Отто Юльевич не спал до утра или, вернее, до того времени, которое можно было бы считать утром.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
14 ФЕВРАЛЯ пилот трансавиации Михаил Васильевич Водопьянов был в Харькове и услышал от двух проходивших мимо незнакомых ему людей, что «Челюскин» утонул. Разговор шел на украинском языке, и Водопьянов решил, что чего-то недопонял.
«Как же мог утонуть такой корабль? — подумал он и заспешил к газетному киоску. — А что же с людьми?»
Он приобрел газету и на мгновение представил полярную ночь, мороз, пургу. Ему сделалось не по себе.
Ошибки не было — «Челюскин» и в самом деле утонул.
Михаил Васильевич вспомнил недавний разговор со Слепневым.
Выполнив обратный рейс в Москву, он тотчас же двинулся к начальнику трансавиации с просьбой направить его на выручку челюскинцев.
Начальник трансавиации — стройный и спортивный мужчина в летной форме — показал на кресло, а сам стал прохаживаться по кабинету взад-вперед. Прямо в кабинете с потолка свешивались гимнастические кольца.
Начальник снял китель, спрятал его в шкаф, потом подпрыгнул и повис на кольцах.
— Я в курсе дела, — сказал он, — знаю цель твоего визита.
Михаил Васильевич промолчал: чего ж тут говорить, если начальство «в курсе».
— Самолет хорошо подготовлен? — спросил начальник и ловко подтянулся.
— Хорошо. А рейсы с матрицами газеты «Правда» показали, что даже отлично. Трубопроводы систем не замерзают, в кабине тоже не очень мерзнешь.
— Хорошо.
Начальник сделал гимнастический уголок.
Водопьянов подумал: «Ну, все в порядке».
А еще он подумал, что надо, пожалуй, и себе устроить гимнастические кольца: авиатор всегда должен быть в форме.
— И ты хотел бы участвовать в спасении челюскинцев? — спросил начальник и стал раскачиваться.
— Затем и пришел.
— Но это решаю не я, а правительственная комиссия.
— Ведь к челюскинцам иначе не доберешься, кроме как на ероплане. При чем тут комиссия? Дайте приказ — и я его выполню.
— Сколько человек на льдине?
Начальник сделал соскок и подошел к Водопьянову.
— Сто четыре.
— А будет сто шесть. И самолет сломаешь, и сам покалечишься. Тогда и тебя придется спасать. Если, конечно, при посадке на торосы не угробишься. А я пойду под суд за легкомыслие.
— Не сто шесть, а сто пять! — огрызнулся Водопьянов. — Я полечу на лед без механика.
— До свидания, товарищ Водопьянов. Вам позвонят и дадут задание на вылет. Куда надо. Советую вам и впредь соразмерять свои желания и силы.
Водопьянов вышел из кабинета.
«Черт знает что! — мысленно ворчал он. — Мой самолет переоборудован. Приемник воздушного давления не замерзает в полете, приборы почти не отказывают… А полетят другие на неподготовленных машинах. Ну так что же с того, что полеты на Чукотку были неудачны. Надо же кому-то лететь!»
На другой день он получил задание: в Каспийском море унесло на льдине охотников за тюленями и лошадей, надо спасать.
«Ну что ж, — подумал Водопьянов. — Надо и этих спасать. А как же лошадей вывозить?»
Думая о лошадях, Водопьянов вспомнил свое крестьянское детство, ночное, лошадей.
«Надо, надо спасать лошадок», — сказал он себе.
Почти одновременно с заданием полета на Каспий пришла бумага из газеты «Правда». Просили позвонить.
— Зайдите в газету, — сказали ему, — вас премировали.
— За что?
— За матричные рейсы. Вы сделали полезное и нужное дело. Газеты благодаря вам выходили одновременно в Москве и Ленинграде.
— Странно. Я просто выполнял задание. Зайду, конечно.
В редакции, уже получив премию, Водопьянов разговорился с журналистами и сказал, между прочим, что хотел бы лететь на льдину, да начальство не позволяет: считает, что большой риск.
— А ну-ка, Миша, диктуй письмо в правительственную комиссию, — сказал ему бойкий и шустрый, как большинство газетчиков, журналист. — Только укажи, что ты есть ударник «Правды». Ведь ты есть ударник? Вот и премию получил за ударный труд. Ведь ударник?
— Ударник, — неуверенно произнес пилот и смутился: он чувствовал себя самозванцем.
Рядом с ним, громадным и широкоплечим, все газетчики казались представителями какой-то другой, более мелкой породы.
Появилась маленькая и изящная стенографистка и записала продиктованное Михаилом Васильевичем.
— «Самолет мой готов для полетов на Север, могу вылететь в любую минуту», — закончил он свое послание. — А что такое — правительственная комиссия? — спросил он. — Я ведь не в курсе дела. Только что из рейса.
— Ну как же! На следующий день после гибели судна была создана комиссия для оказания помощи челюскинцам. Возглавляет ее зампредседателя Совнаркома СССР сам товарищ Валериан Владимирович Куйбышев.
— Ого! Неужели?
— Мобилизованы все виды транспорта. На Чукотке мобилизовали около тысячи собак. Готовятся самолеты, аэросани, дирижабли, «Красин» ремонтируется ударными темпами и пойдет на Чукотку через Атлантику и Панамский канал.
— Понятно, — сказал Водопьянов, выслушав маленького кудрявого журналиста. — И все-таки я думаю, что дирижабли, аэросани и даже «Красин» — это не серьезно. Расходы большие, а толку — нуль. Через торосы на санях не пройдешь. Дирижабли еще надо доставить на место, собрать, надуть да еще и ждать безветренной погоды. А на Чукотке ветры никогда не утихают. А где он, то есть дирижабль, будет отстаиваться? Его ведь в сарай не запихнешь. Только еропланы могут быть использованы в этом деле.
— Между прочим, Миша, — кудрявый журналист поглядел на Водопьянова насмешливым взглядом, — каждый хвалит свой транспорт и ругает все прочие, приводя вполне разумные доводы в свою пользу. Не ругают только собак. Лающий транспорт, пожалуй, и в самом деле самый надежный.
— Ладно. Молчу. Словами можно доказать все, что угодно, вы правы. А надо делами. До свидания, товарищи! Надо отоспаться перед полетом на Каспий. Задание. Там тоже люди. И лошади. Эх, лошадки, лошадки!
В два часа ночи его подняли с постели телефонным звонком.
— Завтра в десять утра товарищ Куйбышев вызывает вас в Совнарком, — сказали ему.
— Утром я в наряде на Каспий, — пробормотал Водопьянов, просыпаясь окончательно.
— Нам это известно. Туда полетят другие летчики. Не забудьте, ровно в десять в Кремль.
— Есть! — ответил Михаил Васильевич. И уже до утра не мог уснуть.
Войдя в кабинет Куйбышева ровно в десять часов, еще толком не видя, кто перед ним, он доложил:
— Пилот гражданской авиации Водопьянов прибыл по вашему приказанию.
Человек, который сидел напротив него за столом, улыбнулся и сказал:
— Знаю-знаю. Пожалуйста, садитесь. Ваша машина готова к полету на Север?
Уже «приземляясь» в кресло, указанное Куйбышевым, Водопьянов резко поднялся и сказал:
— Так точно! Готова.
Куйбышев понимал, что Водопьянов несколько взволнован, и сказал:
— Сидите-сидите. Не нужно этих «так точно»… Давайте просто поговорим.
Наконец Водопьянов разглядел лицо Куйбышева, известное ему по портретам, и насупился, ожидая сложных вопросов.
Валериан Владимирович решил как-то помочь пилоту справиться с волнением и заговорил о том, что тому хорошо известно:
— Покажите, какой вы наметили маршрут. Вон на той карте.
Водопьянов подошел к карте.
— Из Москвы до Николаевска-на-Амуре, — стал он докладывать. Разговор на известную тему придал ему некоторую уверенность. — Далее Охотск, Магадан, Анадырь, Ванкарем.
— Кто-нибудь летал из Николаевска на Чукотку? — спросил Куйбышев, подходя к карте.
— Зимой пока не летали. Но ведь будут летать. Не в этом году, так в будущем. Лучше, конечно, в этом…
Куйбышев задумался. Как истинно деловой человек, он разом схватывал все, что ему говорили.
— А сколько у вас было аварий? — неожиданно спросил он.
— Одна катастрофа, три аварии! — четко доложил Водопьянов.
— А вот тут, в характеристике, сказано, что у вас семь аварий, — улыбнулся Куйбышев.
Лицо Водопьянова сделалось красным.
— Валериан Владимирович, ведь в авиации существует четкая классификация летных происшествий. Катастрофа — это когда погибают люди. Авария — это когда самолет не подлежит ремонту. Настоящих аварий, включая катастрофу, у меня было четыре. Разве можно считать аварией случай, когда сломался костыль или лопнул дутик? То есть резина на колесе. Это не авария, а всего-навсего поломка. Заменил костыль и полетел дальше.
Куйбышев улыбнулся, слушая не совсем официальную терминологию пилота.
— Ну, это я знаю. Неужели у вас после катастрофы, когда погиб механик, а сами вы оказались в госпитале, не прошло желание летать?
«Он, оказывается, все знает», — подумал Водопьянов.
— Нет, не прошло. И не пройдет.
— Как себя чувствуете?
— Прекрасно.
Куйбышев положил руку на плечо Водопьянова и, прямо глядя в его глаза, спросил:
— Вы все учли? Ведь вас ждет не увеселительная прогулка.
— Учел.
— Ну, тогда полетите. Но не из Москвы, а из Хабаровска. До Хабаровска — экспрессом. Итак, немедленно разбирайте аэроплан, отстыковывайте крылья и загружайте его на платформу…
Водопьянов растерялся и стал выделывать руками неопределенные движения.
— Что такое?
— Тут каждый день дорог. Я — летчик. Надо лететь. И как можно скорее.
Куйбышев улыбнулся.
— Посчитаем, каким путем вы скорее достигнете цели. Сейчас зима, дни короткие. То есть светлое время весьма ограниченно. Плюс к тому погода. До Хабаровска девять суток на поезде. И погода никак не помешает. При полете вы ничего не выиграете. А может, и проиграете. Железнодорожный транспорт пока более надежен.
— Я буду лететь день и ночь.
— А вот этого мы вам и не позволим, — твердо сказал Куйбышев. — Если вам память не изменяет, то ваша катастрофа произошла именно оттого, что вы летели двое суток… Итак, ваша задача не костьми лечь «за други своя», а выполнять задание. Арктика не прощает ошибок. Это вы и без меня знаете. Действуйте!