Позже в тот же день немецкий фельдмаршал Альберт Кессельринг прибыл на перевал Кассерин из своей штаб-квартиры в Риме на самолете-корректировщике. «Улыбчивого Альберта» было трудно расстроить, но после того как Роммель целый час жаловался ему на итальянцев, люфтваффе, своих товарищей-офицеров и требовал остановить кампанию и отступить, фельдмаршал вернулся в Рим подавленным и встревоженным. Лис Пустыни, похоже, потерял «страсть к командованию». Он был «физически измотан и психологически утомлен». К тому времени в таком же состоянии находились многие офицеры, работавшие с Роммелем, и солдаты, служившие под его началом. После Кассерина судьба Африканского корпуса покатилась по наклонной, и это длилось до окончания кампании.
Двадцать третьего февраля, на следующий день после встречи Роммеля с Кессельрингом, генерал Эрнест Хармон прибыл в «Счастливую долину» с письмом для Фредендалля. Прочитав его, Фредендалль повернулся к Хармону и сказал: «Теперь вы хозяин вечеринки».
Теплым майским днем три месяца спустя, на дороге, проторенной римскими центурионами две тысячи лет назад, немецкие и итальянские войска в Северной Африке сдались в плен: немецкие офицеры – на тупоносых штабных машинах «Фольксваген», итальянцы – на «Фиатах Тополино» и блестящих «Лянча». Пройдет много часов, прежде чем последняя штабная машина «оси» сдастся. Караван капитулянтов растянулся на 130 километров, среди безымянных могил, упущенных возможностей и чувства безнадежности. Роммель был теперь только воспоминанием; в марте его отозвали в Германию, якобы по состоянию здоровья, но на самом деле – чтобы сохранить репутацию непобежденного немецкого паладина. Его преемник, генерал-полковник Ганс-Юрген фон Арним, ветеран Восточного фронта, провел пробный арьергардный бой, но к концу апреля у него было два варианта: бежать на Сицилию за 300 километров по воздуху или морю, которые контролировали союзники, или сдаться.
Арним решил сдаться. Британские и американские солдаты, которые наблюдали, как в майский полдень 150 тысяч солдат стран «оси» сдаются в плен, воспринимали победу в Северной Африке по-разному. Для британцев, воевавших на Ближнем Востоке с 1940 года, победа стала свидетельством национальной стойкости; для американцев – оправданием унижения в Кассерине.
Вильямсбург, штат Вирджиния, за свою долгую историю трижды подвергался вторжениям: в 1775 году туда пришли британцы, в 1862 году – армия Союза, а в мае 1943 года – снова британцы. В последний раз они прибыли по приглашению генерала Джорджа Маршалла. Прием гостей был не-обычной ролью для начальника штаба, и приветливость не была одним из его качеств. Тем не менее, будучи ветераном нескольких англо-американских конференций, он испытал расслабляющий эффект, вызванный долгими днями споров в конференц-залах, пропахших затхлым табачным дымом. Таким образом, когда были составлены планы проведения «Трезубца» – первой англо-американской конференции после Касабланки, – Маршалл решил устроить на выходных неофициальное мероприятие, чтобы американские руководители штабов и их британские коллеги могли узнать друг друга поближе в неформальной обстановке.
Местом встречи Маршалл выбрал Вильямсбург, в котором благодаря Джону Д. Рокфеллеру, внесшему большой вклад в недавнее восстановление города, сохранился дух Англии XVIII века. Рокфеллер также предоставил крабовое мясо, жареных цыплят, ветчину из Вирджинии, черепах по-мэрилендски, фрукты и сыры, которыми наслаждались британские и американские гости, а также дворецкого, доставившего яства в Вильямсбург.
Британская делегация прибыла на самолете около 10:00 солнечным майским утром и, приземлившись, была удивлена, узнав, что Йорктаун, где лорд Корнуоллис сдался разношерстной толпе американских солдат в 1781 году, находится всего в тридцати километрах езды от Вильямсбурга. «Как звали того парня, который здесь набедокурил?» – спросил Исмей за обедом. Позже в тот день гости разошлись по своим делам. Генерал Алан Брук, страстный орнитолог, прогуливался в поисках редких видов американских птиц. Генерал Арчибальд Уэйвелл, который собирался принять новое командование в Индии, сделал несколько десятков фотографий. Сэр Чарльз Портал, британский маршал авиации, прыгнул в бассейн в купальном костюме неподходящего размера и вышел из воды совершенно голым, а адмирал сэр Дадли Паунд, который несколько месяцев назад едва не потерял конвой PQ-17, заблудился в лабиринте, и к нему пришлось выслать поисковую группу.
После обеда британские гости посетили недавно отреставрированный Губернаторский дворец. У мужчин, которые последние три года провели среди разрухи, ярко освещенные комнаты дворца вызывали трепет и удивление.
Брук особенно радовался тому, что снова оказался на суше. Срединно-Атлантический разрыв – недоступный для британских ПВО и ВВС участок моря, поглотивший сотни кораблей и тысячи моряков за время войны, – недавно был ликвидирован, но сотня немецких подводных лодок все еще бороздила Северную Атлантику, и любой капитан немецкой субмарины отдал бы годовое жалованье, чтобы заполучить такой большой приз, как «Королева Мэри» – корабль, перевозивший Брука и других членов команды Черчилля в Америку. Теоретически из-за серьезного эскорта, сопровождавшего «Королеву Мэри» в беспокойных водах, попадание снаряда в корабль было маловероятным или даже невозможным. Но после часа тренировки на одном из хлипких корабельных плотов Брук пришел к выводу, что это ерунда. Если командир подводной лодки выпустит торпеды, наиболее удачливые пассажиры быстро погибнут от взрыва, а те, кому повезет меньше, будут умирать долгой и мучительной смертью во льдах, на одном из плотов «Королевы Мэри».
За обедом мрачные мысли оставили Брука. В тот вечер Черчилль был в редкой форме. Пока корабль пробивался через бурные воды, премьер-министр потчевал Брука, Гарримана, Бивербрука и Исмея рассказами о своих подвигах в Индии в качестве офицера и в бытность корреспондентом во время Англо-бурской войны. Ближе к полуночи Брук отправился спать. На следующее утро, когда он проснулся, война вернулась и стучала в дверь. Ночью группа немецких подводных лодок захватила 16 транспортов союзников в ледяных водах между Ньюфаундлендом и Гренландией. Десятого мая «Королева Мэри» достигла безопасных американских вод, и Черчилль телеграфировал президенту: «Со вчерашнего дня мы находимся под защитой военно-морских сил США, и мы все высоко ценим то, что вы придаете такое значение нашей безопасности. Я с нетерпением жду возможности увидеться с вами в Белом доме завтра днем».
На следующий день, 11 мая, Гарри Гопкинс отправился на Статен-Айленд, штат Нью-Йорк, чтобы встретить Черчилля. Там проживали представители рабочего класса и было много пиццерий, музыкальных автоматов и мусорных свалок, но маловато дипломатической пышности. Из соображений безопасности первыми высадили немецких и итальянских военнопленных, после чего команда Черчилля вышла на теплое полуденное солнце и встретилась с приветливо улыбающимся Гопкинсом. Как и в Касабланке, целью премьер-министра на «Трезубце» была защита британских интересов. В частности, он собирался убедить американцев принять его периферийную стратегию – ведение боевых действий от Северной Африки до Сицилии и от Сицилии до «итальянского сапога». Для этого он привез с собой устрашающе многочисленную свиту, в том числе почти сотню клерков и машинисток.
На открытии конференции британские делегаты заметили два изменения по сравнению с предыдущими встречами. Интерес Рузвельта к дальнейшим приключениям в Средиземном море поутих, а их американские коллеги проявляли невиданный профессионализм. В переговорах участвовало больше офицеров, которые излагали американскую точку зрения, были лучше осведомлены о проблемах, более опытны в защите американских интересов и менее трепетно относились к планам британцев. Преображение во многом было побочным эффектом разгрома в Касабланке. В преддверии «Трезубца» американские офицеры, преисполненные решимости не проиграть снова, часами тренировались обыгрывать британские предложения, использовать стратегию, называемую агрессивной аргументацией, и проявлять инициативу в разговорах.
Конференция «Трезубец» стартовала 12 мая с отчетов двух лидеров. Рузвельт, который выступал первым, признал, что наиболее логичным шагом после Северной Африки будет Сицилия, но добавил, что победа в Италии не будет иметь большого стратегического резонанса, а потери, которые она принесет, сократят силы, доступные для вторжения через Ла-Манш. Рузвельт также выразил сомнения относительно того, что итальянская кампания снизит давление на СССР, как предполагал Черчилль. Гитлер не станет перебрасывать двадцать или тридцать дивизий на запад, чтобы спасти Муссолини. По словам Рузвельта, авианалеты с Сицилии или с «итальянского сапога» могут привести к тому же результату, что и вторжение, но с гораздо меньшими человеческими потерями. Черчилль все еще говорил о вторжении через пролив в 1943 году, но его условия были настолько нереальными (немцы должны быть на грани поражения), что это был просто вежливый способ сказать «нет».
Рузвельт также был мастером двусмысленности; по его собственным словам, часто его левая рука не знала, что делала правая. Но в отношении второго фронта он проявил крайнюю прямолинейность и целеустремленность. Армии Соединенных Штатов и Великобритании начнут наступление на Европейский континент весной 1944 года, а в месяцы, предшествующие наступлению, операции, получившей название «Оверлорд», предоставят высший приоритет в плане людей и материального обеспечения.
Идея насчет Италии, которую Черчилль озвучил после выступления Рузвельта, мало походила на идею президента. В понимании премьера это был «первый приз, великая цель на европейско-средиземноморском театре военных действий», пружина в капкане, которая увлечет тысячи немецких солдат на запад, навстречу ледяной смерти в горах Монте-Кассино и Мон Велан. И это было только начало. Крах Италии мог также «означать начало заката Германии», ослабить давление на СССР, вытеснить итальянские войска с Балкан, уничтожить итальянский флот, заставить Турцию благосклонно присоединиться к союзникам и предоставит