я понимаю, что они поступают так не потому, что плохие, а потому, что просто не в силах справиться с навалившейся на них жизнью.
– Суд удаляется для принятия решения, – подвёл скрипучую черту старый судья.
Когда они ушли, я подняла глаза на Мейера. Его лицо казалось слепком из замороженной белой глины.
– Годом домашнего ареста не отделаемся? – тихо спросила я.
– Нет, – коротко ответил Мейер. – Прости, Лиза.
– За что? Это же не ты…
– Я. Я должен был остаться. Дважды.
– И что теперь будет?
– Не знаю, Лиза. Но я бы ни за что не хотел уходить в третий раз…
– Что? – нахмурилась я. – Что ты имеешь в виду?
Он ничего не ответил, задумчиво закусив губу.
– Мейер! – требовательно позвала я. – Что ты имеешь в виду?
– Пока не уверен. Будет зависеть от приговора. Я не знал, что дело настолько плохо. Я не думал, что мама… что мама может так поступить.
– Это её решение, а не твоё.
– Это было моё решение оставить тебя с ней, – отозвался он. – И это было моё решение уйти в поход на зелёноголовых. Я мог подать в отставку уже тогда, а не тешить самолюбие и гордость последним боем. И тогда ничего из этого не случилось бы. Ответственность лежит на мне.
Когда он замолчал, плотно сжав челюсти, на лице проступили желваки.
– Ты не мог знать, как всё обернётся, – погладила я его по щеке, хотя, честно говоря, сложно было спорить с его доводами.
В глубине души я тоже считала, что раз Мейер притащил меня в этот грёбаный сосущий магию мир, то должен был находиться рядом, а не шарахаться по кустам, гоняя палками зелёных человечков. Но есть такие вещи, которые говорить вслух нельзя, чтобы окончательно не столкнуть близкого человека в бездну вины. А ещё лучше – просто взять и простить всё, тянущее назад, и двигаться дальше. Иногда прошлое бывает настолько тяжёлым, что под его гнётом невозможно ступить ни шагу. Тогда зачем за него цепляться?
Я смотрела сейчас на Мейера и отчётливо понимала: прошлое нужно учиться отпускать. Позволить себе и другим ошибаться в этом прошлом. Сделать выводы и утопить боль в глубинах сознания, иначе начнёшь тонуть вместе с ней.
Допустим, мы останемся вместе. Допустим, в будущем я совершу большую ошибку, за которую мне будет стыдно, больно и неловко. Захочу ли я, чтобы Мейер мстил, тыкал в неё носом, как нашкодившего щенка, или тащил меня в суд? Нет. Я захочу, чтобы он меня простил. А значит, я должна уметь прощать сама. По-настоящему прощать, а не вносить пунктом в список для будущего скандала, ожидая удобного случая припомнить.
Обвила своего вилерианца обеими руками и почувствовала себя целее. Не такой разбитой, как ещё несколько дней назад. Он теснее обнял в ответ и положил подбородок мне на макушку.
– Когда уже это закончится, а? – жалобно спросила я.
– Скоро, – Мейер вдруг принялся подпитывать меня силой, и на несколько мгновений стало легче.
В объятиях Мейера проблемы уже не казались такими уж огромными. Когда этот гадкий процесс уже закончится, и мы останемся вдвоём? Хочется поскорее рассказать вилерианцу, как мне хорошо рядом с ним, и утешить.
Судьи вернулись и расселись по местам.
– Вердикт по второму иску, – на одной ноте начал зачитывать судья в болотном плаще так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать. – Кону Ирэну Феймин Листаматур Дарлегур признать виновной в попытке убийства Елизаветы Лалиссы Второй Гленнвайсской и приговорить к изгнанию. Есть возражения?
Произнесённые едва слышным голосом слова прогремели в тихой комнате страшным набатом. Я в ужасе посмотрела на Мейера, но он не выглядел удивлённым. Догадывался?
– Есть возражения, – просипела я и откашлялась. – Конечно, есть возражения. В законе написано, что наказание – один год домашнего ареста.
– От одного года домашнего ареста, – поправил меня алый судья, выделив голосом первое слово. – А здесь налицо попытка убийства. Суд имеет в виду клятву, которую ответчица заставила принести истицу. Кона Дарлегур прекрасно понимала, что эта клятва может привести к истощению и, как следствие, смерти. И если заражение вилерадой, течение болезни и её исход действительно не зависели от ответчицы, а за жестокое обращение положен домашний арест, то настаивание на клятве – результат обдуманной и спланированной попытки убийства. Позиция суда в данном случае такова: забирая переселенок из их миров и домов, вилерианцы обязаны обеспечить им безопасность и благополучие. Непозволительно издеваться над бесправной, заболевшей и растерянной переселенкой. Непозволительно оставлять её без помощи и воды, даже если она вызывает личную неприязнь. Непозволительно распоряжаться жизнью юной и здоровой девушки, даже если она не подошла вашему сыну. Не понравилась? В таком случае отдайте в другую семью. Даже приняв секвин, девушка по закону не обязана хранить верность жениху. По традициям, правилам и нормам – да. По закону – нет. Нет закона, наказывающего невесту или жену за измену. Но есть закон, наказывающий за оставление переселенки без помощи и подпитки. Мне объяснить почему?!
Раскрасневшийся судья неожиданно эмоционально стукнул пухлым кулаком по кафедре. Кона Ирэна стояла с ровной спиной, безмолвно глядя на приговоривших её вилерианцев.
– Беря с девушки клятву, вы, кона ответчица, намеренно подвергли её жизнь известной и очевидной опасности. Плюс проявили жестокость до этого. По совокупности действий приговор суда – изгнание.
– Подождите… А если я приму подданство клана Дарлегур? Дело перейдёт в юрисдикцию клана? – я потормошила замершего статуей из белого мрамора Мейера, и он медленно опустил глаза на меня.
– Касательно этого, – с нескрываемым самодовольством заговорил салатовый. – Для суда очевидно, что семейство Феймин Листаматур Дарлегур совершило в отношении вас, уважаемая кона истица, ряд противоправных действий. Суд запрещает представителям этой семьи клана Дарлегур прикасаться к вам, направлять в ваш адрес письма и иные сообщения и разговаривать с вами. Данное решение суда вступает в действие сейчас и продлится до девятнадцатого дня талого месяца, когда пройдёт повторное слушание по вашему делу о признании вас частью клана Дарлегур.
– Тогда я прошу отсрочить исполнение приговора до того момента! – отчаянно воскликнула я, коря себя за то, что не согласилась принять подданство клана Дарлегур раньше.
– Исполнение приговора будет отсрочено до момента, пока ответчица не сообщит, кто именно будет его исполнять.
– Что значит «кто именно будет его исполнять»? – холодея, посмотрела я на Мейера.
– По законам Вилерии первый приговор, вынесенный вилерианке, может взять на себя её муж, брат, отец или сын, – тихо ответил он.
– Только не говори, что ты… – я захлебнулась словами.
– У меня есть братья. Им нужны родители, Лиза. Вся эта затея изначально моя. И я должен нести за неё ответственность, – слова давались Мейеру с трудом. – Это я не должен был тебя оставлять.
– Но… но как же я? – отчаянно выдохнула я, чувствуя, как смыкаются вокруг стены зала суда и с невыносимой силой давят на виски.
– Мы попробуем оспорить приговор, – впервые заговорил дядя Мейера, и я испуганно вздрогнула от неожиданности. – Он слишком суров, если учесть, что ответчица признаёт свою вину и приносит извинения, а истица не имеет претензий.
Внезапно раздался громкий стук, и я вздрогнула ещё раз, поворачиваясь на звук.
– Начиная с этого момента приговор вступает в силу, – громко объявил салатовый судья. – Отойдите от истицы!
– Нет, подождите! Вы не имеете права! Это я хочу с ними разговаривать! – ошеломлённо ответила я.
– Вы находитесь под воздействием и давлением этой семьи. Вам необходимо успокоиться и всё взвесить, прежде чем становиться частью клана, который настолько плохо о вас заботился, – сочувственно проговорил жёлтый, глядя на меня, как на душевнобольную. – Суд запрещает вам взаимодействовать с семьёй Феймин Листаматур Дарлегур для вашего же блага.
– Не надо тут причинять мне благо и наносить добро! Я сама прекрасно знаю, что мне нужно! – возмущённо выдохнула я.
– Тогда почему вы не признали себя Дарлегур сразу? – ехидно спросил салатовый.
– Вы… это вы! Ваш клан на нас напал! Ваш гад был на дирижабле! Из-за вас!.. – сощурилась я, с ненавистью глядя на усатогусеничного жучилу.
– Налицо нервный срыв, – поджал губы он. – Выношу на обсуждение предложение устроить временную госпитализацию истицы с целью приведения её в эмоциональное равновесие.
От негодования я задохнулась, Мейер предупредил:
– Лиза, не спорь!
– Поддерживаю! – раздалось сразу несколько голосов, и одетые в пёструю униформу служащие внезапно оттеснили меня от Мейера, а его скрутили.
– Лучше не сопротивляйтесь суду, это только ухудшит ваше положение, – сочувственно проговорил самый пожилой мужчина из представших передо мной. – Лучше пройдите с нами и примите положенную вам заботу. Если вы будете активно сопротивляться, то суд назначит более длительное лечение.
– Вы меня арестовываете? – ошеломлённо отступила я на два шага назад.
– Нет. Мы поместим вас в комфортные условия, чтобы вы успокоились. Это для вашего блага, – нарочито медленно проговорил он.
– Вы хотите для моего блага засунуть меня в психушку?
– В клинику. В очень хорошую, комфортабельную клинику. На вас столько всего свалилось за последнее время, неудивительно, что вы чувствуете себя плохо. У вас просто нервный срыв, такое может случиться с каждым. Вам просто нужно успокоиться.
Пока служащие заговаривали мне зубы, Мейера уже вывели. Я ничего не успела ему сказать.
Глава 25. Целитель душ
– Как я должна успокоиться, если меня теперь трясёт от неизвестности и невозможности быть рядом с Мейером? – возмущённо наседала я на лечащего врача.
– Но распоряжение суда…
– Распоряжение суда поместило меня в клинику, чтобы я успокоилась, так? – повысив голос, требовательно спросила я.
– Так, – степенно кивнул сухопарый целитель с узкой седой бородкой, глазами навыкате и широкими бровями, между которых мерцал секвин.