19Два лика войны
Теплым июльским утром в Нормандии через несколько недель после «Дня Д» к генералу Бернарду Монтгомери, стоявшему на проселочной дороге, подъехала штабная машина. Из автомобиля вышел крепко сбитый польский офицер, командир 1-й (Польской) танковой дивизии Станислав Мачек, сражавшийся с первого часа первого дня войны. В сентябре 1939 года он защищал родную Польшу от немцев и русских, в 1940 году сражался бок о бок с англичанами и французами в Битве за Францию, а в 1942 году убедил британское правительство создать соединение, впоследствии ставшее 1-й танковой дивизией. Монтгомери и Мачек несколько минут беседовали на отвлеченные темы, отойдя подальше из-за грохота артиллерийских орудий. Затем Монти, среди достоинств которого не значилась деликатность, спросил: «Скажите, генерал, в Варшаве сейчас говорят по-русски или по-немецки?» Несомненно, Монтгомери был бы возмущен, если бы Мачек в ответ спросил, на каком языке сегодня говорят в Лондоне – на французском или английском? Но в этом и состояла разница между «странами-гигантами» и «странами-пигмеями», как их называл Черчилль. Британия, как «страна-гигант», даже в условиях кризиса получала помощь и пользовалась уважением. Будучи «страной-пигмеем», Польша распадалась на части всякий раз, когда один из ее более могущественных соседей начинал чудить. В разные периоды XVIII века Польшей правили Россия, Австрия и Пруссия – иногда совместно, а иногда единолично. В начале XIX века и в XX веке произошло еще четыре раздела: в 1815, 1832, 1836 и 1939 годах – и, опять же, главными игроками были Россия и то, что раньше было Пруссией, а теперь стало Германией.
В течение 1940–1941 годов тысячи польских солдат, таких как генерал Мачек, пересекли Европу и начали борьбу за освобождение своей родины с армейской базы в центральной части Великобритании или с аэродрома в Шотландии. Поначалу тяготы войны сблизили Польшу и Британию. Поляки были гораздо сильнее мотивированы воевать в Европе, чем индийцы и бирманцы, или, если уж на то пошло, чем канадцы и австралийцы. Эта близость была очевидна на всех уровнях альянса: дипломатическом, политическом и военном. Трудно сказать, когда именно ситуация начала меняться, но, скорее всего, это случилось летом 1941 года. Россия всячески мучила Польшу на протяжении большей части последних трех веков, но с приближением немцев к Смоленску поляки, желавшие освободить своих солдат, сидящих в советских лагерях для военнопленных, летом 1941 года на время забыли о расправе 1940 года и подписали ряд договоров с Советским Союзом. По условиям военного соглашения польские военнопленные составили ядро новой польской армии. Номинально ею будет командовать правительство Польши в изгнании в Лондоне, но в реальности армии предстоит сражаться в России под советским руководством. Теоретически лондонским полякам позволено выбирать командующего, но на практике последнее слово в этом выборе будет за Кремлем.
Дипломатическое соглашение, подписанное обеими сторонами, было довольно запутанным. В ходе предварительных переговоров советские делегаты настоятельно предлагали по завершении войны восстановить довоенные границы Польши, аннулированные германо-советским пактом. Но когда вопрос о границах подняли во время летних переговоров, советские делегаты отказались брать на себя какие-либо обязательства относительно послевоенного статуса Польши. Это, вероятно, не удивило польских делегатов, но они, по всей видимости, были удивлены, когда министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден заявил Парламенту, что правительство Его Величества не дало Польше никаких гарантий относительно ее послевоенных границ.
Вступление Америки в войну также повлияло на положение Польши среди Союзников. С психологической точки зрения, как отмечает историк Норман Дэвис, США изменили эмоциональный климат в альянсе. Американцы хотели представить войну как моральный крестовый поход, победу добра над злом – и в определенной степени это сработало. К 1943 году даже слесарь в Питтсбурге иногда говорил добрые слова о «Дяде Джо», в то время как в рабочей Британии Сталин был кем-то вроде кинозвезды. Когда в Женской сухопутной армии, известной как Land Girls, в Лидсе и Дорсете обсуждали войну, вероятно, сначала говорили о героизме Красной армии и ее лидера, бывшего массового убийцы Дяди Джо. По мере того как популярность России росла, поляки отходили на второй план, хотя оставались важным военным активом. Поляки сражались в Северной Африке, а через год после Катынского расстрела 2-й Польский корпус сделал в Монте-Кассино то, что не смогли сделать американские, британские, французские, новозеландские и индийские войска: захватить аббатство в Монте-Кассино. Однако в рамках альянса Польшу рассматривали как союзника второго сорта, наподобие Норвегии или Голландии, но с большей огневой мощью.
Рузвельт и Черчилль, глядя на польский вопрос со своих высоких колоколен, придерживались примерно одного мнения. Однако при взгляде с меньшей высоты были заметны некоторые различия. Черчилля поляки раздражали, но как первый союзник Британии они заслуживали некоторой поддержки и уважения, если не выходили за определенные рамки. Отношение Рузвельта к полякам было более прохладным. Он предвидел, что в новом мировом порядке будет не так уж много места для маленькой нации, которая, казалось, была полна больших обид, и вряд ли кто-то станет сочувствовать ей. За несколько недель до Тегеранской конференции президент сказал молодому английскому другу своей жены: «Меня уже тошнит от этих людей [лондонских поляков]. Недавно ко мне приходил польский посол с просьбой о помощи. Я спросил у него: Как вы думаете, они [русские] перестанут удовлетворять вас или нас в этом отношении? Ожидаете ли вы, что мы и Великобритания объявим войну Джо Сталину, если они [русские] пересекут ваши драгоценные границы?»
Позиция Сталина по Польше была жесткой. Чтобы противостоять «Барбароссе», он хотел отодвинуть границу Советского Союза дальше на запад, и это изменение потребовало от поляков отказа от своих довоенных границ и принятия новых. В Тегеране Черчилль предложил компромисс, который также содержал угрозу. Он сказал, что предложение русских было хорошим; если поляки отклонят его, британское правительство не будет готово выступить против Советов на послевоенной конференции. После того как Черчилль закончил, Энтони Иден спросил Сталина, является ли его целью воссоздание старой советско-германской границы 1939 года. «Называйте как хотите», – ответил Сталин. Рузвельт и Сталин также обсудили польский вопрос в последний день Тегеранской конференции. Рузвельт сказал, что в США живет шесть-семь миллионов избирателей польского происхождения, и хотя он лично согласен со Сталиным по вопросу о польской границе, до выборов 1944 года осталось меньше года, и он не может участвовать ни в каких договоренностях или публичных обсуждениях по этому вопросу. По этой же причине не могло быть никаких заявлений по прибалтийскому вопросу. В 1940 году Россия включила в свой состав Литву, Эстонию и Латвию, чтобы обеспечить защиту от нападения со стороны Германии. Теперь, когда немцы отступили, многие американцы, связанные с Прибалтикой, опасались, что она снова окажется в русских руках. Гарриман, помощник Рузвельта на конференции, разделял их страхи. Советский Союз явно намеревался стать гегемоном в послевоенной Восточной Европе, а это означало, что Соединенные Штаты и Великобритания оставались практически без права голоса в вопросе о статусе Польши, Венгрии, Румынии и других восточноевропейских и балканских государств.
Если Гарримана и беспокоила такая перспектива, то Рузвельт, казалось, был готов смириться с тем, что СССР получит контроль над Польшей, если он будет мирным и национальные институты сохранятся, считает историк Сьюзен Батлер.
В теплый летний день в конце августа 1944 года обстоятельства сложились так, что для польских войск на обоих концах Европы появилось лобное место, на котором можно умереть. На западе это было место, известное как Холм 22 в Восточной Нормандии. Никто, кроме польских солдат, защищавших холм, не стоял на пути 7-й немецкой армии, которая сильно пострадала в Нормандии и, как и десятки других немецких частей, пыталась бежать в относительно безопасные внутренние районы Франции. Другим лобным местом была столица Польши Варшава. Варшавское восстание шло уже третью неделю, когда начались бои на Холме 22, и, благодаря радиосвязи с Лондоном, члены польской «Отечественной армии» (Армия Крайова, известная как AK и являвшаяся одним из крупнейших подполий в оккупированной Европе) могли следить за битвой в реальном времени из подвалов и убежищ в Варшаве.
В Варшавском восстании, длившемся с 1 августа до 2 октября, погибли более 15 тысяч мужчин и женщин из Армии Крайовой и около 200 тысяч мирных жителей. Тысячи поляков оказались в немецких тюрьмах, а центр города превратился в постапокалиптические руины.
Одной из важных, но часто игнорируемых причин успеха высадки в Нормандии была операция «Багратион» – летнее наступление, начатое Красной армией в поддержку Нормандской операции. В конце июня, когда англо-американские войска пробивались через перелески в Нормандии, Красная армия достигла литовской столицы Вильнюса и в 12-дневном сражении уничтожила двадцать пять немецких дивизий и убила, ранила или взяла в плен более 300 тысяч немецких солдат. Громкая победа подтвердила статус Советского Союза как величайшей сухопутной державы в мире, а также удвоила решимость Сталина вернуть себе захваченные Германией регионы Восточной Европы, начиная с Польши. С этой целью он намеревался низвергнуть лондонских поляков – довоенное правительство, бежавшее в Великобританию после падения Польши.
Самым ярким примером этого низвержения был Катынский расстрел. Перевернув правду с ног на голову, Сталин изобразил Советский Союз жертвой польской лжи, а затем использовал эту предполагаемую клевету как предлог, чтобы разорвать отношения с лондонскими поляками и избежать признания польской Армии Крайовой.