на Куинтоне. Хочу помочь ему — это то, ради чего я здесь. Но это… даже не знаю, что с этим делать. Он ранен, истекает кровью, без сознания. Я не знаю, как долго он в этом состоянии, что он сделал, чтобы закончить так, какие наркотики он принимал, и будет ли он вести себя так же, как Тристан, придя в себя.
Мне нужно сделать что-нибудь.
Я осторожно опускаюсь на колени на матрас, и он прогибается под моим весом. Куинтон изменился с тех пор, как я его видела, челюсть четко выраженная, так сильно он похудел. Волосы немного отросли, и он выглядит лохматым и грубым. Он без рубашки, мышцы, которые раньше подчеркивали его живот и грудь ушли, руки худые и тонкие. Единственное, что осталось прежним — нечеткий шрам над его верхней губой, большой шрам на груди и татуировка на руке: Лекси, Райдер и Никто. Раньше я задумывалась, что они означают, но теперь уверена, что знаю. Лекси была его девушкой, Райдер была его кузиной и, вероятно, сестрой Тристана, а Никто — это Куинтон. Как он может думать о себе как Никто? Как он может думать, что он не имеет значения? Боже, как будто я снова с Лэндоном и смотрю на него, умирая внутри.
— Ничего из того, что я говорю или делаю, не имеет значения в этом мире, Нова, — говорит он мне, откинувшись назад на руки и глядя на дерево перед нами. — Когда я уйду, мир будет продолжать двигаться дальше.
— Это не правда, — говорю я, ошеломленная его заявлением. Конечно, он периодически впадает в депрессию, но это слишком тяжело и больно слышать. — Я не смогу двигаться.
— Ты сможешь, — говорит он, приподнимается и гладит меня по щеке ладонью, когда мы сидим у подножия холма на своем дворе. Солнце светит на нас сверху вниз, и мы просто наслаждаемся моментом в обществе друг друга.
— Нет, — спорю я. — Если ты умрешь, я умру вместе с тобой.
Он грустно улыбается и качает головой.
— Нет, ты не умрешь, вот увидишь.
— Нет, я не хочу, — отстраняюсь от его прикосновения, расстраиваясь. — Потому что ты не уйдешь раньше меня, — говорю я. — Обещай. Обещай мне, что мы состаримся вместе, и я умру первой.
Он начинает смеяться, как будто я забавляю его, но смех его холодный и улыбка не доходит до глаз.
— Нова, ты же знаешь, я не могу этого обещать, ведь я не контролирую жизнь и смерть.
— Меня это не волнует, — говорю, зная, что веду себя нелогично, но мне нужно услышать это от него. — Просто скажи мне, что ты позволишь мне уйти первой. Пожалуйста.
Он вздыхает устало, а потом стремительно приближается ко мне и гладит по щеке.
— Хорошо, я обещаю. Ты можешь уйти первой.
Я хочу сказать, что не это имела в виду и хочу заплакать, но не делаю этого. Поэтому просто молчу, варясь в своих собственных мыслях, боясь надавить на него и разозлить. Боясь правды. Опасаясь, что, узнав все, что происходит в его голове, не смогу справиться с этим и помочь.
Стряхиваю воспоминания и сосредотачиваюсь на Куинтоне.
— Мой бедный Куинтон, — шепчу под нос, как будто он принадлежит мне. В этот момент я хотела бы, чтобы так и было, и я могла бы просто поднять его и вытащить отсюда. Промыть его раны и накормить, потому что он выглядит так, будто не ел несколько дней. Становлюсь маниакальной в своих мыслях о том, как сильно меня это заботит, я так хочу сделать ему лучше — помочь ему. И в этот раз я не собираюсь молча смотреть, как он ускользает.
Нерешительно тянусь к нему, но потом, испугавшись, что причиню ему боль, останавливаюсь и сжимаю руки в кулаки.
— Куинтон, — шепчу я мягко. — Ты меня слышишь?
Он не реагирует, дыша, его грудь поднимается и опадает. Осмеливаюсь прикоснуться к его щеке, чувствуя, как холодна его кожа.
— Куинтон, очнись, пожалуйста… мне так жаль… что я не видела… не смогла… — изо всех сил пытаюсь выразить слова сквозь нахлынувшие эмоции. Сожаление. Беспокойство. Страх. Раскаяние. Боль. Боже, я чувствую его боль, как она пульсирует под моей кожей, мне хочется избавить его от нее. — Пожалуйста, пожалуйста, открой глаза, — шепчу, хватая ртом воздух.
В ответ я слышу только его мерное дыхание. Проверяю пульс другой рукой и чувствую, как слабо бьется его сердце. Пытаюсь сказать себе, что еще есть надежда, что я смогу вытащить его, но глядя вокруг… глядя на него, слушая молчание, такое же тихое, как смерть… я уже не так уверена. И это больно, почти так же, как если бы я его потеряла, точно так же, как я потеряла Лэндона.
Я почти уверен, что сплю. Или, может быть, я мертв. Надеюсь на последнее. Но не думаю, что это верное предположение, потому что ощущения отличаются от того первого раза, когда я умер. Если я сплю, то вижу прекрасный сон, где мы вместе с Новой, и мы счастливы. Удивлен, что вижу себя с ней, и, возможно, я мог бы остановить поток своих мыслей, но недостаточно проснулся, чтобы заботиться об этом. К тому же, чувствую себя очень хорошо, лучше, чем когда-либо. Все залито ярким светом. Бездыханно. Туманно и невесомо. Воспоминания из моего прошлого блекнут. Больше не чувствую кровь на своих руках или груз вины на плечах. Что-то чудесное охватывает меня. Я не заперт во тьме. Меня обволакивает свет, и я чувствую, что могу сделать все, что угодно, лежа на спине и глядя в небо. Нова нависла надо мной, гладя меня по щеке, а ее кожа так чертовски тепла и изумительно пахнет. И ее глаза… ярко-голубые с вкраплениями зеленого цвета, ее кожа, усеянная веснушками, полные губы, которые выглядят так вкусно, что хочу попробовать их… и я собираюсь это сделать, потому что сейчас больше ничего не имеет значения. Это так нереально, что облегчает принятие самого признания, что я этого хочу.
Притягиваюсь ближе, даже не думая о том, что делаю, и прижимаю губы к ней. Мне больно, но боль стоит того, лишь бы попробовать вкус ее губ снова. Я бы мог делать это вечно, и я хочу, но, когда я проникаю языком глубоко в ее рот, она отстраняется, ее глаза расширяются и полны замешательства. Открываю рот, чтобы сказать ей вернуться ко мне, потому что хочу ее — мне нужно снова поцеловать ее — но потом ее губы начинают двигаться, и дымка в моей голове постепенно начинает исчезать.
— Куинтон, ты меня слышишь? — спрашивает она, ее голос мягкий, далекий. Или, может, это я далек.
— Я… — мне больно говорить, горло слишком сухое, и яркость солнца слепит глаза.
— Ты в порядке? — говорит она, и солнечный свет тускнеет, когда голубое небо превращается в гребаный потолок моей спальни, весь в трещинах и подтеках. Всё та же надоедливая капля начинает наливаться, вновь преследуя меня.
Вдруг понимаю, что я в своей комнате. Проснулся. И Нова здесь. Со мной. Мои мысли путаются, когда я пытаюсь вспомнить, что случилось. Планировалось, что эти ребята изобьют меня до смерти. Почему этого не произошло? Потому что это было бы слишком легко? Неужели я заслуживаю более страшной смерти? Но если это правда, то почему Нова здесь?
— Что ты здесь делаешь? — больно говорить, но я заставляю себя произнести слова. — Или мне снится?
Она поглаживает мою щеку, испуг в глазах уменьшается.
— Нет, ты не спишь… ты был без сознания, но…ты в порядке? — похоже она нервничает, и это напоминает мне о том, как невинна она и хороша, и что ей не место в этом притоне, которое я называю домом.
— Почему ты здесь? — спрашиваю слабым голосом, пытаясь сесть, но руки не работают, и я падаю обратно на матрас.
— Приехала сюда, чтобы увидеть тебя, — отвечает она, рассеянно прикоснувшись к губам, и мне интересно, действительно ли я ее поцеловал, или мне это приснилось.
Она пристально смотрит на меня, доставляя мне дискомфорт. Я так привык к людям, которые смотрят сквозь меня, как будто я невидимка, видя только наркотики и человека, которым сейчас являюсь, никчемное подобие того, кем был раньше. Начинаю забывать, каково это — быть на виду, и на долю секунды мне это нравится. Затем она отводит взгляд, и я чувствую, как будто умираю, мой мозг сигнализирует о боли в ногах, руках, груди — везде. Словно я разваливаюсь. Плохо. Руки начинают дрожать, сердце бешено биться, как только я это осознаю.
— Положи немного льда в пакет, — говорит она, щелкая пальцами кому-то. Я слышу бормотание и вижу Тристана. Он смотрит на меня сверху вниз, и его мутные глаза выдают, что он под чем-то, но я рад, что он вообще здесь и не похоже, что избит. — Чувак, ты хреново выглядишь, — говорит он с дурацким оскалом.
— Чувствую себя дерьмово, — бормочу, сумев поднять руку к лицу, чтобы протереть глаза. — Похоже, тебе удалось сбежать.
— Так и есть, и ты должен был бежать за мной, тупица… я думал, ты следом, пока не понял, что я один, — Тристан хихикает себе под нос. — Подожди, пока ты не увидишь себя в зеркале.
Его веселье, похоже, выводит Нову из себя, и она поднимается на ноги, поправляя свои шорты вниз, с горящей яростью в глазах.
— Иди за гребаным пакетом для льда, — говорит она, не орет, но ее тон — холодный, резкий, суровый, и она отпихивает его. Это не та Нова, которую я помню, она меня пугает.
И она, кажется, слишком напугала Тристана, который поднимая руки, пятится спиной к двери. -
Хорошо. Иисус, Нова. Не стоит сходить с ума по этому поводу.
— Ты еще не видел, как я схожу ума, — она указывает на дверь. — Теперь пойди и принеси чертов пакет.
После того, как Тристан выходит, она поворачивается к двери и говорит.
— Что мне делать?
Не вижу, с кем она разговаривает, и мне приходится гадать, кто, черт побери, еще здесь. Делайла? Сомневаюсь, и не думаю, что она бы задала Делайле такой вопрос.
— Я не знаю, — кто-то ей отвечает. Все еще не могу увидеть, кто это, но могу сказать точно, что голос принадлежит девушке, и я ненавижу, как сильно радуюсь тому, что Нова здесь не с парнем.
Вдруг девушка с черными волосами и большими голубыми глазами появляется перед моими глазами.
— Он выглядит… — она оценивает меня, потом смотрит на Нову. — Похоже, здесь не обойтись без больницы.