телефон. Он взял трубку.
— Кто? Конечно. Да, у нее есть разрешение, можете спросить доктора Снэрсбрук, если не верите. Она уже бывала здесь раньше. Правильно. Тогда пропустите ее, пожалуйста.
Морской пехотинец ввел в палату Долли. Брайан встал и чмокнул ее в щеку.
— Ты выглядишь лучше и немного поправился, — сказала она, окинув его придирчивым материнским взглядом, и протянула ему сверток. — Надеюсь, ты все еще их любишь — это я сегодня утром испекла.
— Неужто шоколадные кексы? — Брайан разорвал обертку и откусил кусок. — Мои любимые. Большое спасибо, Долли.
— А как твои дела?
— Лучше не бывает. Через неделю смогу выйти из госпиталя. А очень скоро, похоже, снова начну работать.
— Работать? Я думала, у тебя что-то с памятью.
— Это не помешает. Если я обнаружу какие-нибудь пробелы, когда приступлю к исследованиям, тогда и посмотрим, что с ними делать. Как только я на самом деле возьмусь за работу, сразу станет ясно, сколько чего я позабыл.
— Ты больше не будешь заниматься этим искусственным интеллектом?
— Конечно, буду. Почему ты спросила?
Долли откинулась на спинку кресла и стиснула руки.
— Не надо бы. Прошу тебя, Брайан. Один раз ты уже попробовал — и смотри, чем это кончилось. Может, тебе вообще не суждено добиться успеха.
Он не мог сказать ей, что один раз уже добился успеха, что его искусственный интеллект где-то существует: эта информация по-прежнему была засекречена. Но он хотел, чтобы она поняла, насколько важна его работа. А суждено или не суждено — это не имело никакого отношения к делу.
— Ты же знаешь, Долли, что с этим я никак не могу согласиться. Мир держится на свободной воле. А я не суеверен.
— Я не о суевериях говорю! — горячо возразила она. —Я говорю о Святом Духе, о душе. Машина не может иметь душу. То, что ты пытаешься сделать, — кощунство. Дьявольские козни.
— Я никогда толком не верил в то, что существует душа, — мягко произнес Брайан. Он понимал — что бы он ни сказал, это причинит ей боль. Она сердито поджала губы.
— Да, ты весь в отца. Он никогда не ходил к мессе и говорить на такие темы не хотел. Господь вложил в нас душу, Брайан, а в машины — нет.
— Долли, прошу тебя, не надо. Я знаю, что ты чувствуешь и во что веруешь. Не забудь, я и сам вырос католиком. Но моя работа позволила мне кое-что узнать о мозге и о сущности человека. Попытайся понять — меня больше не удовлетворяет то, во что меня учили верить. Ты спрашиваешь, может ли у машины быть душа. А я спрошу тебя, способна ли душа обучаться? Если нет, то зачем она нужна? Бесплодная, пустая, вечно неизменная? Насколько лучше считать, что мы творим себя сами! Медленно, с трудом, исходя из того, что заложено в наших генах, и упорно формируя себя под влиянием всего, что мы видим, слышим и пытаемся понять. Вот что происходит на самом деле, вот как мы функционируем, учимся и развиваемся. Вот как возникает интеллект. А я просто пытаюсь выяснить, как идет этот процесс, и воплотить его в машине. Что в этом плохого?
— Все! Ты отвергаешь Бога, ты отвергаешь Святого Духа и само существование души! Ты умрешь и будешь вечно гореть в преисподней...
— Нет, Долли. Вот тут религия уже переходит в чистое суеверие. Мне очень больно знать, что ты в это веришь, тревожишься за меня и страдаешь. Мне жаль, что это так. Долли, я не хочу говорить с тобой о религии. В таком споре никто не может одержать верх. Но ты же разумная женщина, ты знаешь, что мир изменяется, что изменяются даже религии. Не забудь, что ты разведена. А если бы нынешний папа не заявил, что регулирование рождаемости не грешно, ты не могла бы его преподавать...
— Это другое дело.
— Нет, не другое. Ты говоришь, что искусственный интеллект противоестественен, но это не так. Развитие интеллекта — часть процесса эволюции. Когда мы узнаем, как работает сознание, не будет ничего грешного или плохого в том, чтобы построить машины, которые будут моделировать его работу. Папа был одним из первых в этой области, и я горжусь тем, что продолжаю его дело. Сегодня машины могут думать, воспринимать, даже понимать. Скоро они смогут думать еще лучше, испытывать эмоции...
— Это близко к кощунству, Брайан.
— Да, с твоей точки зрения — возможно. Прости меня. Но это правда. А если подумать, то станет ясно, что эмоции должны были появиться раньше, чем мозг и интеллект. Амеба, одно из самых простых животных на свете, отдергивает свою ложноножку, когда натыкается на что-то, причиняющее ей боль. Боль вызывает страх, а страх позволяет выжить. Ты же не можешь отрицать, что животные — например, собаки — испытывают эмоции.
— Но они же не машины!
— У тебя получается замкнутый круг, Долли. Это бессмысленно. Вот построю первый искусственный интеллект — и увидим, будет он испытывать эмоции или нет.
— Надеюсь, тебе понравятся кексы, — сказала она вдруг, вставая. — А мне пора идти.
— Долли, посиди еше, пожалуйста.
— Нет. Я вижу, тебя не остановить.
— Дело не только во мне. У идей своя жизнь. Если эту головоломку не решу я, это сделает кто-то другой.
Она ничего не ответила, даже когда он сменил тему и сделал слабую попытку заговорить о всяких пустяках.
— Я должна с тобой попрощаться, Брайан. И в следующий раз мы увидимся не скоро. Мне уже много раз звонили из дома, из клиники. Они пошли навстречу и сразу дали мне отпуск, но у них не хватает людей.
— Я благодарен тебе за помощь.
— Не за что, — ответила она холодно.
— Можно будет тебе звонить?
— Если захочешь. Мой телефон у тебя есть.
Облака закрыли солнце, и на балконе стало прохладно. Брайан медленно вернулся в палату — креслом на колесах он уже не пользовался — и зажег свет. Сняв вязаную шапочку, он провел рукой по щетине, которая начала отрастать у него на голове, потом подошел к зеркалу. Шрамы на черепе были все еще хорошо видны, хотя и стали бледнее. Еще немного — и волосы их скроют. Он взял было свою больничную шапочку, но потом отшвырнул ее в сторону. Этим госпиталем он был уже сыт по горло. Бе-никоф как-то привез ему в подарок бейсболку, на козырьке которой большими буквами восхвалялось Сан-Диего; он надел ее и одобрительно кивнул своему изображению в зеркале. Бедная Долли, нелегкая у нее была жизнь. Ну, и у него тоже не легче! По крайней мере, ей никто не простреливал голову.
Часы у него на руке зажужжали, и крохотный голосок произнес:
— Четыре часа. Вас ждет доктор Снэрсбрук. Четыре часа. Вас ждет...
— Заткнись! — сказал он, и голосок умолк.
Когда Брайан вошел, Эрин Снэрсбрук посмотрела на него и улыбнулась:
— Бейсболка тебе очень к лицу. Куда лучше того больничного колпака. Ну как, готов поработать? Сегодня я хочу попробовать кое-что новенькое.