Абсолютная тишина глубокой ночью этого же дня была нарушена скрипом половиц храма Вечной памяти. Раздался звук открывающейся двери комнаты объятых сном юношей. Широкие доски кряхтели под тяжестью маленьких ножек, и, не останавливаясь, тихо, словно ветерок, тень прошла к дальней стене.
В этом большом помещении, явно не предназначенном для сна, монахи разместили прибывших господ, точнее лишь пятерых юношей: Бань Лоу, Цюань Миншэна, Ба Циншана, Мэн Чао и У Тяньбао. Перед тем как выказать поклон и пожелать добрых снов, каждому из господ служители храма вручили по бамбуковой циновке и по одному тонкому одеялу. И как бы некоторые из избранных ни хотели возмутиться, узнав о такой «приятной» новости, они промолчали. Под пристальными взглядами летописцев будущим богам пришлось принять этот добрый жест и смиренно улечься на бамбуковый мат. Это было словно испытанием, проверкой избалованных господских тел. И У Чан ощутил всю боль подобного сна, как только улегся, по сути, на голый пол. Прикрываясь тонким одеялом, не спасающим от холода ночи, он долго ворочался, перед тем как провалиться в мир грез.
Силуэт прошел мимо каждого сопящего господина, заглянул каждому в лицо и, лишь дойдя до двух юношей, спящих у дальней стены, остановился. Из тени медленно протянулась рука и, легонько коснувшись одного из спящих, начала толкать его. На удачу или на несчастье скрывающегося во тьме, первым, кого коснулся силуэт, оказался У Чан. Наследник клана У, славящийся своим крепким, почти непробиваемым сном, никак не отреагировал, а вот человек, лежащий рядом, сразу заметил крадущуюся опасность. Мэн Чао дождался удобного момента, а когда увидел тонкую кисть, резко схватил ее, вскочив на колени. За грубым натиском юноши, потянувшего на себя негодяя, раздался писк:
– Ай!
Мэн Чао склонился над спящим приятелем, подобравшись поближе к тени, и шепотом поинтересовался:
– Молодая госпожа Луань?
Силуэт кивнул, и Мэн Чао, поморгав и свыкнувшись с темнотой, наконец разглядел виновницу его пробуждения. Опасение мигом пропало, он отпустил запястье девушки и прошептал:
– Что же вы здесь делаете?
– Хотела вас попросить…
– О чем? Давайте отложим это до утра?
Наследница помотала головой и, шурша одеяниями, придвинулась ближе.
– В женских покоях завелся кот…
Мэн Чао замедлил с вопросом «И что?», застыв прямо перед слабым очертанием лика девушки.
Она продолжила:
– Он не дает мне спокойно спать, бегает под крышей из стороны в сторону по балкам, свалился на меня…
– Но сейчас же он убежал?
– Нет… И стало только хуже… – Луань Ай замерла, почувствовав, как между ними заворочалось укрытое с головой тело. – Кот забрался обратно под крышу и носится сейчас там, словно его сами демоны хотят поймать.
– Но как я могу вам помочь? В ваших покоях спят девушки, зайдя туда, я их оскорблю…
У Чан вновь заворочался. И, выждав момент, когда он вернется ко сну, Луань Ай прошептала:
– Не знаю, но мне боязно, и за кота тоже, господин Мэн Чао…
Он промолчал.
– Вы же сами говорили, что будете мне помогать… – продолжила она.
– Знаю, но…
С каждым словом ее голос звучал звонче, как скрипучая песня надоедливой цикады, которая созывает собратьев.
– Молю… Я не смогу спать в страхе… А вдруг…
Она бы продолжила уговаривать Мэн Чао всю ночь, но вдруг прямо перед их головами У Чан словно восстал из мертвых. Он резко сел на своей циновке с полузакрытыми глазами, не взглянув на скрипучую причину своего пробуждения, подскочил на ноги и направился в сторону выхода.
Луань Ай и Мэн Чао переглянулись и, проводя его покидающий комнату силуэт взглядами, принялись слушать. Из небольшого коридора напротив покоев мужей раздался скрип двери, а за ним – удаляющиеся тяжелые шаги. Вдруг шаги остановились. Глухой удар. Еще один удар, но уже потише, словно что-то свалилось с потолка, и резкий крик женских голосов. Луань Ай и Мэн Чао узнали знакомый командный тон Ба Вэньлинь:
– Что тут происходит?!
Далее подключились и остальные:
– Кто такой?!
– Пошел вон!
– Негодяй, извращенец!
По всей видимости, гул возмущений был обрушен на У Чана, нарушившего их покой. Но его голоса среди создавшейся шумихи из женских визгов и падающих на пол вещей не было слышно. Под громогласное возмущение У Чан вышел из покоев и откинул в сторону мягкий мешок, который, только приземлившись, тут же вскочил и скрылся в неизвестность.
В наследника Севера летели книги, расчески, обувь и, естественно, нелестные слова. Но его реакции не последовало. Вместо этого он возвратился в свои покои, не обращая внимания на вскочивших от переполоха мужей. Дойдя до циновки и ничего не разъяснив, он рухнул на жесткий мат, впечатавшись лицом в пол, и вновь засопел.
Сказать, что все окружение было в огромном потрясении от произошедшего, – ничего не сказать. Наутро У Чан в недоумении глядел на разгневанных дев, которые бранились и кричали на него. Из ночного переполоха, о котором все ему рассказывали, он единственный ничего не помнил.
Глава 17Часть 1Божественный путь
Кортеж юных господ почти достиг финальной точки. Им оставалось только пересечь дивную необъятную горную долину Шуйлун[62], и они окажутся в самом сердце Востока – у врат столицы Лунъюань[63]. Интересна история возникновения двух этих названий – Шуйлун и Лунъюань. У жителей Востока по сей день бродит легенда о водяном драконе, имя которого – Юань[64] – и стало основой для наименования главного города живописного региона. Сам же змей считался несравненным укротителем вод, хозяином и привратником долины на пути к столице. Местный народ верил, что он обитает в этих местах и является главной причиной разлива некогда мощной реки. Водные каналы ущелья с высоты птичьего полета напоминали очень длинного и толстого змея с блестящей чешуей цвета бирюзы, что пробирается средь скал и зелени деревьев. Потому-то горная долина и река носили одинаковое название – Шуйлун.
Со временем река обмелела, местами пересохла, а в центре долины появился желоб, по которому будущие боги в своих повозках и добирались до столицы Востока. От величавого потока остались лишь два ключика, что вяло тянулись вдоль пути, сопровождая своим тихим журчанием кортеж господ. Восток издревле славился своей удивительно богатой природой, как и ущелье. Тут и там попадались каскады больших водопадов, которые поражали мощью тех, кто видел их. Осенью и весной они шумят и клокочут, летом, в самое жаркое время, бегут тонкими струйками, а зимой превращаются в одну большую ледяную стену. И чем ближе повозки приближались к сердцу Востока, тем бурнее лились горные воды, наполняя своей энергией два скромных ручейка. Избранные господа пресытились долгим путешествием и живописными видами и уже после отъезда из очередного храма, название которого – Прибежище душ, перестали останавливаться у необыкновенных мест, а позже и выглядывать из своих повозок. Им, можно сказать, вся эта необыкновенная красота наскучила, потому как в последнее время они только и делали, что приезжали в какой-нибудь обозначенный летописцами город, выжидали процессию Посвящения, местами ввязываясь в светские беседы с достопочтенными господами, а затем вновь продолжали путь по долинам, красоты которых им уже опостылели.
Вместо бесконечного созерцания пейзажей из резных окошек юные господа разбились по группам, кто в чьей повозке, чтобы утолить тоску играми и разговорами. Так и наследника клана У молодой господин Мэн Чао хитростью смог склонить к игре в цепочку чэнъюй[65]. Он и Луань Ай на прошлой остановке навестили У Тяньбао и так у него и остались. В такой компании Мэн Чао счел игру весьма хорошей затеей, поскольку юной госпоже с ее плохим понимаем северного диалекта подобная забава могла бы пойти на пользу. Однако как только У Чан произнес первый чэнъюй, началась полная неразбериха.
Мэн Чао, сдерживая смех, в очередной раз поправил Луань Ай:
– Нет-нет, вслушайтесь… Огненные деревья и серебряный цветок[66] раскрасили ночную столицу Лунъюань…
Наследница должна была уловить тон последнего слова, чтобы подобрать следующий чэнъюй и передать ход У Чану. Но то ли от грубоватого северного диалекта, на котором выражались оба юноши, то ли от шума водопадов, мимо которых они держали путь, ей разобраться с интонацией произнесенного было сложно. Луань Ай попыталась довериться своей интуиции:
– Н-нарисовать?[67] – но тут же замолчала.
– Эх… – разочарованно вздохнул Мэн Чао и поспешил успокоить ее, – ничего, у нас еще много времени, чтобы научить вас понимать северян.
К разговору присоединился У Чан, что ожидал своей очереди.
– Отчего же, совсем неплохо… Вероятнее всего, госпожа Луань хотела намекнуть Мэн Чао, что он излишне старается, дорисовывая змее ноги[68]. Какая разница, какой там тон…
Мэн Чао улыбнулся:
– Ох, ох. Вот только… Лучше быть головой курицы, чем хвостом феникса.
– И что это значит? – У Чан нахмурился, услышав незнакомое выражение.
– То, что вы, уважаемый господин У, явно до этой игры уже занимались поэзией и много литературы изучили, я бы даже сказал, у вас хороший наставник, что складно говорит. А молодая дева Луань Ай только учится, и для нее было бы важнее научиться улавливать интонацию, нежели складно, как вы, лепетать.
Это пояснение чем-то рассмешило У Чана, и он, не скрывая интереса, уточнил:
– И что же, получается, что хвост феникса – это я?
В ответ Мэн Чао лишь улыбнулся, так как подобной реакции от У Чана он и ожидал. За время, проведенное вместе, Мэн Чао неоднократно замечал: наследник клана никогда не лезет в споры, которые оказались частым явлением для кучки богатых господ. У Чан старался не комментировать что-либо или кого-либо, удерживая собственное суждение всегда при себе.