Хорошо, что смертному не дано читать чужие мысли. Чиновники смотрели на наследника как на образцового наследника главы клана У и не знали, что тот в данную секунду столь сосредоточен только потому, что в мыслях сетует на товарища. Узнай У Чан, что, повзрослев, внешне и правда начал походить на отца, то незамедлительно бы возразил, разрушив планы молодой госпожи на вечер в городе.
Отойдя подальше от ворот, Луань Ай от волнения прикоснулась к лицу:
– Получилось?! Верно?
Мэн Чао даже во время сражения с последователями культа павшего Хоцзучжоу не испытывал такой тревоги. Одновременно слыша голос госпожи и клокотание крови в голове, он перевел дух и вздохнул:
– Получилось…
У Чан никак не отреагировал, не понимая, чему тут радоваться, а его спутники ликовали как дети, которые обвели взрослого вокруг пальца. Наследник усмехнулся, глядя на них.
Вспомнилось, как он совсем юным считал, что можно обмануть любого взрослого, а уж если тот в ответ улыбнулся и сказал «ну хорошо», то точно, растяпа, поверил. Тогда накануне десятилетия У Чана снова наказали. И в этот раз госпожа У была вполне справедлива: вначале наследник испортил прием, залив вареньем все сиденья чайного зала, а после устроил драку на внутреннем дворе поместья.
Средь бела дня, при гостях клана, что выбежали на крики слуг, он и Бань Лоу катались по земле, ожесточенно вырывая друг у друга клочья волос. Кровь из разбитых носов и губ, грязь и слезы смешались и размазались по их лицам. Разнимай не разнимай – маленькие демонята снова бросались в бой. Стоило отдать должное: каким бы изнеженным Бань Лоу ни казался, он ничуть не уступал озверевшему У Чану, хотя обычно ровесники боялись дать отпор наследнику клана.
Го Бохай не желал участвовать в местных приемах, пришлось срочно послать за ним. Слуги были на взводе: из-за того, что они не могли разнять дравшихся никакими просьбами и угрозами, а касаться их не имели права, взялись ругаться друг на друга. Как раз в этот момент подоспевший наставник заметил, что оба мальчика решились на самый отчаянный шаг – потянулись за камнями! И Бань Лоу оказался ловчее. Лишь подхватив на руки сына, который вырывался и кричал с пеной у рта, как бешеный зверь, начальник округа Цзыю смог предотвратить непоправимое.
В ту ночь к покоям наследника клана У приставили охрану, которая патрулировала до рассвета. За разбитую губу, что неистово болела и ныла, У Чан так и не простил обидчика и, чтобы ускользнуть, уже просчитывал минуты, за которые солдат доходит до окна его дома.
– Тридцать четыре, тридцать пять, тридцать… – Для уверенности он в четвертый раз пересчитывал шаги за стеной, как те вдруг остановились. У Чан сразу смекнул, что кто-то пришел к его покоям, чтобы снова ругать и выпытывать у него причину драки. Поэтому, перепрыгнув разбросанные вещи на полу, мальчик быстро подбежал к столу и уселся.
Дверь открылась, и через порог переступил господин в белых одеяниях с коробочкой в руках. Его спокойное и чистое, как вечернее небо, лицо было особенно красиво в теплом свете свечей. Увидев наставника, У Чан тотчас отвернулся: он стыдился своего поступка. Однако из интереса все же одним глазом поглядывал, что прибывший собирается делать.
Го Бохай неторопливо поставил коробочку на стол, открыл ее – тут же по комнате разнесся легкий цветочный аромат – и тихо попросил:
– Покажи лицо.
Мысль о том, что учитель увидит его синяки, вызвала грозу в сердце наследника. Мальчик разозлился на себя. Впервые кто-то посмел дать отпор, и У Чан считал, что должен был выйти победителем, а не тем, кого жалеют из-за ран. Не проронив ни слова, он уставился на окно, за которыми маршировала стража.
– Пятьдесят семь, – посчитал ровный голос за плечом наследника.
У Чан развернулся к наставнику, не понимая, где мог проколоться, и прямо в этот момент холодная ладонь поймала его за подбородок. Глаза покраснели, наследник зашипел из-за ноющей губы, свежая рана на которой начала кровоточить. К больному месту сразу приложили платок. Го Бохай еще не успел открыть лечебные масла, поэтому остановил кровь тем, что оказалось под рукой.
Руки учителя все еще не согрелись, от их прикосновения У Чан покрылся гусиной кожей. Он хотел поймать взгляд наставника, но тот опустил ресницы и начал копаться в принесенных снадобьях. Неужели господин Го так ничего и не скажет? Обычно наставник мягко старался направить ученика на путь исправления, долго рассуждая о доброте поступков и чистоте помыслов. Казалось, он молчит, потому что так же, как У Чан, в душе злится на обидчика. Но это не могло оказаться правдой, поэтому наследник отбросил попытки разгадать таинственную натуру человека перед ним. У Чана больше волновала справедливость, к которой он был обязан призвать Бань Лоу.
– Теперь вы не друзья?
От последнего слова пальцы У Чана сжались до побледневших костяшек.
– Мы никогда ими не были! С таким завистливым трусом, как он, я даже дышать одним воздухом не желаю!
– Вот как. – Го Бохай реагировал все так же беспристрастно. – До сегодняшнего дня все было иначе. – Крохотной ложечкой для мази он аккуратно завершил обработку раны на губе, заметил ссадину на лбу и нанес лекарство на нее.
– Учитель не хочет узнать, что случилось? – С каждой минутой, проведенной под изучающим взглядом, У Чан страстно желал оправдать все до одной царапины на теле. Он же северянин, а не слабак! Если объяснит, что это не жалкие побои, а боевые отметины, которые он получил, храбро сражаясь с подлым противником, то не будет чувствовать себя таким жалким. Так размышлял юный наследник и совсем не ожидал услышать от заботливого Го Бохая отказ:
– Это ваше мужское дело. Если ученик захочет совета, то я непременно его дам. В любом другом случае только вы и молодой господин Бань можете решить, кто был прав, кто виноват. – Увидев непонимание в черных глазах, он пояснил: – У Чан – воспитанник этого наставника, разве не буду я предвзят в суждениях?
– Не хочу его больше видеть! – выкрикнул наследник.
Он подозревал, что его задумку сбежать в город раскрыли. Однако даже так отступать не планировал: лучше проглотить костлявую рыбу, чем позволить этому предателю, Бань Лоу, ходить спокойно по белу свету; лучше заставить учителя думать, что его догадки ошибочны, и после испытывать вину за обман, чем терпеть острую обиду. Поэтому У Чан продолжил:
– И не желаю с ним разговаривать!
– Извини, но так не получится: не все в этом мире будет так, как тебе хочется.
Глаза мальчика заблестели, как Серебряная река в ночной мгле: он не думал, что придется прибегать к наглому вранью. Опустив голову, будто бы раскаявшись, он произнес сквозь гордыню:
– Я не буду драться с Бань Лоу…
– Ну хорошо. – Го Бохай закрыл коробочку, оставив на столе флакон лекарственного масла, и неторопливо вышел. В тот же миг У Чан бросил взор на двери, для достоверности два раза отсчитал пятьдесят семь отчетливых шагов за окном и выскользнул на улицу.
К завершению шел час крысы. Тьма была такой глубокой, что казалось, будто она поглощает свет уличных фонарей, и лишь пара одиноких звезд мерцала над двумя оказавшимися на улице.
У Чан шел обратно, дрожа от осенней прохлады. Ступенька за ступенькой он проклинал Бань Лоу за то, что вынудил его выйти из теплого, уютного дома. Шаг за шагом ощущал гниющую от вранья совесть. Да никакой в мире сын начальника округа не стоит того, чтобы снова обманывать учителя!
Шмыгая носом, погруженный в свои мысли наследник едва переставлял ноги от усталости. Если бы он проявил чуть больше упрямства и, не побоявшись расстроить наставника, добрался таки до покоев Бань Лоу, то застал бы разговор начальника округа со своим отпрыском.
Слуги, собравшиеся на заднем дворе, где отец отчитывал сына, пребывали в ужасе.
– Я считал, что ты благоразумнее, чем некоторые дети! Боюсь представить, что стало бы с нами, если бы достопочтенный глава узнал, что ты все докладываешь молодому господину! Еще и ударил наследника! – Со злостью ругая отпрыска, начальник округа рьяно хлестал его по рукам и спине. – Несносный поганец, ты должен был стерпеть оскорбления, что бы молодой господин тебе ни сказал. Теперь можешь и не мечтать о службе сыну главы!
Так и не узнав правды, У Чан без приключений вернулся домой. С тоской подняв взор, он изумленно замер: на вершине горы все это время стоял человек, терпеливо ожидающий наследника.
– С возвращением, – произнес Го Бохай остановившемуся чуть ниже ученику.
Какое-то время У Чан пытался собраться с мыслями. Он не нарушил своих слов – не подрался снова с Бань Лоу, но почему-то именно сейчас хотелось удариться в слезы и, прижавшись лбом к белому рукаву, тихо сказать: «Извините, вы были правы…» Единственный человек, кто не стремился его ругать, чуть что случись. Единственный, кто не тыкал в недочеты, оставляя раны на сердце. Единственный, кто поддержал просто тем, что не стал запрещать покидать покои. Единственный, перед кем он мог быть самим собой, забыв на мгновение глупые устои чопорной правящей семьи. И единственный, кто пришел его встретить в безлунной ночи под двумя одинокими звездами, просто потому что переживал.
Наверняка учитель слышал шмыганье ученика. Сердце У Чана мучительно сжималось, именно сейчас ему нужна была эта комфортная дистанция, чтобы можно было выплакаться мальчиком, а вытереть слезы уже юношей.
– Учитель, впредь, если что-то случится, я обещаю, что расскажу вам.
Словно наваждение какое-то: У Чан никак не ожидал, что воспоминание минувших дней будет столь ярким – все трое уже спустились в город. Стоя посреди улицы, он неотрывно смотрел на товарища, не разбирая, что тот с раскаявшимся видом говорит:
– …Извини, первый и последний раз мы тебя в такое впутываем. Для госпожи Луань этот вечер очень важен, она хотела прогуляться как в старые времена – без десятка чиновников за спиной. Как я могу ей отказать?
Стоило что-то ответить – некрасиво бы получилось, если бы Мэн Чао понял, что все это время его не слушали, – поэтому У Чан сдержанно кивнул и сразу услышал: