– Этому учителю пошли бы длинные волосы…
Чик! – ножницы безжалостно откусили вторую прядь.
– Даже не думал о таком. Учитель не нравится тебе таким? – послышалось прямо над ухом юноши.
Серьезный тон говорящего пронзил У Чана ледяной стрелой, будто бы наследник сказал что-то неподобающее.
– Что? Нет, учитель! Я не имел в виду что-то плохое! Этот ученик не хотел вас оскорбить! Просто…
Го Бохай вдруг рассмеялся:
– Не переживай. Я специально спросил об этом, чтобы вызвать у тебя неловкость.
На лице воспитанника надулись щеки, и он сложил руки перед собой.
– Ну что ты, я же только пошутил! Посмотри! – Го Бохай приподнял лицо ученика, мягко поддерживая подбородок: – Тебе идет… – он положил ножницы на край стола и, собирая волосы в хвост, закрепил их в руке. – Вот так, видишь? Тебе нравится?
У Чан закивал, и наставнику пришлось добавить:
– Подожди, не крутись! Позволь я сначала закреплю…
Он протянул руку к шее юноши, из воротника вытянул красную ленту и вплел ее в серебряную копну. Затем аккуратно убрал руки, боясь, что волосы того и гляди растреплются в разные стороны, склонился и, сдерживая усмешку, произнес:
– А теперь твой прекрасный наряд тяньцзиньской девицы! Давай… давай сделаем вот что.
Наставник шагнул в сторону, и воспитанник встал перед ним.
– Ты позволишь? – спросил Го Бохай, протягивая руку к вороту ученика.
У Чан встревоженно кивнул и застыл. Прозрачную вуаль, что была нужна для придания легкости и невесомости образу, наставник скинул на пол. Вторую красную ленту из ворота вытянул и отложил на стол. О нескольких ненужных слоях одеяния Го Бохай предложил вовсе не вспоминать. Вместо этого, по его словам, лучше было надеть белые штаны с рубашкой под верхний плотный покров.
Наконец желание молодого господина было услышано, и его церемониальная ряса стала больше схожа с одеянием богов с картинок. Единственное, чего пожелал У Чан, так это не запахивать плотно черно-красный халат, а просто закрепить его поясом. Счастью его не было предела. Он радостно щеголял по комнате, вертелся перед зеркалом и то и дело с непривычки продолжал путаться ногами в подоле.
– Ученику нравится?
– Очень!
Ночью этого же дня дом молодого господина посетил еще один гость: из темного угла появился желтоглазый силуэт с двумя парами лапок. Не издавая звуков, кот прошмыгнул к книжной полке, ловко перепрыгнул через разбросанные на полу препятствия и, немного посидев перед книжным хаосом, принял истинный облик. Складывалось ощущение, что Сянцзян уже не в первый раз приходит сюда, так как, выпрямившись в полный рост, он даже не взглянул на покои наследника, который – на минуточку – мог его заметить и поднять шум.
Демон провел пальцем по корешкам стоящих на полке книг и остановился на одной из них. Он поддел томик за верх, и тот податливо выдвинулся. Почти все книги в ряду выглядели одинаково, отличаясь друг от друга лишь количеством страниц и надписями на переплетах. Та, что вынул с полки Сянцзян, называлась «Сборником темных богов». Он раскрыл книгу и, быстро прошуршав страницами, без колебаний остановился почти на середине. Его заинтересовал изображенный мужчина с черными волосами и прищуренным взглядом. Сянцзян внимательно изучил этот силуэт, прежде чем опустить глаза к надписи: «Демон Душ». Как только он посмотрел на обратную сторону листа, из его рта вырвался раздраженный цык. Подпись под изображением второго мужчины гласила: «Демон Тьмы», а запечатленный был не кем иным, как самим Сянцзяном. «Довольно странная реакция на самого себя, – сказал бы Го Бохай, увидь он эту картину. – Демон Тьмы не любуется собственным изображением? Необычно».
Вдруг книга затрещала: Сянцзян принялся аккуратно вырывать страницу со своим изображением, стараясь не оставить следов. После вернул томик на полку, а страницу аккуратно сложил в несколько раз и спрятал за воротом одеяний.
– Ну, вот и все.
Он развернулся и уже собирался уйти, как заметил расчищенный письменный стол, по центру которого лежал одинокий листочек. Он подошел поближе, взял подобие записки в руку и ухмыльнулся:
– Хо-о-о, даже так…
Эта бумажка также отправилась за ворот демона. Перед тем как покинуть домик, он не удержался – шагнул к алым шелкам, что скрывали ложе наследника, и тихо обратился:
– Маленький господин, вы еще многого не знаете. Мне вас и правда жаль, ведь, когда откроется правда, вы станете самым несчастным из нас.
Глава 11Часть 1Я буду ждать нашей встречи
Прошло несколько недель в тишине, без вестей с горы Хэншань, и людские слухи не заставили себя долго ждать. В каждом уголке Севера перешептывались о том, что нетерпеливая госпожа разозлила судьбу, и теперь юным господам, похоже, придется ждать нового знака Небес. Во всех бурлило негодование от ожидания начала церемонии, и это можно было понять: вознесение новых богов происходит столь редко, что далекий правнук смертного, что знавал господина, ставшего богом, будет знать этого самого небожителя лишь по изображениям, рассказам и храмам. Люди желали, возможно, даже сильнее самих избранных господ, увидеть вознесение, потому как боялись не застать появления новых богов в облачном пантеоне и умереть в неведении.
На горе Хэншань ситуация была такая же напряженная: что бы ни делали люди, готовясь к церемонии, все разрушалось, что бы ни покрасили и ни вывесили – облезало и обваливалось на следующий день. Казалось, судьба и правда разгневалась на северный клан. Единственное, что сохранилось, – статуя молодого господина У. Секрет пьяного мастера Ли так никто и не раскрыл, да и он сам, пряча от других собственное удивление, каждый раз чесал затылок, стоя перед ликом высеченного в граните будущего небожителя, и приговаривал: «Пил много раз, но чтобы так!»
С того самого дня, когда слуги, а после и госпожа увидели каменного наследника, Сянцзян больше не появлялся на глаза Го Бохая: по-видимому, демон разгневался на него из-за лишних указаний.
«Кто же будет сопровождать У Чана?» – беспокоился Го Бохай.
Вдобавок бушующий на горе Хэншань хаос разбавило своим внезапным появлением общество четырех пожилых мужчин, облаченных в даосские одеяния. Люди, онемев от осознания того, кто стоит перед ними, принялись наспех заканчивать дела, а Го Бохай встревожился еще сильнее. Седовласыми мужчинами с недовольными выражениями лиц оказались мудрейшие из старейших – небесные летописцы. Они сопроводят избранных в процессии, а после будут постоянно – то тут, то там – мельтешить в их жизнях, записывая то, что посчитают нужным для летописи «Будущих небожителей». Сегодня, например, не успев расположиться в гостевом зале за церемонией чаепития, они внесли заметку о юном господине У, только увидев его: юноша лишь поклонился им и вежливо, как подобает наследнику клана, поприветствовал. В его низком поклоне их что-то заинтриговало. Каждый из мудрейших достал свиток и мазнул кистью по бумаге, но что именно – никому, кроме них, знать нельзя. Эти записи они передадут на Небеса, так и не раскрыв смертным тайну написанного.
Пока госпожа У разрывалась между подготовкой церемонии и ублажением желаний четверых стариков, глава клана, явившийся не так давно домой, надолго погряз в политических спорах. Он прибыл ночью в сопровождении двух генералов. Слуги только и успели, что разглядеть три величавые, в пять-шесть чи ростом, фигуры, которые тут же удалились в главный дом. Поговаривают, что за сорок лун ни один из них так и не покинул четырех стен, а вот служащие столицы туда частенько наведывались.
Как оказалось, все дело было в границах Севера, где сходились территории других народов – восточный и юго-западный. И было там все неспокойно. Не успев позабыть, сколько погибло в войне за раздел Поднебесной, люди начали вновь ссориться и враждовать. Откинув в сторону рассудительность и зачатки здравомыслия, они были готовы наброситься с кулаками друг на друга, лишь бы доказать самим себе, чей именно будущий покровитель удостоится вознесения.
Потому достопочтенные правители трех территорий были невероятно обеспокоены начинающимися беспорядками. Вдобавок владыка Севера, приехав в родное поместье, не давал себе даже часа хорошего, крепкого сна: он и его генералы решали, как до конца церемонии Посвящения избранных будущих богов сдержать назревающие общественные волнения, которые разгорались из-за затянувшегося начала празднества. Того и гляди соседние народы, заручившись поддержкой главенствующих домов, обвинят его клан во всех смертных грехах на этом фоне.
За почти сорвавшуюся церемонию переживала и госпожа. Слуги впервые увидели ее такой растерянной: один и тот же наряд, неуложенные, растрепанные волосы, болезненно белое лицо. Если кто-то из поместья и решался подойти к застрявшей в делах и, заикаясь, пытался о чем-то спросить, она впадала в настоящую истерию. Проверить, как там сын, отказывающийся надевать церемониальные одеяния, ей уже и в голову не приходило.
У Чан же все эти дни провел в блаженном неведении, скрываясь от лишних встреч с занятой госпожой. Так сказать, подложил подушку под голову, не беспокоясь[37]. Оттягивая момент до последнего и представляя, как женщина будет синеть от злости, когда увидит его состриженные пряди, он не покидал территории своего домика и занимался с наставником. Тут для них словно образовался свой личный мирок умиротворения, размеренность которого не могли нарушить даже мечущиеся туда-сюда слуги. У Чан как раз закончил, стоя на террасе, повторять учтивые поклоны, что будет даровать правящим господам других территорий и старейшинам-летописцам, когда его врасплох застал вопрос учителя:
– Если бы вознесенному было дозволено стать каким-то конкретным богом, ты бы кем стал?
Воспитанник в недоумении повернулся к нему и с осторожностью уточнил:
– С чего вдруг учитель задается такими вопросами?