На следующий вечер все повторилось. Тогда отец быстро собрал сына, укутал его в одеяло и сел вместе с ним в повозку, чтобы куда-то уехать. Дорога оказалась долгой. Мэн Фэн уснул на половине пути, а когда открыл глаза, увидел незнакомые, украшенные золотом покои и толпу людей, которая его окружила.
Вышло так, что, узнав о тяжелом положении их семьи, дом Луань вызвался помочь им: с этих самых дней Мэн Фэн жил под кровом правящего клана по наказанию отца. Дети придворных дам побаивались замкнутого мальчика, поэтому он все время проводил подле владыки, молчаливо слушая его рассказы о юной наследнице, что очень походила на него.
Многие месяцы Мэн Фэн не видел того, о ком Луань Фэнхуа столь трепетно ведет беседы: «Кто же позаботится о моей пташке Сяо-Ай, если меня вдруг не станет? Доченька, как и ты, ни с кем не общается и только плачет по дорогой маме».
Смотря на мужчину, сердце которого было наполнено глубокой печалью, Мэн Фэн так и отсиживался бы в стороне ото всех, поддаваясь отчаянию владыки, но тут перед ним появилась девочка. Казалось, спрятавшись в семейной библиотеке, она плакала весь день – личико было красным и опухшим. Она не сказала ни слова, только тихонько всхлипывала. Оба стояли друг против друга. Среди ровесников Мэн Фэн в жизни не видел настолько печальных – обычно дети улыбались ему или издевались над ним из-за того, какой он плакса. Но в ее невинных глазах он увидел лишь грусть, которую испытывал сам. Столкнувшись впервые с Луань Ай, Мэн Фэн более не мог вести себя подобным образом. Он наконец пошел на поправку и уже вскоре попросил у владыки о личной встрече с отцом.
Тогда ему было уже десять лет, и предстоящий разговор был столь неожиданным, что Мэн Фэн запомнил каждое слово ослабевшего от болезни отца.
Мэн Фэну с рождения была дарована сила. Отец умышленно долгое время не поднимал эту тему, так как знал: подобное знание в раннем возрасте нанесло бы неизгладимую травму сыну. Эта сила течет в каждом мужчине их семейства и передается от отца к сыну, однако ее никто никогда не воспринимал как дар: она – самая что ни на есть кара темных богов. Вышло так, что, когда прапрадед Мэн Фэна во время битвы за восточные земли скончался, его сыновья стали обладателями этого проклятия. Позже много людей погибло из-за их неумения контролировать этот демонический огонь, и много поколений в семействе Мэн скрывали это, чтобы не прогневать окружающих. Чаще всего все случалось, как с Мэн Фэном: неожиданный пожар забирал чужие жизни, однако не проклятых потомков. В ту злополучную ночь госпожа знала, что ее сын не погибнет, но материнское сердце все же не выдержало, и она рискнула собой.
Пять лет – это возраст, в котором проклятие семейства пробудилось в Мэн Фэне. С каждым новым годом оно все сильнее захватывает тело носителя, а с каждым призывом демонического огня медленно его убивает.
Мэн Чао поведал У Чану о смерти своего отца. Среди своих родственников он считался долгожителем: с самого рождения был предостережен отцом о последствиях проклятия и ни разу к силе не прибегал. Оставался год до его тридцатилетия, когда он ушел из жизни, оставив своего десятилетнего сына совсем одного. И хотя в смерти своего отца Мэн Чао был невиновен, он все же считал себя причастным к ней и корил себя изо дня в день. Как он полагал, он мог бы хоть чем-то да помочь отцу, когда разрушительная скверна добралась до того, но Мэн Фэн запоздал, и все, что ему оставалось, – это наблюдать, как последний из близких уходит.
Мэн Чао, сидя напротив приятеля, провел пальцем левой руки от кисти к шее, обогнул грудь, указал на вторую руку, а после оказался у сердца:
– Когда проклятие семейства Мэн захватит все мое тело, дойдет до сердца, я, как отец, умру. Другого исхода и быть не может, – он поднял взгляд на У Чана и продолжил: – Ба Вэньлинь верно заметила сегодня в главном зале: у меня нет божественных сил. Проклятие только выглядит как сила или как небесный дар, но ни первое, ни второе не преследует цель убить своего хозяина, а эта мощь с каждым днем пожирает меня изнутри. Обхитрить судьбу не удастся: пользуйся этой силой – не пользуйся, годам к тридцати моя кровь вскипит. До сегодняшнего дня я грезил возможностью избавиться от этой кары, но, видимо, я многое себе надумал…
У Чан перестал рассматривать алый узор на плече Мэн Чао и уточнил:
– Что еще за возможность?
Вопрос прозвучал с долей пренебрежения, потому что он все еще не мог в своей голове уложить, как все это могло произойти с Мэн Чао. А с учетом того, что тот во многом ищет собственную вину, легче верится, что он и в этот раз что-то себе навыдумывал и заранее расстроился, не проверив теорию как следует. Но оказалось все иначе, чем У Чан смог предположить. Мэн Чао не просто изучил эту возможность, а даже устранил виновника несчастья пару часов назад, вот только тот не снял свой треклятый дар с семейства Мэн, когда умер.
– Проклял нас демон-заклинатель огня Хоцзучжоу. Я не знаю причин, не знаю даже, чем мы его так разгневали, но, когда я его настиг, этот гад вдруг решил умереть от своего же проклятия. Если бы я тогда знал, предположил, что так выйдет, я бы попытался поймать его живьем и выпытать из него все ответы, но теперь такой возможности попросту нет. На самом деле проклятие дома Мэн имеет иное название – проклятие восставшего Хэйфэна. Так, по крайней мере, гласят выдержки из записей о войне на границе юга и востока.
Когда Мэн Чао об этом упомянул, в голове У Чана всплыл их недавний разговор. Тогда приятель сказал, что искал записи о своем прапрадеде – главнокомандующем Мэн Цзюне, а сейчас выходит, что все поиски были нацелены куда глубже. В библиотеке клана Луань Мэн Чао сделал удивительную находку: два выживших генерала после громкого разгрома принялись утверждать, что на стороне южан была не только численность, но и парочка бессмертных воинов. Последние не боялись ничего: ни ран, ни многочисленности армии противника, ни оружия в руках восточного войска. Бессмертные воины, сражавшиеся на стороне южан, буквально смеялись в лицо врагу, пускали реки крови и открыто наслаждались этим. За их безумную жестокость их прозвали демонами во плоти, но никто и подумать не мог, что перед смертными и правда стояли темные боги.
Когда один из разведчиков Востока донес это известие до главнокомандующего и остатка армии, Мэн Цзюнь счел должным призвать к ответу тогдашнего главу клана Ба. Простить кровожадного главу можно было за многое: за то, как он предал волю Агатового величества и, подгадав момент, бросил все силы для сеяния смуты в других главенствующих домах; за то, что поставил семейство Чжао на колени и вынудил всех считать территории Юга и Запада едиными; за то, как обошелся с угнетенным народом, принудив биться за своего же захватчика, и за то, что довел всю Поднебесную до пятилетней войны. Но за то, что он делал все это не собственными силами, а пользовался поддержкой демонов, главнокомандующий Мэн простить его не смог.
Как человек с высокими моральными принципами, он счел себя должным воззвать к совести противника. Когда перед глазами главы Ба со стороны Востока вышло огромное войско под командованием Мэн Цзюня, нечестивцы вдруг всполошились и устроили огненно-кровавую бурю. На месте, где сошлись армии Востока и Юго-Запада, до Небес распростерлась огненная стена, а из нее, словно через столб воды, вылезло целое скопище демонов, которые перерезали и перегрызали глотки людям, позволяя пламени сожрать их тела. Там же погиб прапрадед Мэн Фэна со своим старшим сыном и там же отдал свою жизнь бывший глава Ба.
Можно сказать, для двух домов – Ба и Луань – тогда все вышло крайне удачно: вместо мщения за погибших и отстаивания правды кланы устроили холодную войну и окончательно разорвали все отношения друг с другом.
Тогда же в записях о прошедших кровопролитных днях Мэн Фэн и нашел упоминание о проклятии: нечестивец, вызвавший огненную стену, был заклинателем огня, а его подоспевшие из царства демонов соратники временами в пылу битвы обращались к нему «господин Хэйфэн».
У Чан поймал себя на мысли, что поступил бы так же, как Мэн Чао: ринулся бы навстречу единственному шансу, чтобы снять проклятие.
Мэн Чао встал со стула и размял плечи:
– Когда ты станешь обладателем божественной силы, например, как Ба Циншан и его сестра, ты ощутишь ее мощь и возможности того, на что ты способен, и сможешь по-настоящему понять меня. Имея могущество, я попросту упустил все, – он указал рукой на свой изогнутый клинок в углу комнаты. – Ты видел – одного моего взмаха хватило, чтобы остановить десяток последователей культа Хоцзучжоу… Будь я в нужную минуту рядом с покойным главой Луань Фэнхуа, я смог бы спасти его жизнь.
У Чан принял его слова холодно. Ему думалось: «Как можно продолжать так упрямо настаивать на своей вине? Если размышлять, как Мэн Чао, то тот много еще чего мог предотвратить». Но вместо очередных попыток образумить товарища У Чан задал вопрос, который ему показался самым важным из всех, что кружили сейчас в его голове:
– А как же твоя жизнь? Прибегая к силе своего проклятия, как прошедшей ночью, ты приближаешь смерть.
Не удостоив друга взглядом, Мэн Чао направился к другую сторону комнаты:
– Да будет тебе, нашел о чем переживать!
Прошло несколько часов с разговора Мэн Чао с У Чаном. Поместье клана Луань ожило. Как гласил народ: день должен сменить ночь, а молодая госпожа – своих родителей. Никто в столице так и не спал, поскольку воспоминания о произошедшем заполняли все мысли: пламя, крики, звуки ожесточенной битвы. Поэтому после известия о церемонии принятия власти все окунулись с головой в приготовления.
Одни люди столпились у ворот поместья клана Луань, другие по обратную сторону готовились к процессии. Подобную суматоху сложно было назвать праздником, а с учетом того, что многие из погибших все еще не были захоронены, этот день злые языки прозвали черным торжеством. Вряд ли кто-то будет ликовать и приходить в восторг от назначения нового правителя в столь тревожное время, без сомнений, многие будут тихо плакать, а тем, кому хватит сил сдерживаться, прикроются маской тяжелой улыбки.