– Верно, недавно вернулся. Источник оказался непомерно горячим для меня. – Наставник прятал усталый вид под маской спокойствия. Правда, не так умело, как обычно.
Заметив это, У Чан решил держать рот на замке, чтобы не ляпнуть что-то несуразное, как про купальню. Он с волнением любовался тем, что зачастую скрывалось ото всех. Го Бохай заправил слегка влажные волосы за ухо, не предполагая, что ученик давно знает о старом шраме учителя на кончике уха, и не ведая, что У Чан считает этот маленький изъян изящным штрихом на великолепной картине. Го Бохай плотнее запахнул ворот халата, укрываясь от ветерка, не думая, что его обласканные лунным светом ключицы превратились в жемчужные нити, тонко вплетенные в ткань ночи. Го Бохай небрежно вытер краем рукава капельку воды с выступающей части шеи, даже не подозревая, на что похожи изгибы его ладоней и тонкие длинные пальцы. А поглощенный мыслями молодой человек напротив вдруг осознал: нет ничего прелестнее этой скромной персиковой ветки, пробуждающей своим цветением землю ото сна.
Глаза, подобные ивовым листьям, взглянули снизу вверх.
– А ты сегодня поздно. – Сказанное звучало так, будто Го Бохай томился в ожидании. – Как поживают госпожа Луань и ее молодой советник?
Коротко посвятив наставника в дела Востока, У Чан холодно обронил:
– По дороге встретил Сянцзяна. Невыносимый тип.
Узнав, что демон Тьмы объявился, наставник полюбопытствовал:
– Хочешь, поговорим об этом? – Заметив полный волнения взгляд ученика, он сразу попытался аккуратно отступить. – Если не…
– Не сегодня. Ни про Мэн Чао, ни про Сянцзяна, – поспешно выдал У Чан.
Губы Го Бохая тронула неясная улыбка, глаза замерцали подобно звездам. Для полноты картины этому господину не хватало чарки вина в руке.
– Учитель, я… я вас расстроил? – Наследник присел. Дабы не испугать наставника своей пылкостью, ухватился лишь за край рукава Го Бохая и заглянул в его лицо. К удивлению У Чана, наставник был вовсе не огорчен резким ответом, наоборот, его едва уловимая улыбка искрилась радостью, что в эту ночь, кроме собственной тени, луны и кошмаров, рядом с ним был кто-то еще.
Похожие на лепестки вишневого дерева губы шелохнулись, и из них вылетел легкий вздох.
– Все хорошо, просто вспомнил кое-что, и оттого чувствую себя неважно. Верно говорят мудрые люди, что день не предназначен для сна. – Видя, как У Чан сильнее напрягся от волнения за здоровье учителя, Го Бохай не устоял и подшутил над ним: – Ученик сдержал обещание: стоило только подумать, и он развеял дурное сновидение своим голосом.
Вызванной этими словами реакции даже наследник не смог предугадать: юное тело разгорелось таким неконтролируемым внутренним огнем, что, казалось, облей его сейчас студеной водой из колодца, и оно зашипит. Пар стоял бы до самых небес… Поэтому У Чан спрятал лицо за черным рукавом, делая вид, что поправляет волосы.
– Будет вам… – Сквозь взъерошенные серебряные пряди, упавшие на глаза, он осторожно посмотрел на человека, сидящего на верхней ступени. – Я всегда готов прийти вам на помощь.
Сказанное натолкнуло У Чана на мысль, и он опустил взгляд чуть ниже – от серых глаз, что в ответ изучали его, до линии губ, мягко очерченных светом яркой луны. Если бы этот человек упал в реку Шуйлун, его ученик незамедлительно ринулся бы на помощь. Если бы ему грозила опасность из-за водяного демона-змея, ученик принял бы удар на себя. Если бы наставник тонул и захлебывался… У Чан и секунды не потратил бы на поиск решения. Уж как-то часто стало пересыхать в горле… Кадык наследника слегка дрогнул перед тем, как он заключил про себя: «Этот ученик сделал бы для вас все то же самое, что и Ба Циншан…»
У Чан всем сердцем желал еще раз повторить сказанное ранее, но стоит ли? Дул теплый ночной ветерок, который совсем не остужал. Вокруг стояло умиротворение, листья взрослого дерева у домика наставника шелестели так, словно тоже волновались. У Чан ничего не сказал: молча проводил учителя поклоном и отправился спать.
Когда-то наследник считал, что самую странную ночь он провел в западных покоях поместья клана Луань, когда долго пытался уснуть и бредил. Теперь же, упав на кровать, У Чан моментально провалился в сон. Ему снилась поздняя весна, наполненная ароматом созревающего персика. Сладость ощущалась даже на кончике языка, как после молочной нуги. Возможно, от этого настроение наследника и было непривычно игривым, а в душе расцветала неописуемая легкость.
Подперев спиной могучее, ветвистое дерево у тихой реки, У Чан вслушивался в мягкий голос человека по другую сторону. Тот, чье лицо скрывалось, был явно в дурном расположении духа и не знал, что за ним следят. Неясно, кто это, она или он, но этот кто-то старательно пытался сорвать фрукт, что-то ворча себе под нос. Слова в этом сне хоть и вылетали изо рта, но понять их не удавалось. А вот сердце пребывало в приятном напряжении. Оно было подобно струне музыкального инструмента, с которой забавлялись: нажимали и отпускали, чтобы сбивался ритм.
Судя по звуку, человек за деревом надкусил сочный персик и на какое-то время замолк. Видимо, вкус только недавно созревшего фрукта был настолько поразительным, что стер все слова с уст незнакомца. И именно в этот момент У Чан почувствовал, как в нем проснулась темная, тягучая жадность. Каким он был на вкус? Неужели и правда таким потрясающим? Наверное, и мякоть была в меру мягкая и упругая и из нее после первого же укуса потек сладкий нектар. Губы и руки после такого точно станут липкими. Неожиданно образ того, как бархатная кожица персика касается губ, а с уголков стекает сок, заполнил все мысли У Чана, отчего он не сразу понял, что человек по другую сторону снова пытается достать до ближайшей ветви.
«Вот же ненасытный!» – рассмеялся У Чан от души и тотчас понял, что эта реакция не совсем его, она не походила на его прежнее поведение. В этом сне тот, в чьем теле себя явственно ощутил У Чан, вел себя раскрепощенно. Как полновластный хозяин дерева, он не разделял желание делиться с кем-либо круглыми драгоценностями, выращенными своими силами, – жадность, как паразит, терзала душу. Однако именно этой невинной пташке, забравшейся на его территорию, по неясной причине он беспрепятственно позволил взять больше. Вдобавок он бессовестно желал насладиться видом перепуганного нарушителя порядка, выпрыгнуть из-за угла и громко хлопнуть в ладоши. У Чан более не думал о странности происходящего и просто поддался порыву, словно на него никогда не были наброшены оковы стеснения и приличия. Поэтому, убедившись, что человек по другую сторону дерева наелся первыми созревшими плодами, он наконец решился.
Как и планировал, У Чан храбро шагнул и быстро оказался позади таинственной незнакомой фигуры, однако его неожиданно накрыло волной нежного аромата, отчего он растерялся. Воздух наполнился запахом сырой травы, как после дождя. От промелькнувшей догадки, что перед ним за человек, тело окатило сладкой истомой. Но тут все стало еще страннее – сон и потаенные желания обернулись против хозяина и взяли полный контроль над его телом. Все погрузилось во тьму именно в тот момент, когда утонченный человек перед ним должен был обернуться. Лоснящиеся длинные волосы, за которыми скрывались хрупкие плечи и точеная талия, мягко разметались от порыва ветра, но тут же все пропало во мраке, словно кто-то закрыл У Чану глаза.
В полудреме он отлично ощутил жесткость своей новой кровати в домике на каменном дворе, как и то, что его тело странным образом начало плавиться. Жар не был следствием лихорадки. Огонь в груди, пробирающийся до кадыка и вырывающийся влажным дыханием, скорее исходил от потерявшего покой сердца. Яркий сон ускользал, погружая У Чана в бурный, мутный поток разжигающих плоть ощущений. Кожа на шее вспыхнула, как от прикосновения. По-видимому, от перегрева рассудок У Чана совсем поплыл, поскольку это была всего лишь капелька пота, скатившаяся по пульсирующей яремной вене. Однако он уже не был во власти что-либо с этим поделать. Воображение захватило его всего с остатком. Теперь он явственно чувствовал, как будто прохладная кожа пальцев коснулась его скулы и опустилась вниз по лицу. От пробежавшей дрожи по напряженным мышцам он, точно волчонок, приласканный рукой властного хозяина, отчаянно заскулил, поджав ноги.
Если бы только сон У Чана не был таким крепким, он давно открыл бы глаза и понял, что с ним что-то не так. Никчемная муха по собственной жадной, ненасытной натуре сама находит себе ловушку в застывшем засахаренном нектаре. У Чан вцепился в постель, не понимая, что его исход уже предрешен. Покрытый испариной лоб уткнулся в подушку и прилип к ней. Прерывистое дыхание опалило лицо до того, что под дрожащими ресницами проступила влага. Однако муки все никак не прекращались, а тело только сильнее желало слиться с ворохом смятых простыней. Мгновение назад напряженная спина У Чана походила на камень, выражение лица было сложным, болезненным и свирепым одновременно. В конце концов его накрыло ароматом весеннего, разреженного воздуха после дождя и с губ слетел мокрый всхлип.
Влажная пелена не сошла с глаз, когда У Чан осторожно приподнял ресницы. Хватая ртом воздух в попытке восстановить дыхание, перепуганный, он больше ни звука не проронил – в ушах все еще громко звенело страдальческое стенание, вырвавшееся из него. Неужели сон так легко мог превратить нравственного молодого господина в зверя, готового рвать под собой простыни? С ледяным ужасом У Чан ощутил, насколько он и его нижнее одеяние промокли от пота. Кожа и ткани слиплись, будто став единым. Из-за ощущения собственной грязи уже было и не разобрать, что тут испарина, а что – его стыд и позор.
Некоторое время он, застыв в той же позе, в которой и проснулся, жалел себя, следом же проклинал, а после снова жалел. Когда стало совсем невыносимо, У Чан вскочил с кровати, с отвращением сбросил с тела всю одежду и переоделся в чистое. Конечно, лучше всего сейчас было отправиться в купальню и смыть все пережитое, но он не знал, что делать с тем, что лежало у его ног.