Добавляю фото Лэндона на страницу, грустные медово-карие глаза напоминают мне о Куинтоне, что довольно странно, потому что обычно Куинтон напоминает мне о Лэндоне. Лэндон был так красив, что, когда он ушел, мир потерял часть своей красоты.
— Тристан писал мне несколько раз, пока был в реабилитационном центре, извиняясь за все, что он сделал, что могло бы причинить мне боль. Я ни разу не ответила ему, потому что не знала, что сказать, но вчера он позвонил… мы поговорили немного о разном — о жизни. Мы даже поговорили о Куинтоне. Он рассказывает, что понятия не имеет, где он может быть — слишком много мест, но он слышал, что здание, в котором они жили, сгорело. Никто не умер, по крайней мере, в огне, потому что тела не найдены. Но пожар начался неслучайно, и я задаюсь вопросом, какого черта там случилось. И был ли Куинтон там, когда это произошло. Была ли там Делайла. Мне больно осознавать, что все они могут жить на улице, занимаясь Бог знает чем. И что есть шанс, что их никто не найдет. Бедная Делайла. Я предполагаю, что ее мать не ищет ее, учитывая, насколько плохи их отношения. — Я вздыхаю, чувствуя безвыходность, возникшую вновь. — Я думаю, что Тристан, возможно, знает немного больше, чем говорит обо всем этом — обо всем, что случилось — но я не хочу давить на него, так как он сейчас совсем как новорожденный олененок, который учится ходить, и много что может заставить его упасть, по крайней мере, так говорят люди, — вытаскиваю из раздатчика кусочек клейкой ленты. — Я хожу на эти групповые встречи, такие же, как посещала в Лас-Вегасе… это страшно… слушать рассказы людей, но с другой стороны, приятно слышать хорошие истории, где кто-то выживает и побеждает свою зависимость. Они дают мне маленькую надежду, что это еще не конец для Куинтона. — Прижимаю кусочек ленты к странице. — Кроме того, встречи дали мне некоторое представление о том, как себя вести, поскольку Тристан должен прийти сегодня. Надеюсь, что его визит пройдет хорошо. — Я смотрю в камеру. — Хотя пессимист внутри меня говорит, что это будет довольно неловкая встреча.
Взглянув на часы на микроволновке, понимаю, что он скоро будет здесь, а я до сих пор в пижаме. Возвращаю свое внимание к объективу.
— Я дам вам знать, как сложится ситуация. — Машу в камеру рукой. — До следующего раза.
Затем отключаю камеру и уношу ее вместе с фотоальбомом в свою комнату, на стол, рядом с зарисовками Куинтона, которые я взяла из его квартиры в последний раз, когда была там. Один взгляд на них заставляет меня скучать по нему. Если бы я могла сделать что-то в этот самый момент, я бы держала его и никогда не отпускала.
Вздохнув, я отворачиваюсь от рисунков, направляясь к комоду. Переодеваюсь в шорты и черную майку и расчесываю волосы, оставив их распущенными. Я не надеваю никаких браслетов на запястье с татуировкой. Я никогда не смогу забыть все это: моего папу, Лэндона, Куинтона, свой путь и как легко можно упасть. Как легко жизнь может выйти из-под контроля. Это как царапины на моем автомобиле — напоминание, чтобы не забыть. Я никогда не восстановлю ее после ударов монтировкой. Моя мама предложила заплатить за это, но я отказалась. Знаю, это звучит глупо, но мне это напоминает последний раз, когда я видела Куинтона, и, хотя это ужасный, страшный момент, это все что у меня есть.
Когда я заканчиваю переодеваться, раздается звонок в дверь. Мой желудок сжимается от нервов, и я направляюсь к двери. Моя мама и отчим Дэниел вышли на ежедневную прогулку, и их не будет дома до позднего вечера, что означает, что будем только Тристан и я. Почти чувствую неловкость, поднимающуюся в воздух.
Когда я открываю входную дверь, он стоит на краю крыльца, как будто собирался уходить. Солнце ослепительно позади него, и мне трудно сфокусироваться. Он делает шаг вперед, в тень, все ближе, но сквозь блики все равно кажется, будто я смотрю через объектив фотоаппарата. Сначала его силуэт кажется размытым, затем я могу разглядеть его светлые волосы, его черты лица, а затем, наконец, его голубые глаза. Он надел чистую рубашку, модные джинсы и кроссовки. Он выглядит хорошо. Здоровым. И те следы, которые были на его руках, исчезли, но есть несколько крошечных белых пятнышек, которые остались, как шрамы.
— Привет, — говорит он, засунув руки в карманы.
Я смотрю на него, моя рука лежит на дверной ручке, тело потряхивает. Он почти неузнаваем, и это делает меня счастливой и несчастной одновременно, потому что напоминает мне о том, каким он был, и что Куинтон все еще в этом состоянии.
— Привет, — отвечаю я, заставляя себя перестать пялиться. Делаю шаг назад, жестом приглашая его пройти. — Можешь зайти.
Он мнется, нервничает, но, в конечном счете, проходит мимо меня через дверной проем, и я чувствую запах одеколона вперемешку с сигаретами, но это намного лучше, чем я-не-мылся-несколько-недель запах, когда я была рядом с ним в последний раз.
Закрываю дверь и поворачиваюсь, изучая его, как он озирается по сторонам в гостиной, глядя на семейные фотографии на стене, диваны с цветочным принтом и телевизор.
— Кажется, я никогда не был в твоем доме, — констатирует он, поворачиваясь кругом, прежде чем его глаза останавливаются на мне. — Здесь мило.
— Спасибо, — благодарю я, нервничая. Боже, я не знаю, что сказать или сделать, куда положить руки, куда смотреть. У него этот шрам на щеке, как будто там был глубокий порез, и он зажил, но шрам остался. Я хочу спросить его об этом, но не думаю, что это уместно.
Но он видимо замечает, как я смотрю, потому что прикасается к нему и говорит:
— В тот день Трейс порезал меня ножом, когда… ну, знаешь, все полетело к чертям.
Мои губы вытягиваются в букву «о».
— Боже мой, ты в порядке?
Он кивает и отмахивается.
— Да, почти затянулся.
Воспоминания. Мощные. Разрывают мое сердце пополам. Вегас. Куинтон. Нож. Порезы. Наркотики. Я делаю медленный вдох и выдох, говоря себе успокоиться.
— Прости, — говорит он, вынимая руки из карманов и скрещивая их на груди.
— За что?
— Что упомянул Вегас.
— Ты не должен об этом беспокоиться, — настаиваю, садясь на диван, и он присаживается рядом со мной. — Мы можем поговорить об этом… — что я делаю? — …если хочешь.
Он смотрит на меня скептически, как будто не совсем верит, что я серьезно.
— Может быть, немного, — соглашается он. — Как насчет того, что мы просто немного расслабимся и посмотрим, куда все пойдет.
Я киваю, и мы проводим следующий час, говоря о пустяках. Университет. Как мы любим развлекаться. Он рассказывает немного о том, как подсел на наркотики, но не объясняет почему. Он накурился в первый раз до того, как его сестра умерла. Наркотики никогда не имели отношения к ее смерти, хотя и под кайфом это было проще переносить. Мне было интересно, в чем была причина, но я так и не рискнула спросить, боясь его расстроить.
Ближе к обеду я заказываю пиццу, мы с Тристаном сидим на диване в гостиной и едим, продолжая разговаривать.
— Значит, у тебя все хорошо? — спрашиваю, открывая коробку с пиццей. — Я имею в виду, после реабилитации.
Он пожимает плечами, потянувшись за куском пиццы.
— Ну, я тут только неделю, поэтому все еще не уверен… все еще не уверен во многом, например, что, черт возьми, я буду делать со своей жизнью… у меня должна быть какая-то цель. — Он закатывает глаза. — Я пытался сказать своему психологу, что у меня нет цели, но она, казалось, не поверила мне.
— Ты мог бы пойти в колледж, — предлагаю я, взяв в руки кусок пиццы. — Это отличное место для начала.
Он улыбается с грустью.
— Нова, меня не примут ни в один колледж. Я с трудом закончил школу.
— Это неправда, — возражаю ему. — Конечно, в Лигу плюща, вероятно, ты не попадешь, но в мой колледж довольно легко поступить. На самом деле, Леа, моя подруга, с которой вы виделись в Лас-Вегасе, точнее ее парень, даже не закончил школу. Он получил диплом и поступил к нам.
Он берет кусок пиццы, откидываясь на диван.
— Я подумаю об этом, — говорит он. — Но мне никогда не нравилась школа.
— Мне тоже не нравилось в средней школе, — соглашаюсь я, опираясь спиной к подлокотнику с кусочком пиццы в руке. — Но колледж не так уж и плохо.
Он, кажется, удивлен.
— Мне казалась, что тебе нравилось в школе.
— Да, я хорошо притворялась, скрывая свои чувства, — откусываю свою пиццу.
— Правда? — в его тоне появляется нотка игривости.
— Я всегда думал, что читаю тебя, как открытую книгу.
Я закатываю глаза.
— Нет.
— Я бы поспорил, — говорит он. — Я всегда мог сказать, когда ты злишься или расстроена, что бывало очень часто. Как в тот раз, когда мы поцеловались, — уголки его губ приподнимаются. — Могу сказать, что через секунду ты пожалела об этом.
Не знаю, как реагировать на это. Не думаю, что он флиртует со мной, он выглядит расслабленным, но в то же время мы просто сидим здесь, шутим, и это кажется неправильным.
— Я больше не злюсь и не расстраиваюсь, — говорю я, надкусывая свою пиццу. — И сожалею о том поцелуе, столько всего уже произошло.
— Знаю, — говорит он, убирая сыр с подбородка. — И если ты больше не злишься и не расстроена, то что тогда?
— Я не уверена, — говорю честно, глядя на свою пиццу. — Большую часть времени я чувствую себя нормально, но иногда мне грустно.
Его грудь опускается, когда он медленно выдыхает. Он молчит, слышится только звук жевания нашей еды, так как мои мысли возвращаются к тому, кто заставляет меня грустить — Куинтон. Я бы хотела, чтобы все было по-другому. Хотела бы, чтобы он сидел здесь с нами рядом, ел пиццу и болтал о повседневных вещах.
— Ты все еще думаешь о нем? — наконец, спрашивает Тристан, бросая на меня взгляд.
Я моргаю, отрывая взгляд от пиццы, и смотрю на него.
— Думаю о ком?
Он выбирает перец с пиццы и бросает его в коробку.
— О Куинтоне.
Я киваю.
— Все время.
— Я тоже, — произносит он.