Сталин, который стремился решить вопрос по разделению как можно скорее, стал рассуждать гипотетически. «Предположим, – обратился он к Черчиллю, – группа немцев заявила, что свергла Гитлера „и согласна на безоговорочную капитуляцию“. Что бы вы ответили?» В таком случае, сказал Черчилль, «три великие державы должны немедленно посоветоваться и решить, стоит ли иметь дело с такими людьми. Если было бы решено, что да, то после этого следовало бы сразу выдвинуть условия капитуляции. В противном случае война будет продолжаться».
После того как Черчилль закончил, Сталин представил план, предложенный ранее Рузвельтом: в целом одобрить разделение Германии и поручить трем министрам иностранных дел – Стеттиниусу, Идену и Молотову – разработать действенный план и включить пункт о разделении в условиях капитуляции. Черчилль посчитал это предложение слишком смелым, заявив, что оно может дать обратный эффект: заставить немцев сражаться усерднее. Чтобы унять беспокойство премьер-министра, Сталин и Рузвельт заявили, что условия союзников будут храниться в секрете до капитуляции Германии.
Было почти 17:00, когда «Большая тройка» перешла ко второму вопросу повестки дня. Следует ли предоставить Франции зону оккупации в побежденной Германии? Сталин возражал по двум причинам. Относительно небольшая роль Франции в войне не давала ей права на зону; в противном случае Норвегия, Дания, Голландия и другие страны, которые играли в войне второстепенную роль, тоже потребовали бы зоны. Черчилль имел другую точку зрения и заверил Сталина, что этого не случится и советские интересы не будут затронуты. Великобритания и США согласились уступить часть своих зон французам. Сталин оставался настроенным скептически. Если Франция получит зону, сказал он, контроль трех держав над Германией станет контролем четырех держав и это осложнит послевоенные отношения союзников. Черчилль согласился, но отметил, что американцы планируют покинуть Европу в течение двух лет, а Британия не хочет, чтобы ее оставили в Западной Европе один на один с «немецким волком». Даже будучи раненым, он оставался опасным зверем. По словам Черчилля, Франция с ее мощным флотом могла помочь Великобритании исполнять роль полицейского в ближайшие годы. Когда Сталин спросил Рузвельта о его мнении, президент сказал, что согласен с Черчиллем в вопросе о зоне оккупации для Франции, а со Сталиным – в том, что послевоенный контроль над Германией должен оставаться в руках «Большой тройки».
Последним вопросом повестки дня были репарации. Британия и Соединенные Штаты согласились отказаться от них, но Советский Союз – с разрушенными городами и деревнями и двадцатью миллионами погибших – действительно нуждался в репарациях и был готов изложить свои доводы западным союзникам. Сталин выбрал для этого Ивана Майского, сообразительного экс-посла СССР в Великобритании. Майский начал с того, что Советский Союз хотел получить два вида репараций. Первый – это товары и готовая продукция (станки, подвижной состав и тому подобное). «Германии нужно разрешить сохранить только 20 % нынешней тяжелой промышленности», – сказал Майский. Этого достаточно, чтобы удовлетворить ее реальные экономические потребности. Затем, переходя ко второй форме репараций, Майский сказал, что Россия требует выплаты 10 миллиардов долларов в течение десяти лет.
Черчилля потрясла такая сумма. По его словам, если бы британская экономика могла получить существенную выгоду от репараций, то Британия встала бы в очередь за Россией. Но после Первой мировой войны Америка и Великобритания ссужали Германии большие суммы денег, и долг так и не был возвращен. «Обжегшись на молоке, дуют и на воду, – сказал Черчилль. Затем он высказал Майскому такую гипотезу: – Что, если Германия окажется на грани голодной смерти? Будем ли мы наблюдать со стороны и говорить, что она заслужила это? Или мы намерены обеспечивать людей достаточным количеством еды?»
«Москва уже решила эту проблему», – ответил Майский. После войны немецкому народу будет разрешен «среднеевропейский уровень жизни», который он назвал скромным, но «приличным». В тот вечер Черчилль стоял у окна на своей вилле, глядя в черное небо. Затем он повернулся к своей дочери Саре и сказал: «Не думаю, что когда-либо в истории агония мира была столь сильна и всеобъемлюща. Сегодня под садящимся солнцем в этом мире больше страданий, чем когда-либо».
Днем 6 февраля Рузвельт обедал с Черчиллем и Алексом Кадоганом. В письме к жене в тот вечер Кадоган написал, что завтрак прошел весело, но он был удивлен тем, насколько постарел Рузвельт. Во время последовавшей за этим встречи «Большая тройка» обсудила широкий круг вопросов: ООН, права малых стран, новую модель немецкой подводной лодки – и снова Францию. Но главной темой была Польша. Обеспокоенный общественным мнением среди американских поляков, Рузвельт предложил немного подправить линию Керзона, чтобы дать полякам больше пространства на юге страны.
Он также предложил разрешить полякам оставить себе некоторые нефтеносные районы страны в качестве компенсации за потерю Кенигсберга, крупного восточно-прусского порта, который в межвоенные годы находился под контролем Польши, а сейчас был передан СССР. Черчилль поддержал предложение Рузвельта. «Если Россия пойдет на территориальные уступки, предложенные президентом, мы будем одновременно восхищаться и приветствовать действия Советского Союза», – сказал он. Недовольный направлением разговора, Сталин взял тайм-аут. После десятиминутного перерыва он собрался с мыслями и вернулся к обсуждению – с холодным взглядом, жесткий и слегка угрожающий. Линия Керзона, напомнил он западным гостям, была создана не русскими, а англичанином лордом Керзоном и французом Жоржем Клемансо. Как он сможет вернуться в Москву и смотреть людям в глаза, если требования СССР были отклонены? Люди скажут, что Керзон и Клемансо лучше заботились об интересах России, чем Сталин и Молотов.
Что касается создания польского правительства, то, по словам Сталина, этим должны заниматься люблинские поляки – или, как их по праву следует называть, Варшавское правительство. Затем он заговорил о лондонских поляках, обвинив их во множестве преступлений, включая убийство 212 советских солдат и совершение набегов на советские склады с запасами оружия. Почувствовав, что обстановка накаляется, Рузвельт предложил отложить заседание, но Черчилль не был готов отступать. Согласно информации, имевшейся в распоряжении Великобритании, он сказал, что «люблинское правительство не могло рассматриваться как представляющее более одной трети польского народа, если бы он мог свободно выражать свое мнение» – и, таким образом, не имело права считаться законной властью. По словам биографа Черчилля Мартина Гилберта, в этот момент снова вмешался Рузвельт и сказал «несколько раздраженно, [что] Польша была источником проблем более пятисот лет». Последнее слово в тот день было за Черчиллем. «Мы должны сделать все возможное, чтобы положить конец их проблемам», – сказал он. На этом встреча подошла к концу.
В течение следующих нескольких дней Рузвельт и Черчилль испытывали все большее беспокойство. Международная пресса позиционировала Ялту как место рождения нового, более справедливого мира. Невыполнение этого обещания могло вызвать общественное возмущение в Великобритании и США и подорвать основы союзничества. «Большая тройка» разрешила дилемму, приняв Декларацию об освобожденной Европе – обещание поддержать свободные и справедливые выборы в странах, ранее находившихся под властью Германии. Участники конференции также сошлись на том, что Польша станет первой освобожденной страной, которая проведет выборы. Как и ожидалось, декларации уделили много внимания, но она была словесным эквивалентом потемкинских деревень: одна видимость без какого-либо содержания.
Прочитав декларацию, начальник штаба Рузвельта адмирал Уильям Лихи отметил, что соглашение настолько гибкое, что русские могли бы растянуть его от Ялты до Вашингтона, не нарушая его технически. «Я знаю, Билл, я знаю, – ответил Рузвельт. – Но это лучшее, что я мог сделать для Польши в то время». Нежелание президента давить на Сталина по польскому вопросу было связано с войной на Тихом океане. Сталин и Рузвельт ранее обсуждали возможную роль России в Тихом океане, но без конкретики. На встрече 8 февраля эту тему рассмотрели детально. Рузвельт сказал, что, хотя победа США на Тихом океане теперь обеспечена, у Японии есть четырехмиллионная армия, и чем ближе к ней подходили американские войска, тем яростнее становилось ее сопротивление. Предстоящие наступления на Иводзиму 19 февраля и на Окинаву 1 апреля усилили желание Рузвельта разделить бремя войны на Тихом океане с союзником. Сталин был готов помогать, но не безвозмездно: СССР были нужны Маньчжурские железные дороги, южная половина острова Сахалин, а также Курилы для советских авиабаз и порт Далянь. Чан Кайши должен был бы создать комиссию, чтобы одобрить использование Советским Союзом китайских железных дорог и портов, но Рузвельт считал Чана нулем без палочки, поэтому пока планировал сохранить соглашение со Сталиным в секрете. Историк Роберт Даллек писал, что если бы Рузвельт тогда рассказал о соглашении Чану, то «весь мир узнал бы об этом в течение двадцати четырех часов».
Рузвельт 12 февраля вылетел из Ялты в Саудовскую Аравию, чтобы встретиться с королем Ибн Саудом. Это было его последнее появление на международной арене.
24Никогда не забудем, никогда не простим
Честь защищать Берлин от орды «евреев-большевиков», собравшихся к востоку от города, выпала генерал-полковнику Готхарду Хейнрици, чей отец был министром, а мать наполовину еврейкой. «Только не он», – сказал Гитлер в марте, когда Гудериан предложил Хейнрици на должность командира группы армий «Висла», сформированной для противодействия советскому вторжению. Командование уже имело лидера: рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер получил командование войсками в январе, но это оказалось плохой идеей. Гиммлер никогда не принимал участия в боевых действиях, не говоря о том, чтобы руководить солдатами на поле боя. После нескольких недель постоянных обстрелов рейхсфюрер поселился в санатории в Гогенлихене, городе, находившемся на безопасном расстоянии от линии фронта. Гудериан снова предложил кандидатуру Хейнрици, и Гиммлер пообещал поддержать его при условии, что Гудериан сам проинформирует об этом Гитлера.