овался моментом, подбегал к ногам, укрытым зимней меховой накидкой, и утыкался в них носиком. Го Бохай вновь и вновь протягивал руку и почесывал его за ухом. И видя, как мужчина склонился над их собратом, два других неслись к нему. Тот, что был самым прытким, подбегал, заглядывал прямо в глубь серых глаз Го Бохая, как бы говоря: «Гладить тут нужно только меня!» – а после в нетерпении топал лапкой. Тот, что был игривым, тридцать три раза падал, спотыкаясь, набрасывался на руку и начинал с нежностью покусывать тонкие пальцы.
Был и четвертый северный пес, что расхаживал за Го Бохаем повсюду, – Юэ. Но она сидела в стороне, рядом с Вожаком.
Волчата вновь начали борьбу друг с другом, и, наблюдая за ними, отец семейства громко рыкнул. Все трое сразу подскочили на четвереньки и, утихомирившись, сели у ног наставника. Го Бохай оценил силу влияния Вожака и необъятное уважение щенков к своему отцу, но все же посчитал этот жест со стороны предводителя стаи лишним.
– Отчего же вы гневаетесь на них, это всего лишь детская игра, дорогой Вожак. Они ни капли не мешают мне, пусть резвятся, пока малы…
Но тот и глазом не повел, лишь гордо задрал нос. Го Бохай продолжил:
– Но тогда почему к одним своим детям вы строги, а к другим снисходительны?
Вожак лишь вильнул хвостом в ответ. Задав вопрос именно так, Го Бохай имел в виду отношение Вожака к тройняшкам и к своему воспитаннику. Ведь именно его, У Чана, как собственное дитя, с момента его рождения опекал отец волчьей стаи. Своему человеческому, хоть и приемному ребенку гордый северный пес позволял многое: есть, что пожелает, лазать, где вздумается, дергать главу волчьего семейства за все, что подвернется, и вести себя, как захочется сердцу, но вот к другим своим детям из потомства такого снисхождения не проявлял. Все волчата и волки неукоризненно слушались его и без одобрительного фырка Вожака даже не думали что-либо предпринимать. Примером его жестокого и бездушного воспитания была Юэ. Хоть ее, выхоженную человеком, и приняли обратно в стаю, она все еще была той, кого собственное семейство выбросило на улицу, ни капли не задумываясь о ее судьбе.
«Возможно, – пришел к мысли Го Бохай, – Вожак правильно делал, стоя на своем и держа всех в ежовых рукавицах, ведь если его вдруг перестанут слушать, он потеряет всякий авторитет как в собственной стае, так и в глазах своего хозяина, достопочтенного главы клана У».
Стойкий и иногда жестокий Вожак был полной противоположностью мягкого и уступчивого наставника. Наверное, Го Бохаю тоже стоит чему-то поучиться у волка, например вести себя с учеником построже. Только что-то внутри подсказало – такому не бывать. Он даже попытался представить момент, когда будет вынужден накричать на У Чана, возможно, даже одарить его отрезвляющей пощечиной, но Го Бохай так и не смог придумать, какой поступок должен совершить воспитанник, чтобы он так разозлился.
Сдавшись, Го Бохай выдохнул и с улыбкой вновь обратился к Вожаку:
– Извините… но я так не смогу…
Волк словно понял, что именно сейчас пытался сказать мужчина, и недовольный его слабостью отвернулся.
Го Бохай склонился к щенкам, отдав им свои руки на растерзание, и услышал поблизости шорох крыльев прилетевшей птицы. Она села на крыше беседки, отчего огромная шапка снега свалилась на землю, и каждый, кто был в зимнем саду, занятый и не очень, направил взор на ворона.
Стряхнув с крыльев белый пушок, Сянцзян усмехнулся:
– Так вот сколько времени нужно Го Бохаю, чтобы одичать и начать разговаривать с четвероногими!
Го Бохай вздохнул, выпустив горячие клубы пара изо рта.
– И правда, с тобой не только одичаешь…
Ворон спустился к земле и, коснувшись снега, принял человеческий облик. К удивлению наставника, свора псов, что так пристально провожала взглядами демона Тьмы с верхушки здания до центра садика, не набросилась на него, как только тот сравнялся с ними, а наоборот – принялась радостно встречать. Со стороны это выглядело как воссоединение семьи, где каждый был рад возвращению блудного собрата. К Сянцзяну сбежались все, и даже Вожак повел себя с ним менее презренно: просто никак не отреагировал на его появление. Увидев в глазах отца разрешение, щенята рванули к демону, оставив тихоню одного. Как этого будущего обольстителя не интересовали глупые состязания и бесконечные игры, так же его не интересовало воссоединение с черноволосым демоном. Го Бохай взял его на руки, посадил на колени и начал гладить, проводя пальцем от носика до макушки.
Он вновь посмотрел на виляющих хвостами псов. До этого всё внимание наставника было приковано к их радостным мордочкам, сейчас переключилось на нечестивца, эмоции которого казались ненаигранными. С момента их первой встречи, когда владыка царства демонов небрежно указал на Сянцзяна рукой и объявил: «В Поднебесной объявляться будете вместе, он – твоя защита и мои глаза…» – Го Бохай знал лишь два расположения духа Сянцзяна: пассивное недовольство – это когда он закатывал глаза или медленно выдыхал, и безучастное пренебрежение – когда умывал руки ото всех дел и их последствий. Язвительных комментариев и попыток Сянцзяна быть смешным Го Бохай не понимал, как и не знал никого из всех трех миров, кто смеялся бы над его шутками. И поэтому зачастую потуги демона проявить свое остроумие не вовремя Го Бохай принимал за должное. Он настолько привык, что рот этого смутьяна извергает ненужный никому бред, что, когда демон молчал и не бросался колкостями, наставник с горы Хэншань невольно поворачивался к нему и дивился, что тот мог поддерживать тишину. А сейчас, когда каждый из псов лез к сидящему на заснеженной земле, Го Бохай узрел, как Сянцзян слегка улыбался им, и эта улыбка не источала яд и не отравляла собой все вокруг.
Немного поразмыслив, наставник произнес:
– Твоя способность принимать облик всего живого неплохо помогла тебе сдружиться с северными волками клана У… Если бы не она, я бы подумал, что ты ранее был неплохим другом и хозяином.
И на удивление Сянцзян ничего не ответил. Го Бохай не смог ничего поделать со своим интересом и уточнил:
– Когда?
Демон отвел взгляд и скривил лицо, будто ему было противно само осознание, что его только что прочли как книгу. Немного помешкав, Сянцзян без эмоций выдавил:
– Давно… При жизни…
Го Бохаю стало неловко от скомканного, но довольно емкого ответа демона. Он сразу догадался, что в этих двух фразах кроется. Первая, хоть и была произнесена безучастно, звучала так, словно Сянцзян в глубине души все еще не отпустил то, что случилось с ним когда-то, а вот вторая была гораздо понятнее Го Бохаю. В царстве демонов, если забыть о мелких порождениях тьмы – злых духах и монстрах, – существует две категории: те, что были рождены в чертогах кромешного ада, и те, кто по собственной воле ушел во мглу и осквернил себя навсегда. «При жизни» означало только одно: когда-то Сянцзян носил имя смертного и был живым, благоухающим господином. Причин, почему его душа не нашла успокоения в мире людей, Го Бохай не знал. Как и не знал, как тот умер.
Неловкость за то, что, как показалось Го Бохаю, он не должен был спрашивать, а уж тем более знать, не проходила. Продолжая думать, как он может сгладить неприятное молчание, он вдруг вспомнил:
– Почему ты здесь? Ты должен быть с У Чаном!
Сянцзян зыркнул на мужчину своими черными глазами, на лице его появилась гримаса отвращения:
– Не стоит переживать…
– Что ты имеешь в виду?
Демон будто бы старался увернуться от беседы, разговаривая надменно:
– Как ты ранее говорил о двух южных богинях из семейства Лун, если они ходят в тандеме, значит, найдут любого демона… На подходе кортежа будущих богов к восточным границам они меня выследили. Я был вынужден на время покинуть мальчишку, иначе они заподозрили бы, что я приглядываю именно за ним.
Го Бохай разгоряченно произнес:
– Если что-то произойдет, богини останутся безучастны! Небесным служителям запрещено вмешиваться в жизни смертных. Ты должен был остаться…
– Поверь – он в порядке. В любом случае я ничего не смог поделать. Ты бы сам как поступил? Не просто же так вы, уважаемый, использовали отговорку «наставники не сопровождают будущих богов на церемонии Посвящения»? Сам же прекрасно знаешь, что, если бы отправился с ним, ничего страшного с репутацией мальчишки не произошло бы. Ты просто сам не желал попасть в подобную ситуацию, так что не перекладывай на меня всю ответственность!
И вновь Сянцзян был прав, а Го Бохаю нечего было ответить. Он ущипнул мягкую щечку тихони, что уже успел пригреться на коленях и уснуть, и, не поднимая головы, сказал:
– Значит, раз ты здесь, а У Чан далеко и не помешает нам, поможешь с одним делом. Нас ждет долгая дорога.
Некогда бог дождей и гроз, покровитель южных земель Го Бай почитался разными народами. Поднебесная была застроена храмами Тяньтань в его честь. Их количеством и размахом он спокойно мог утереть нос какому-нибудь обленившемуся богу войны, конечно, если бы среди бессмертных была допустима подобная конкуренция. Однако всеобщая любовь к Го Баю быстро погасла, как одна из тысяч звезд в ночном небе: Поднебесную заливало весенними дождями, доходило до такого, что вышедшие из берегов реки разрушали и смывали на своем пути целые города и храмы других богов. Люди молились о смягчении гнева, небожители призывали к благоразумию, покуда они еще могли сдерживать свою злость, но тогда Го Бай, виновник происходящего, был глух к мольбам. Лишь взглянув на масштабы бедствия, он осознал, что за свой поступок более не имеет права находиться среди бессмертных. В мире людей храмы Тяньтань сносили, на их месте строили другие, а самого бога дождей и гроз прозвали богом непогод. И Го Бай этому нисколько не препятствовал. Признавая свою вину, он сам разрушил большинство своих северных и восточных храмов, в то время как южные уже давно были преданы огню бывшими последователями.
Когда Го Бохай обратился с просьбой к Сянцзяну, то пояснил: на северных землях осталась еще парочка храмов Тяньтань, и один из них как раз находился поблизости со столицей в хребте Тяньшань