последний раз, дал себе волю:
– Если ты настолько упрям, то тогда слушай через дверь! Ты же прекрасно понимал, что сохранившиеся осколки души Мокуана дадут о себе знать! И теперь, когда это начало проясняться, ты вдруг бежишь? А ты что полагал? Что, переродившись, его душа не начнет тянуться к прошлому? Думал, так легко будет спасти, вырастив его и отпустив, как вольную птицу? Сколько он ни перерождался, его прошлое, сокрытое в осколках души, что ты сам лично собирал столетия назад, будет пробуждаться, и все будет повторяться вновь! С каждым перерождением его душа будет сильнее тянуться к тому, кого знала! Пусть мальчишка еще не помнит своего прошлого, но те строки говорят за него! Усвой уже: нельзя достичь чего-то, не выходя из убежища!
Последняя фраза явно призывала прячущегося к действиям. Но сколько бы демон ни кричал, сколько бы ни повторял одни и те же слова, за дверью никто так и не отозвался. Сянцзян многое хотел высказать, поскольку давно приметил неравнодушный взгляд наследника, с которым он смотрит на этого беспечного наставника. Но в данный момент это было так оскорбительно и унизительно для Сянцзяна – говорить с тем, кто его абсолютно не хотел слушать, – что он, обратившись во мглу, в густой черный туман, медленно расползающийся по крыльцу, пропал.
Как и предполагал демон, Го Бохай все это время стоял за дверью. Как же было страшно и невыносимо познать истину! Он чувствовал себя жалким кусочком льда, сорвавшимся с крыши наземь и готовым принять участь от жара беспощадного солнца. Он пошел бы на все – лишь бы вернуться в былое неведение и позабыть открытие сегодняшнего дня: спасенная им душа почившего демона начала пробуждаться в наследнике, переплетая былое со своим новым сознанием – У Чаном.
Понимая, какие сильные чувства из первой жизни могут захлестнуть воспитанника, Го Бохай застыл, вцепившись в дверь.
Он не питал надежд вернуть былого хозяина души и даже не предполагал, что его пребывание в мире людей увенчается успехом. Прожив столько лет в скитаниях и поисках созвездия Гоу, указывающего ему на перерожденную душу, которая в конце концов оказалась У Чаном, он просто подчинился воле судьбы, и, как даос, идущий по долгому пути познания истинного предназначения своей судьбы, Го Бохай шел к своей цели – вознесению северного бога У Тяньбао. Он истинно полагал, что лишь это подарит перерожденному У Чану защиту, укроет истину – чистокровного демона, заточенного в теле смертного, – от недоброжелателей. Но Го Бохай не задумывался, что будет, если к наследнику клана вернется память Мокуана. Что тогда сделают пробудившиеся гнев и ненависть к богам, которые его в прошлом казнили? Не учинит ли бывший демон самосуд в небесном чертоге, окропив Поднебесную кровью бессмертных?
«Получается – начал осознавать Го Бохай – то болезненное рвение юноши к демонам и их истории, описанной на страницах произведений Поднебесной, – не обычное совпадение: У Чан бессознательно тянулся к своим истокам, к первой жизни, когда его знали как демона. А туманный желтый отблеск в глазах, что наставник видел пару раз, лишь свидетельствовал о преобладании над рассудком У Чана перерожденной души Мокуана, собранной воедино».
Несмотря на боязнь возможного исхода, Го Бохай надеялся на лучшее и желал, чтобы У Чан не вспомнил ничего из прошлой жизни. Растерянный, он вновь взглянул на листок:
Безмолвна морская волна, небо над головой освещает мой путь.
В даль я ушел, на время покинув тебя, как же хочется все вернуть.
Зыбь морская[53] больше не слышит мой смех, вдруг тоскливо и ей?
Тысячу ли я должен пройти, чтобы узнать на это ответ.
Взор Го Бохая медленно прошелся по строкам и остановился на последней. Именно это наставник прочел впервые после того, как госпожа У бросила смятую бумагу ему в лицо. Сердце дрогнуло и замерло, да так больно, что дышать стало невыносимо.
Учитель, лунный свет над горой так прекрасен.
Глава 15Часть 1Один день в храме Вечной памяти
Будущие боги наконец пересекли границу Юго-Запада. Лишь только они добрались до владений семейства Ба, как их настигла суровая зима. Дорога была долгая и тяжелая, но это все равно показалось странным У Чану, который привык думать, что Север – самый холодный регион Поднебесной. Но он не учел, что, хотя мороз сам по себе был не таким злым, как на его родине, южные ветра – что-то по-настоящему страшное и невыносимое.
Пока избранные господа скрывались от порывистых ветров в имениях главенствующего клана и участвовали в уже опостылевших церемониях, устроенных владыкой Юга-Запада Ба Юншэном, У Чан обратил внимание на разницу между двумя народами.
Однажды, наблюдая за Ба Вэньлинь и Циншаном, Шао Жоу и Фань Мулань, У Чан отметил: эти уважаемые не так высоки ростом. И с того самого момента он стал изучать южных господ. К тому же на то у него была личная причина – Го Бохай, южанин.
Когда он сравнивал себя с южными будущими богами, при этом не забывая учитывать их возраст и то, что они все еще молоды, у него складывалось ощущение, что среди избранных только одна дылда – он. Благодаря такому простому наблюдению он пришел к довольно странному выводу: его наставник в разы выше своих земляков. Как раз на фоне Го Бохая У Чан считал свой рост обычным. Мужчина высок, тонок и гибок, он мог с легкостью достать до нижних ветвей рослых деревьев, что было довольно трудно сделать господам с Юга. Коренастые местные ни капли не были похожи на наставника с горы Хэншань. И, размышляя об этом, У Чан постепенно пришел к выводу, что Го Бохай с его нетипичными для уроженцев Юга ростом и внешностью больше похож на уроженца Востока. Хотя и это вводило ученика в ступор. Как же все те истории о южанах и их традициях? И рассказы о самом экзотическом фрукте, который был для Го Бохая обычным плодом персикового дерева? Неужели это все была неправда?
У Чан вновь и вновь возвращался к этим мыслям, сидя в экипаже, который только что пересек границу Юго-Запада на пути к сердцу Востока. Вдруг он бросил взгляд на маленький столик с лежащим на нем белоснежным мечом. На белоснежных ножнах виднелась гравировка: «Сяньбай»[54]. Название меча буквально ассоциировалось у У Чана с его наставником: Го Бохая по-другому было просто не назвать, особенно зная его добрый нрав. А когда он облачался в такие же белоснежные одеяния, клинок становился его металлической копией: длинный, изящный и ослепительно красивый.
Наставник, подаривший его воспитаннику, при вручении уточнил: «Можешь звать его просто Байшан[55]. Этому мечу так больше нравится…» И У Чан удивился бы этому – клинок, который выбирает, что ему нравится больше, – если бы не его познания об озере Поянху́[56], где наставник получил этот цзянь от хозяйки металлических вод. Местные много странностей приписывали этому большому озеру, и одной из них была сошедшая с Небес богиня Лункэ[57] – покровительница драконов и создательница всего металлического. Сойдя в Поднебесную, она отказалась от всего Небесного, чтобы быть ближе к людям и к их любви. Обосновавшись на озере в образе водяного желтоглазого змея, бессмертная изготавливала и дарила каждому проявившему смелость духовное оружие. Принято считать, что когда вода на озере Поянху становится невыносимо ледяной, словно холодная сталь, то Лункэ производит на свет новый клинок. Потому ее и прозвали хозяйкой металлических вод. Только никто из смертных в лицо ее так и не видел, да и рассказы о ней тянутся чуть ли не с зарождения Поднебесной, поэтому история происхождения белоснежного клинка звучала как вымысел. Несмотря на это, люди, перебираясь через озеро Поянху, все равно молятся водяному змею и задабривают его подношениями, дабы не гневить.
Под белоснежными, украшенными рисунками волн ножнами меча находился небольшой конверт, запечатанный и перевязанный красной лентой. По словам слуги, идущего за экипажем хозяина, этот конверт попросил вручить молодому господину его наставник как подарок к пятнадцатилетию. Но день рождения этого самого господина уже двадцать лун как прошел, а письмо так и не было прочтено. Причины этому – сомнения: вдруг там то, что подтверждает демоническое происхождение наставника, в которое У Чан, сам не понимая как, поверил после роковой встречи с Кукловодом? Или, может, признание в нечестности со своим учеником, что только подтвердит недавние выводы У Чана.
С того происшествия на горе Хэншань наследник напрягался каждый раз, когда господин Го начинал с ним о чем-либо говорить. У Чан очень боялся, что наставник продолжит тот неприятный разговор, примется объяснять, почему демон, звавший себя Ми, общался с учителем так, словно они были давние знакомые. Да еще и эти слова Кукловода: «достаточно дурить всех вокруг», «явите свой облик»… Юноша не разрешал себе даже в мыслях отнести нечестивое слово «демон» к этому достопочтенному, а тут для Го Бохая выпала такая благоприятная возможность рассказать воспитаннику все в письме, что, кстати, тоже показалось юноше необычным. У Чан знал много особенностей своего наставника, и одна из них была в том, что достопочтенный всегда заставлял ученика изводить кипу бумаги на переписывание выученного, но сам не писал никогда. Даже письма за него писал У Чан. Почему тогда он решил сделать именно такой подарок?
У Чан, погружаясь в новые размышления, долго откладывал открытие тайны написанного. Когда все же неуверенно потянулся за конвертом, его повозка остановилась и снаружи заголосили люди. Он приоткрыл дверь и, выглянув, спросил:
– Что случилось? Почему остановились?
Из-за плеча слуги выглянул уже знакомый своей улыбкой Мэн Чао. Он воскликнул: