Все еще стояла глубокая ночь. Луна смущенно пряталась за туманным полотном облаков. По тенистой тропинке У Чан вышел к заднему дворику монастыря, оборудованному каменными плитами для стирки и широким колодцем. Место несложно было найти, поскольку поутру, когда наследник только направлялся в столовую, ему навстречу отсюда шли местные послушники с корзинами стираного белья.
Только он замочил одежды, взял в руки вываренный кусок из плодов мыльного дерева и приготовился разобраться с нависшей проблемой, как за спиной послышались шаги. Желания оборачиваться не нашлось, но все же У Чан приготовил недобрый оскал для незваного гостя, чтобы сразу спугнуть его. Сейчас точно не нужны были лишние свидетели, а особенно те, кто мог завести с наследником разговор. И именно такой человек подошел к нему. Фигура с тусклым фонарем в руках остановилась у склонившего голову над бадьей с мутной водой и присела, сравнявшись с ним.
– Чем занят? – прозвучало над ухом У Чана.
Наследник догадывался, кто это был. Любой другой окликнул бы его, чтобы поздороваться или извиниться за беспокойство, но только не Мэн Чао. Конечно же, это оказался он. Его за редким случаем посещала мысль, что время от времени не стоит нарушать чужие границы.
– Стираешь? Ха-ха! Почему сам взялся за такое грязное дело? Не мог слугам поручить?
Не вынимая рук из воды, У Чан молчал. Молодой господин, что посреди ночи пришел в место, куда обычно его нога не ступала, не мог не вызвать подозрения, как и не в силах был открыть истинную причину своих побуждений. Поэтому, чтобы пресечь на корню насмешки приятеля, он сдержанно буркнул:
– Тебе-то какой интерес?
Мэн Чао томно вздохнул. Между густых серебряных бровей наследника показалась морщинка недовольства.
– Ты что, пил? – Он бросил косой взгляд на сидящего рядом с ним и поразился своей проницательности. От Мэн Чао и правда исходил резкий аромат кисло-сладкого вина, и его кожу цвета слегка пожелтевшей рисовой бумаги разбавил оттенок багрового румянца – а ведь этот юноша, даже отпуская шутки ниже пояса, не смущался. У Чан хотел было узнать, что случилось в Чжоухэ после его ухода, ведь он оставил приятеля с госпожой Луань, но замешкался, и вопрос приятеля застал его врасплох:
– Что же случилось с тобой на городской площади? – К тому времени У Чан уже не смотрел на него, и Мэн Чао ничего другого в голову не пришло, как дернуть его за руку. Свет в бумажном промасленном фонарике колыхнулся. – Да, я выпил, каюсь! Но это всего лишь от печали, что мой товарищ не до конца честен со мной. Не рассказываешь мне ничего, будто бы тебе в прошлой жизни язык укоротили!
У Чана переполняло недовольство из-за происходящего, лоханка так и норовила улететь в голову приятеля, а тот, словно специально, накалял атмосферу, вопрошая гундосым голосом:
– Я искал тебя, и судьба нас столкнула. Так поделись, что у тебя происходит?
– Угомонись! – Наследник раздраженно ударил по бадье, отчего вода пролилась через край.
Однако разгоряченный крепким алкоголем был убежден, что действовать наверняка нужно прямо сейчас. Будто бы больше у них не окажется шанса обсудить все дела, Мэн Чао снова попытал удачу, но выудить хоть что-то из погруженного в стирку не вышло. В какой-то момент он даже хотел назвать У Чана глупым моллюском, что каждый раз прятал свои переживания за толщей раковины, хотя сам сейчас выглядел не менее упрямо.
– Ах ты! Ты…
В очередной раз он дернул наследника, тот вырвал локоть и толкнул его, однако не выпустил из рук исподнее. Мэн Чао свалился с ног и пьяно расхохотался:
– Что это у тебя в руках? – Картинка в его голове сложилась правильная, и оттого ему стало еще смешнее, однако слова он все же не обдумывал. – Поверить не могу! Я за него переживал, а он поджал хвост просто из-за… – В ту же секунду его заткнул шлепок мокрой ткани по лицу.
Поджал хвост из-за чего? У Чан не желал додумывать, какой именно фразой приятель поставит его в неловкое положение.
– Выпил – так пойди проспись.
– Что за?.. – Вытерев капли воды рукавом, Мэн Чао приподнялся. – Тебе сколько лет? Ты мужчина! Подобные реакции тела – это нормально… – Но снова прервался на полуслове, когда перед лицом возник кулак с мокрым бельем.
– Добавить?
Юноши сверлили друг друга взглядом. Мэн Чао больше не хотел получать по лицу, на котором позорно остался красный отпечаток. С первого раза к нему вернулась ясность ума, и он стал в разы сообразительнее.
– Нет. – Он опустил руку товарища. – Я понял.
Рассматривая потемневшее лицо наследника, Мэн Чао осторожно заговорил, на этот раз без фальшивых сантиментов:
– Только не бей. Скажи, ты так остро реагируешь, потому что в твоем сердце взросли красные бобы?
У Чан понятия не имел, что этим хотел сказать приятель. Вопросительно приподняв бровь, он молчаливо полоскал одежды.
– Ладно тебе, не слышал этот легендарный стих? А я-то думал, ты преуспеваешь в поэзии! Вот остался бы с нами этим вечером, а не убежал, поджав хвост, то знал бы, что в местных заведениях любят лирику. Ха! Так это получается, что во время следующей игры в цепочку чэнъюй у меня есть все шансы утереть тебе нос!
– Вот дурак! – по-доброму усмехнулся У Чан.
Мэн Чао расплылся в теплой улыбке. Подпирая щеку рукой, он воодушевленно произнес на местном диалекте:
– Красные бобы растут на южных землях страны. Весной они пускают несколько новых ветвей. Надеюсь, ты сможешь собрать их как можно больше, ведь это лучший способ передать тоску. – И после небольшой паузы добавил: – Чан-Чан, твое сердце охвачено огнем, верно?
Наследника будто окатили ведром ледяной воды. Неужели это было настолько очевидно, что даже Мэн Чао сумел рассмотреть? Тогда другие уж точно давно поняли! Слыша безумный гул тревожного барабана, запертого в груди, У Чан не смог ничего ответить приятелю. Да и разве кто-то в силах был разделить с ним тревоги? Наследник себе-то не решался говорить, хотя уже пришел к осознанию, что это тупик. Отступить не позволит сердце, а сделать шаг вперед – человек, к которому хотелось бы приблизиться.
У Чан упрямо не хотел больше думать об этом. Он бросил опасный, как сталь, взгляд на друга и сдул закрывшую обзор серебряную прядь. В глазах Мэн Чао читалось удовлетворение от собственной проницательности: в эту минуту У Чан до смешного походил на своего непослушного жеребца Цзюя, который фыркал под нос при любой возможности.
Мэн Чао же, как хороший товарищ, просто был рад: его друг познал прекрасное чувство, не передаваемое обычными словами, и оттого вел себя странно. Ведь не просто так в литературе пишут, что любовь меняет людей до неузнаваемости. И хоть он не понимал, зачем У Чан держит все в таком секрете, он хотел поддержать его, как если бы сам оказался на его месте. Вот только не сумел: неясно, случайно это произошло или специально, но лоханка, в которой плавало белье, опрокинулась, и мыльная вода с плеском разлилась в ноги юношей.
– Что за дела? – громко вскрикнул Мэн Чао, выпучив глаза.
Пока еще было время не замочить сапоги полностью, оба вскочили на каменную ступень выше. У Чан молча вытер руки о штаны и, словно ничего не случилось, зачерпнул из колодца ведро свежей воды. Прямо в этот момент юношей застал ровный голос:
– Господа, у вас все хорошо?
По тропинке к ним вышел невысокий, красивый молодой человек. Подняв фонарик, он пролил теплый свет на свое умиротворенное лицо.
– Извините, если побеспокоил. Просто я шел к своему двору, как вдруг услышал крик. – Когда Ба Циншан увидел, кто именно перед ним, в его голосе проскользнуло волнение: – Так. Все ли у вас хорошо?
Возможно, он посчитал, что два приятеля затеяли драку: один прикрыл щеку рукой, а второй источал напряжение; в ногах валялись опрокинутая лоханка и потухший фонарь.
Мэн Чао почесал затылок:
– Было. До вашего появления. – Под конец фразы он потупился на приятеля, что замер у колодца, придерживая ведро с водой.
У Чан все еще не принял новые детали своего спасения на реке Шуйлун, и хотя ночь расставила все на свои места и его уже не так волновало сделанное Ба Циншаном ради благого дела, он все еще не знал, как смотреть наследнику Юга в лицо. Возможно, через день-другой все кануло бы в небытие, но сегодняшняя луна никак не желала уступать солнцу.
– Ой, а что это у вас?
Интереса в голосе Мэн Чао было мало, но все же Ба Циншан отнесся к его вопросу с уважением:
– Это? Цветочный крем…
Он отвечал искренне, без задней мысли. И зря. Все еще пребывающий под влиянием алкоголя Мэн Чао перебил говорящего смешком. Ба Циншан с трепетом прижал к груди нефритовую коробочку и смущенно опустил взгляд:
– Да, согласен, даже мне немного неловко. Это я в городе взял. Барышни Шао и Фань уговорили прогуляться по парфюмерным, а после сказали, что уход – важная часть для любого господина.
У Чан искоса наблюдал. Только глупый или выпивший не понял бы, что южанин купил это не себе – уж слишком замялся с ответом. Возможно, это был подарок сестре или сердечной подруге. Но для Мэн Чао это не имело значения: любой поступок Ба Циншана он трактовал как нечто неправильное. И сейчас бывший советник клана Луань уже все исковеркал в своей голове и надменно смотрел на южанина, как на развратника, затеявшего интрижку с кем-то из обители.
– Вот оно что… – хмыкнул он.
– Ох, раз мы увиделись, господин У, я должен принести свои извинения. Я не забыл о нашей договоренности днем, так сложились обстоятельства, да и ваши слуги сказали, что вы ушли на прогулку.
А вот У Чан как раз запамятовал, и от упоминания об этом ему снова стало неудобно. Еще и вспомнилось, как на торговой улице Чжоухэ оба разминулись. Но это ведь можно было и днем обсудить? Наконец он набрался воли обернуться, как Мэн Чао влез в разговор:
– Договаривались? Чан-Чан, почему сразу не сказал, когда мы увидели господина Ба? Может, я тогда не был бы с тобой столь эгоистичным.
У Чан мысленно ударил рукой себя по лицу.