Владыка обратился к Ба Вэньлинь:
– Вы, молодая госпожа, живете чужой жизнью, чужими желаниями, вряд ли людям нужна богиня, которая запуталась в своем предназначении и пытается угодить лишь одному смертному.
Некоторые избранные потупили взгляд, в том числе ее младший брат – по-видимому, узкий круг людей, приближенных к ней, понимал, о чем говорил достопочтенный. Остальные с большим интересом поглядывали на Ба Вэньлинь в ожидании очередного всплеска гордости и были поражены: она покорно поблагодарила за наставление и ни слова больше не проронила.
Советники Востока принялись тихо судачить о происходящем, как голос владыки перебил их:
– Господин Мэн, понимаю, вам выпала тяжелая судьба нести проклятое бремя своего предка. Однако, если все же решитесь прыгнуть в пасть тигру, будьте осмотрительнее с товарищами: разжигая огонь, можно сжечь не только себя[47]. И, наконец, вы…
Обернувшись к У Тяньбао, достопочтенный столкнулся с пожирающим взглядом серых глаз. Владыка неторопливо загибал пальцы:
– Не считаетесь ни с чьим мнением. Не соблюдаете сыновью почтительность. Не осознаете свое истинное предназначение. Задумайтесь, поскольку дальше вам будет только сложнее. – В конце он улыбнулся всем присутствующим и вернулся на свое место. – Последнее касается всех избранных: вы только начинаете свой путь. Немного времени еще есть, чтобы подготовиться к переменчивой погоде[48] и решить для себя, хватит ли вам духу выдержать уготованное судьбой.
На этих словах все, кроме прибывших с Востока, покинули Небесный павильон. Перед уходом избранные и их наставники поклонились владыке в последний раз, сделали три шага назад и только после повернулись к нему спиной. У Чан осознавал свою провинность – сам незадолго до этого дня размышлял о своих поступках и о том, сколько перечил матушке. Даже назло ей при общении никогда не называл ее ласково «мама», обходясь всегда официальными обращениями.
Однако сожаления длились недолго: только наследник увидел Ба Циншана, его мысли быстро переключились на тему благосклонности Небес. Он хотел было расспросить приятеля побольше о том, что приключилось с ним за гранью мира живых, но так и не успел.
– Извините… – Ба Циншан по глазам товарища сам понял, что хотел сказать У Чан, и мягко хлопнул его по плечу. – Давайте сегодня вечером встретимся, сейчас мне срочно нужно догнать сестру. – Перед тем как спуститься по лестнице, чтобы поспеть за пропадающей вдали Ба Вэньлинь, он напоследок скромно добавил: – Если не успею, она точно разнесет свои покои.
Быстрым шагом южанин исчез из виду, остальные избранные тоже разбрелись кто куда. У Чан стоял под местом, где должна была висеть табличка с названием павильона, а если быть точнее – бывшего храма. Казалось, сказанное владыкой все же немного волновало наследника. Го Бохай наблюдал за учеником и, не зная, что сказать, молча спустился к храмовой площади.
Какое-то время оба шли и просто наблюдали за местными. Вот послушники проветривали архивы библиотек: бережно выносили на улицу и раскладывали на циновке книги и рукописи, чтобы солнечные лучи просушили бумагу. Вот младшие даосы мыли полы и стены здания, а те, кто постарше, шли за ними и все тщательно перепроверяли. Каждый знал свою задачу, как пчела в улье, и выполнял, не засматриваясь на трогательные пейзажи. Поглядывая на людей, У Чан пришел к мысли: послушники с Туманного хребта – вот кто точно был избавлен от пяти ядов смертной жизни[49]. Он поднял глаза на фигуру, которая с юных лет ассоциировалась у него со всем лучшим в этом мире.
– Как себя чувствует учитель? Перед выходом мы так ничего и не поели, позвольте вам принести кашу?
Время было раннее, поэтому ничего другого из еды ослабшему наставнику У Чан предложить не мог. В местной столовой по утрам подавали одно и то же блюдо, и все его называли кашей, хотя внешне и на вкус она напоминала серую, как несуразная жизнь бедняка, похлебку.
Го Бохай отказался, и наследника это ничуть не удивило: учитель с первых дней их знакомства не обладал большим аппетитом – ел подобно цыпленку или маленькой пташке, по зернышку в день. А сейчас, после того как пришел в чувства, наверное, и вовсе не желал видеть еду. Но тут У Чан услышал вопрос:
– А ты… как себя чувствуешь? – Го Бохай остановился.
– Я полагал, что будет хуже. – Разговор шел, конечно, вовсе не о самочувствии У Чана. – И все же благодарен владыке за науку. В будущем этот ученик приложит больше усилий, чтобы более не выставлять наставника в плохом свете.
Вначале воспитанник хотел, как всегда, извиниться, но за последнее время столько раз это делал, что ему казалось, слово «простите» постепенно утрачивало истинное значение. После череды бессонных ночей, которые У Чан провел, ухаживая за своим учителем, он вдруг ощутил груз ответственности за него. И сейчас желал показать серьезность своих намерений:
– Почему-то до этой минуты я глупо полагал, что мои поступки касаются только меня.
Дойдя до двора, где хлопотали слуги наследника, воспитанник попросил наставника отдохнуть, забрал свою подушку и направился к себе. Только он закрыл дверь покоев, как в нее с силой постучали.
– Северный убийца демонов, гости пришли! – На пороге стоял Мэн Чао, который тут же вырвал подушку из рук наследника и кинулся душить его в объятьях, словно сто лет его не видел. Дав продохнуть товарищу, он удивился: – Ох, правду говорили советники – вырос на полголовы! Еще пару лет, и начнешь небеса макушкой задевать, только сильно-то не зазнавайся!
Забавная улыбка Мэн Чао и его выражения, которые могли задеть любого другого господина, растрогали У Чана – он словно после долгой дороги впервые присел перевести дух и, поддавшись моменту, на мгновение приобнял гостя.
Мэн Чао рассмеялся от такой сентиментальности и вдруг вскрикнул, когда его дернули за ухо.
– Чего приехал? – Хоть слова У Чана звучали неприветливо, он все же был рад появлению приятеля на Туманном хребте.
Мэн Чао шагнул в комнату как в свою.
– Разошлись дороги на чуть больше половины года, и ты уже рычишь на старого товарища? Во дела! – В комнате некуда было присесть: стулья были сложены слугами на стол, поскольку последние дни хозяин провел не у себя в покоях. Мэн Чао взял один, поставил на пол и упал на него. – Теперь твой новый товарищ господин Ба?
Прозвучало это с долей ревности, так что даже У Чан не сразу понял шутку и приподнял одну бровь. Мэн Чао расхохотался:
– Может, ты прибавляешь в росте каждый раз, когда хмуришься? Будет тебе! Ты же знаешь, что я больше не советник госпожи, поэтому должен продолжать путь – вот почему я здесь. Кстати, – серьезнее продолжил он, – спасибо, что никому не рассказал о том, что произошло в поместье клана Луань.
У Чан единственный знал, что молодого советника в первый же день сняли с поста. Тогда все произошло за закрытыми дверьми, а когда все, кроме наследника Севера, покинули столицу Лунъюань, Мэн Чао, провожая товарища, признался ему в самой быстрой в мире отставке. Он не знал, как сложится его судьба в дальнейшем: вернется ли он на путь вознесения, останется ли при клане, или, может, чиновники выживут его из поместья правящей семьи. Всякое могло произойти, поэтому уже бывший советник Мэн попросил друга до выяснения обстоятельств не рассказывать грустную весть никому.
– Как проходит расследование? – поинтересовался У Чан.
– Да вот, знаешь, впервые я понял суть выражения «горы документов и море заседаний»[50].
В тот день, когда солдаты увели с площади неизвестного, чуть не сорвавшего церемониальную процессию передачи власти, и поместили его под стражу до решения городского судьи, для Мэн Чао все только началось. Занимать пост при таких обвинениях было недопустимо, иначе народу могло подобное очень не понравиться и камни полетели бы в главу клана Луань – неопытную и растерянную Ай. Поэтому молодого советника первым делом попросили временно покинуть пост.
Все считали, что ситуация разрешится быстро. Советники постарше сразу рекомендовали выбрать легкий путь: принести извинения перед народом за главу семейства, даже если сказанное смутьяном – клевета чистой воды. Оказалось, они были опытными в таких делах: занимающие высокие посты часто попадают в разного рода ситуации, и, как ни решай вопрос, по итогу чаще всего приходится отбивать извинительные поклоны.
Но Мэн Чао не был бы собой, если бы согласился на подобное. Поэтому работа закипела: уйма чиновников предложили помощь; из архивов подняли немереное количество бумаг, касающихся родословной молодого господина; даже основали отдельную канцелярию для этого важного дела. Вот только расследование не сильно продвинулось. Росток бамбука быстрее разрастется до леса, чем толпа чиновников найдет общий язык. Один человек передает бумажку второму для уточнения данных, второй – третьему, третий – четвертому, а четвертый берет и возвращает документ обратно с вопросом: «Зачем вы присылаете мне запросы такого характера? Ищите информацию в другом отделе!»
Все разворачивалось на глазах Мэн Чао, который ждал и верил, что его отца оправдают, но по итогу только волосы рвал на голове. Вдобавок его постоянно приглашали на заседания, где все заканчивалось одним и тем же вердиктом – «нужно это уточнить». Уже и не сосчитать, сколько раз он слышал эту фразу, а человек под стражей все настаивал на своем честном слове.
Сидеть без дела молодой господин не мог, самостоятельно начать поиски истины, как и взглянуть в лицо оклеветавшего его человека, ему не разрешали. А тут еще Луань Ай, переживая за судьбу бывшего советника, начала отвлекаться от государственных дел и допускать ошибки в важных документах. Поэтому, едва прозвучало предложение отправиться на Туманный хребет, Мэн Чао схватился за него, как краб за рыбий хвост.