– В плохой мы гостинице остановились. Этот ученик знает, наставнику плохо спалось, позвольте хоть что-то сделать для вас. – Наконец У Чан поднял голову. – Не переживайте и отправляйтесь в обитель. Даю слово, что уже совсем скоро буду возвращаться по вашим следам, которые не посмеют тронуть ветер и дождь.
Хоть и на время, но их дороги разошлись. Го Бохай смотрел вслед ученику, и это напомнило ему их первое расставание. Вот только тогда, отправляясь с избранными, наследник не желал покидать гору Хэншань без своего наставника.
Еще немного, и силуэт юноши в белой широкой шляпе и с мечом на поясе затерялся среди людей и проезжающих мимо повозок. Цзюй тоскливо фыркнул.
Го Бохай отправился в путь. Когда он проезжал мимо роскошного питейного павильона Лидуна, его слуха коснулись стихи, которые гости зачитывали под музыку. Наставник поднял голову. На балкон второго этажа вышли два приятеля. Один из них, молодой чиновник, судя по одеждам, взял чарку и громко продекламировал:
– В этих землях мы скажем друг другу «прощай»! Как сухой тростник ты умчишься за тысячу ли.
Его товарищ тут же подхватил:
– Путника мысли – это плывущие вдаль облака. А заходящее солнце – это наша с тобою тоска[74].
Не подозревая, какое несчастье могло обрушиться на город, если бы не путник у дороги рядом с павильоном, молодой чиновник с улыбкой похлопал приятеля по плечу. Их жизнь была такой безмятежной и неторопливой, что они не спешили выпить всю чарку вина разом – лишь попробовали напиток на вкус и долили еще. Счастливыми делал их не алкоголь, а то, что они понимают друг друга с полуслова.
Го Бохай спешился и без колебаний вошел в павильон, протиснувшись через толпу людей, но почти сразу вернулся. Демоницы, которые все не могли высвободиться от Вечных пут, удивленно уставились на него.
На выезде из города порождениям тьмы и вовсе стало не по себе. Го Бохай снова остановил Цзюя: на этот раз он увидел, как на обочине у высокого дерева топчется девушка – та самая, что не так давно клялась в любви своему избраннику. Барышне не хватало роста, чтобы достать до ветви. И наставник лишил ее этой заботы одним изящным движением кисти. На Лидун опустился слабый ветерок, который поднял дорожную пыль. Мгновение, и на головы прохожих, подобно отцветшим лепесткам сливы, разноцветными лентами попадали все клятвы молодых.
По дороге к Туманному хребту Го Бохай не проронил ни слова. Да и какой был толк от разговоров, если демоницы не собирались отвечать, а только злились. Они брели за двумя лошадьми, уставившись в спину мужчины налитыми черной ненавистью глазами.
Полная луна в ночном небе погрузила Го Бохая в тяжелые думы, а бесконечная дорога впереди нагоняла тоску. Белогривому Фэну и бойкому Цзюю снова скомандовали остановиться. На удивление демониц, они увидели, как мужчина устало побрел к берегу неподалеку и, усевшись, отпил из белого сосуда в руках.
Го Бохай издал еле слышимый вздох. Он знал земли Юга как свои пять пальцев. Знал и эту тихую и кристально чистую реку, что протекала перед ним, – дверь в столицу бессмертных. Шаг через нее, и переступишь Небесные врата. Вот только его туда совсем не тянуло: он просто хотел найти ответ – за что же Небеса с ним так? Он сошел со своего пути, не понес наказание, и наверняка все, что происходит сейчас, – расплата. Но как же Лун Синь? Зачем судьба снова свела их? Как будто пока Го Бохай не смирится с несправедливостью гибели Мокуана, прошлое не оставит его.
В какой-то момент в отражении водной глади Го Бохай увидел медленно плывущие облака. По его душе разлился жгучий гнев, как до этого по горлу – вино. Сидя на берегу, сбежавший с Небес бог проклинал себя, ведь в чем-то Лун Синь была права. Когда он вспомнил подругу детства, первое, что ощутил, – разочарование. Следом же его настигла мысль: «Почему она?» От нахлынувшего стыда Го Бохай хотел было кинуть в реку белый сосуд, но сил в руках не нашлось. Как так можно думать? Думать и жалеть о том, что увидел Лун Синь, когда был бы счастлив лицам отца и матушки.
– Подняв голову, я на луну бросаю взгляд. Склонив голову – тоскую по родному краю[75].
Наконец Го Бохай позволил себе вспомнить то, что приснилось ему в гостинице.
Окруженный слугами и горькими вздохами, в постели неподвижно лежал бледный ребенок. Каждое утро приходил кто-то новый. Сначала это были лучшие в столице лекари: они готовили отвары с отвратительным вкусом, очищали кровь от застоявшейся скверны, возжигали травяные благовония. Но все было тщетно, словно больной не желал поправляться. Тогда лекарей сменили буддийские монахи, что часами у его кровати читали священные мантры и обращались к духам. В конце концов со временем в комнату стали заглядывать только служащие поместья клана Луань.
Защитные талисманы на стенах осыпались, как листва с засохших деревьев. Надежды людей померкли, а единственный спасенный член семьи Го продолжал чахнуть в кровати. Его веки были закрыты, хотя он не спал. Голова повернута к стене, чтобы случайно не встретиться с чьим-то сочувствующим взглядом. Ночью он постоянно слышал голоса родных, днем – людей за дверью.
– Что такое? Он снова не ест и не пьет? Так ведь и дух испустить недолго.
– После того как бедняге сообщили, что все его родные погибли, боюсь, ему уже ничем не поможешь. Наша госпожа разбила надежды мальчика одним взмахом кисти. Ей стоило повременить с тем письмом. Отчего же она такая черствая?
– Выходит, ты все же прочитала его? Ой, я и забыла, что ты научена грамоте.
– Не устояла, признаю, но лучше бы воздержалась. О жестокости южан там столько написано, что мне, не видевшей той страшной ночи, стало дурно. Демоны во плоти: не пожалели ни стариков, ни детей, а судно, на котором выжившие пытались спастись, подожгли. Всех, кто выбрался на берег в надежде избежать стрел и огня, там же и порешили. Беспощадный народ.
– А знаешь, что среди наших слух ходит? Говорят, все это произошло лишь из-за него.
Слова служанки нисколько не ранили лежащего в постели. Он каждый день слышал подобное шушуканье за дверьми, но в смысл сказанного более не вникал. Лица приходящих также утратили для него всякое значение – казалось, все люди стали на одно лицо, без черт и эмоций.
Каждый день был похож на предыдущий. Сяобай просыпался, и первое, что видел перед собой, – мрачный потолок кровати. Серое полотно, куда не попадал солнечный свет, словно наслаждалось страданиями осиротевшего мальчика и вытягивало из него силы.
Сяобай отворачивал голову и опускал дрожащие веки снова и снова. Дремля, он продолжал слышать чужие голоса из коридора.
– Ночная стража поговаривает, что во сне он кричит, как дикий зверь, все родных зовет. Как бы не обезумел в край, с живыми-то он и словом обмолвиться не желает.
– Пусть ни с кем не разговаривает – его выбор. Но жить подобно отшельнику, не мыться, не менять одежды – скверный способ погубить себя.
– Сердца у тебя нет. Вспомни ту ночь, когда его нашли солдаты клана Луань. Молодой господин лежал на берегу и едва дышал. Клянусь, когда его привезли в поместье, никто не верил, что он выживет.
– Выходит, это его благодарность? Говорят, что его спасла благосклонность Небес – все же избранный, любой другой не пережил бы падения с мыса Юэхай. Но что толку?
Скрываясь от мира под тяжелым одеялом, мальчик пытался найти путь обратно, в тот мир, где все его близкие были живы. Образы прошлого перед закрытыми глазами несли столько красок, и он подумать не мог в свои десять лет, что есть то, что он не ценил по достоинству.
«М-матушка, оставьте это дело. У вас все равно не получится сделать так же, как это умела бабуля…» Каждый конец лета госпожа Го старалась приготовить варенье из персиков по сохранившемуся от свекрови рецепту. Все чтобы унять утрату сына. Но по итогу результат ее трудов был таким сладким, что у молодого господина аж зубы сводило, и он мягко просил прекратить попытки.
Из горла Сяобая вырвался сдавленный стон. Он вцепился ногтями в горло.
«Это неправда! Ваше варенье… было ничем не хуже! Просто… оно было вкуснее, чем у бабушки. Я не мог этого принять».
«Спасибо за заботу, отец. Но в этот раз ваш сын хотел бы сам выбрать коня». Со стороны могло показаться, что Сяобай был заносчив с ранних лет. Однако в действительности детская гордость не позволяла признаться высокому и статному человеку перед ним: «Отец, прошу, выберите для меня такого же скакуна, как у вас! Я хочу быть как вы!»
Раньше Го Баю казалось, что родителям необязательно озвучивать каждый порыв души, ведь они и так это понимают. Но стоило теперь во сне оказаться вновь за круглым обеденным столом с семьей, он молящим голосом просил родных услышать его:
– Не уходите снова! Не пропадайте!
Рука матушки потянулась поправить прядь на лице сына. Сяобай прикоснулся к ней, но только все испортил: призрак прошлого тут же смыло бешеной морской волной, что накинулась на мальчика и утащила его в свою черную пучину. Он снова попал в ту ночь, где мог только убегать и захлебываться соленой водой. Солдаты Юга вторглись в их дом, и все пали замертво, а Сяобай ничего не мог сделать.
Прежний мир уничтожен, а новый походил на пытку. Больше не ощутить тяжесть одеяла, которым бабушка накрывала его перед сном. Не увидеть встревоженную из-за очередной мелочи матушку. Не испытать стыд от ворчания отца за прогул занятий. Только ежедневные просьбы слуг и звуки этого ужасного мира. Казалось, все издевается над ним. Днем пение птиц за окном, вечером шепот ветра – даже это напоминало о том, что жизнь продолжалась, несмотря на его утрату. Никто и ничто словно не желали его понять. Скрывшись от серого потолка под толщей одеял, Сяобай закрывал ладонями уши и повторял, пока не уснет:
– Матушка… прости. Мне страшно, отец.
Однажды вечером покои мальчика наполнились криками: