Из поместья с извилистыми коридорами молодые люди вышли не через южные парадные двери, как все, а с противоположной стороны – через выход для слуг и простого люда. Это могло бы показаться У Чану странным, если бы он не знал своего приятеля так хорошо. Мэн Чао же поступил так нарочно, чтоб затеряться среди толпы, отбиться от сопровождавших их слуг и лично провести Северного убийцу демонов по живописным просторам Лунъюань.
Когда они зашли за угол поместья, там их уже ждала тоненькая девчушка в синеватых одеяниях, которую невозможно было не узнать – Луань Ай.
На больших центральных улицах столицы было довольно шумно: зазывалы чайных, трактиров и местных павильонов отдыха голосили без остановки в попытке завлечь побольше приезжих. Если в Тяньцзинь – столицу Севера – ехали ради красавиц и металлов, то в сердце Востока – ради шелков, здешних красот, местной музыки и уникальной живописи. Каждый приезжий желал хоть одним глазком взглянуть на какую-нибудь знаменитую работу местных художников, чтобы сделать свою жизнь более значимой, или попытать удачу и устроиться в чей-то богатый дом, чтобы остепениться в Лунъюане.
У каждой лавки подмастерья без стеснения выставляли напоказ новые работы, было ли то блюдо или скульптура, изделие из дерева или фарфора. Всё здесь непременно украшалось вьющимся узором, напоминающим облака. В тени крыш на стенах висели недавно законченные художниками горные пейзажи, которыми местные очень гордились. Судя по обсуждениям людей, собравшихся вокруг одной картины и восхвалявших тонкую и точную работу мастера, каждый второй знал изображенное место. Казалось, все без исключения жители столицы от мала до велика смыслят в живописи.
– Вы только взгляните: тридцать три тысячи елей на горном мысе Юэхай![89] В прошлом этой красотой мог наслаждаться только клан…
– Ай-я, стоит ли средь бела дня вспоминать почивших? – прервал разговор мужчины покупатель рядом.
– Но как похоже на то место, да и каждое деревце словно живое!
Тут же в паре шагов звонкоголосый мальчишка приглашал прохожих испробовать чай в компании милейших красавиц и насладиться их танцами. Через дорогу другой юноша подбегал к людям и предлагал провести досуг в тишине и спокойствии среди редких работ, которые заведению подарили именитые мастера в знак признания и любви.
Мэн Чао без умолку рассказывал о происхождении идеально ровных улочек, жилых домов, которые все до единого были вымощены белым камнем, и о людях, что, только увидев сребровласого господина, бьют ему поклоны.
Естественно, интерес У Чана рос с каждой минутой и в итоге заставил молчаливого наследника сказать несколько фраз, прервав бурлящий поток слов товарища:
– Почему прохожие так странно себя ведут? Такое чувство, что я не покидал своих владений. Отчего они мне кланяются?
– Все очень просто, – Мэн Чао подвел У Чана к бронзовому зеркалу, выставленному на продажу. – Посмотри. Что ты видишь в его отражении?
С ночного инцидента не прошло и дня, поэтому У Чан немного побаивался встретиться со своим отражением. Он посмотрел украдкой и, отвернувшись, цыкнул:
– Тебя и себя.
– Странно… А мне видится хмурый молодой человек. Да и еще – ой, как неожиданно! – на его голове серебряные волосы! Вот уж незадача, добавь бороду – и из него выйдет самый настоящий горный дух, – смеясь, он повернулся к другу, но улыбка быстро сползла с его лица, как только он словил на себе хмурый взгляд У Чана. – Ч-что? Нечего на меня так смотреть… Не я же виноват, что ты родился с такой выдающейся внешностью. Неужели ты меня не слушаешь? Я неоднократно тебе рассказывал о народе Востока. Не исключено, что люди принимают тебя за потомка какого-нибудь старца… – Тут Мэн Чао поменялся в лице. Он обернулся вокруг своей оси и выдал: – Где… где дева Луань?!
Оба бросились обратно по дороге, которой шли. Смотря по сторонам, так сразу и не поймешь, которая из девушек могла быть Луань Ай: ярко-синий цвет платьица наследницы оказался излюбленным у восточных барышень. Да и к тому же почти каждая была схожа с ее ростом.
Запыхавшись, Мэн Чао остановился и принялся клясть собственное колено, обвиняя родителей в уродившемся в семье неудачливом сыне. Было жалко глядеть, как он сам себя проклинает, поэтому У Чан заверил:
– Молодая Луань, верно, вернулась в поместье.
Однако, как после выяснилось из рассказа Мэн Чао, с юных лет Луань Ай была привязана к родному дому, она не знала ничего за его пределами и была окружена заботой придворных дам. Из-за чахлой матери наследница отказалась от возможности иметь хоть какую-то личную жизнь и все свои пятнадцать лет посвятила ей. Услышав подобное, уже становится не по себе, а стоит представить маленькую девчушку, пытающуюся изо дня в день заговорить с прикованным к кровати родным человеком, так и вовсе сердце обливается кровью. Единственная дорога, которой Луань Ай доводилось ходить в одиночестве, состояла из ста пятидесяти семи шагов от северных до южных покоев. В остальном молодую госпожу всегда сопровождало скопище слуг. И Мэн Чао был об этом хорошо осведомлен, потому что сам проживал в поместье Луань. До самого отъезда на Север он и наследница практически не виделись, им случалось встретиться лишь несколько раз, да и то случайно. Луань Ай была отдалена от политических вопросов, Мэн Чао, напротив, каждую минуту проводил подле владыки, которого окружали советники и генералы. Поэтому, если их пути и пересекались, он отвешивал ей уверенный поклон, а она ему кротко улыбалась.
У Чан не в силах был примерить ее судьбу на себя: сколько он себя помнил, в его семье у всех со здоровьем был порядок. Если не считать нервных срывов матери, конечно. Вот кому, по его мнению, действительно нужен был лекарь. И даже в самые суровые зимы никто в поместье У не болел. Поэтому он и представить себе не мог, каково на самом деле часами сидеть у постели больного родственника.
В конце рассказа Мэн Чао добавил:
– Владыка больше всего боится, что юная Луань повторит судьбу своей матери, поскольку в венах обеих течет кровь первой главенствующей госпожи, которая основала древний клан. Мало кто знает: хворь, сгубившая госпожу, – это сила, передающаяся из поколения в поколение в клане Луань.
У Чан не удержался от уточнения:
– Откуда человек, носящий фамилию Мэн, знает даже такие подробности? Подобное в библиотеках не хранится, а если это слухи, то уж слишком странные. Никто из сплетников не выдумал бы такое для потехи. Людей не интересует чужое горе, им подавай веселье и грязь, перемешанные в одной чаше для питья…
Оказалось, владыка Востока во многом доверяет Мэн Чао, прямо как родному сыну. Пока оба юноши шли обратной дорогой, Мэн Чао продолжал просвещать приятеля. Семейство Мэн, а точнее, предок молодого Чао – прапрадед Мэн Цзюнь – был главным полководцем в войске Агатового императора. Заслуг того мужчины во времена объединения Поднебесной было не счесть, но в один из дней, когда всё в одночасье рухнуло и карта территорий его величества надорвалась вместе с его смертью, кланы начали делить земли между собой. В этот раз власть Сына Неба не передалась кому-то достойному по праву, а ушла в загробный мир вместе с правителем. Военачальник Мэн оказался доблестным и благородным, он не отвернулся от народа и не забыл волю своего почившего правителя, который желал единения и гармонии в Поднебесной.
Но как бы Мэн Цзюнь ни старался, сколько бы кланов к нему ни примыкало, то, что должно было сгинуть, находило новые пути к разрушению. В итоге в его командовании осталась малая доля войска, силы которой постоянно убывали, как вода из треснувшего сосуда.
За ним стояли двое сыновей: старший, почти достигший девятнадцатилетия, и младший, лет семи. И если за первого беспокоиться не стоило, так как он везде следовал за своим отцом – и в огонь и в воду, – то за второго его сердце болело. Военачальник был здравомыслящим человеком, четко осознающим, что станет с его родом, если он не бросит остаток сил на защиту границ хотя бы одной части Поднебесной, поэтому в один из дней он и следовавшая за ним армия явились к семейству Луань.
Он был наслышан о доброй воле местного главы, сжалившегося над одним сиротой из семейства Го, чьи родители преследовали ту же благородную цель, что и военачальник Мэн. Зная это, он рискнул всем, что у него было, и, несмотря на свою гордыню и амбиции человека, что ранее жил в трех шагах от Сына Неба, все же преклонил колено перед кланом. Их силы объединились, а главы Луань не подвели бывшего императорского военачальника и воспитали его младшего наследника как собственного сына. Мэн Цзюнь и его старший сын так и не вернулись с поля битвы, раскинувшегося на границе территорий Юга и Востока. Из плохо сохранившейся книги по истории, которую Мэн Чао отыскал среди вороха других в библиотеке клана Луань, он узнал, что его прапрадед вместе со своим сыном и остатком императорской воли сгинули под нескончаемым столбом огня, простирающимся до небес.
Впредь с того злосчастного дня по указанию главенствующих Луань все из семейства Мэн стали считаться близкими родственниками клана. Но, даже несмотря на это, Мэн Чао жил отдельно со своими родителями. Жизнь их была довольно скромной, чуть лучше, чем у чиновника низшего сословия: одежд не штопали, но и изысканных шелков не носили. И когда положение его семьи совсем ухудшилось, владыка Востока решил поступить так же, как когда-то поступили предки его безгранично любимой супруги: помог им в трудную минуту. Луань Фэнхуа забрал юного Мэн Чао с собой, благодаря чему сейчас тот может гордо стоять рядом с Северным убийцей демонов, называя себя будущим благодетелем, а к У Чану обращаться на «ты». Последние десять лет он жил в поместье восточных правителей, изучая различную литературу и рассуждая на политические темы с достопочтенным владыкой. Как раз он и посвятил будущего бога в историю жизни наследницы и поведал о своих переживаниях.
Когда Мэн Чао наконец закончил рассказ, У Чан пихнул его и мотнул головой в сторону. Юноша обернулся туда, куда указал приятель, и увидел среди толпы тоненькую фигурку в темно-голубом одеянии. Он ринулся к девушке со слезами на глазах.