— Шмаляли из отбойника, — веско сказал инспектор. — Может быть, два или три раза. Тутошнее стекло, с брильянтовым напылением, думаю, чертовски крепкая штучка. Я как считаю: ежели у тебя есть бабосики для покупки здесь хаты, то ты был бы круглым дурнем, если б не проверил, прочное ли стекло. Эксперты тут уже поковырялись и, кажися, подтверждают. След, грят, прямо виден. Слабый, потому что большую часть с воздухом высосало, но заметный.
— А этот, труп, это вообще парень?
— А как же? Они с убивцем сначала постреляли друг в друга в другой комнате, а потом наш бросился сюда. Вроде как сбежать решил. А убивец встал в дверях, прицелился и пристрелил его. Ну или не прицелился — пробойнику, вроде как, не нужна особая точность.
— А с какой комнаты он сюда прибежал?
— Со столовой. Она туточки, на Ганимеде.
На первый взгляд комната, расположенная на Ганимеде, была похожа на лунную: 15-метровый купол, полностью защищённый от излучения, с похожим на гриб с плоской верхушкой каменным столом посередине и двадцатью чёрными кожаными креслами вокруг него.
Понедельник обратил внимание, что спинки кресел откидывались — чтобы посетителям было удобно любоваться сияющим прямо над ними в миллионе километров ликом короля богов. Не выдержав, Алик откинул голову, любуясь Юпитером, который здесь не висел на небе.
Он и был небом.
Да, конечно, помимо него, на небе были другие луны и звёзды, но они просто не замечались на его фоне. Машинально Алик перекрестился, что вывело его из себя — можно вывести мальчика из Парижа, штат Кентукки, не потея, но попробуйте вывести южного методиста из мальчика.
Саловиц тем временем тыкал похожим на сардельку пальцем на жёлтые стикеры, наклеенные на стульях и столе.
— Это дырки от обычных, девятимиллиметровых пуль. Покойник с Марса шмалял по сюда, стоя в дверях.
Потом Саловиц повернулся и указал пальцем на красный стикер, светящийся на стене купола, прямо на нашлёпке из вспененного металла — попавший в стекло снаряд не пробил его, но параноидальные системы аварийной защиты закупорили каверну, укрепив стекло стяжками, на случай возможных трещин.
— Этот чувак, который тута сидел, схоронился за столом, так в него не попали.
— Полагаю, что при повреждении стены купола сработала сирена. Покойник с Марса испугался, — сказал Алик, обдумывая события, — и бежит, спасая свою жизнь, на Марс. Где её теряет.
— Точняк, — кивнул толстяк.
— Невероятно тупо. А вот скажи мне, любезный Саловиц, нет ли в доме какой-нибудь системы видеорегистрации?
— Нема следилок, — развёл руками инспектор. — Эти, которые богатые, страсть как не любят, когда кто-то может подсмотреть за тем, что творится у них дома.
— Так и не показывали бы никому, — пожал плечами Понедельник.
— Та не поможет, — вздохнул Саловиц. — Хакеры, хуякеры, дети, любовницы… кто-нибудь, да влезет. Ну или мы получим ордер. В общем, всё, что записали, рано или поздно посмотрит тот, кому не надо. Проще вообще ничего не записывать.
— Но безопасность… — попробовал возразить Алик.
— Граница на замке, — хохотнул инспектор. — Вход сюды охраняется сильнее, чем портал в Белый Дом, так что никто посторонний не пролезет. Так что внутре ужо можно резвиться вдосталь — усе свои.
— Хорошо, — кивнул Понедельник, и ему послышалось лёгкое потрескивание со стороны пломбы, запечатывающей каверну. — Что у нас дальше в шоу?
Хозяйская спальня находилась в Сан-Франциско, где-то на Пресидио-Хайтс, с окнами, смотрящими в сторону расположенного вдали моста «Золотые ворота».
Время в Сан-Франциско отставало от Нью-Йоркского времени на три часа, поэтому уличные фонари этого прекрасного города ярко светили в ночи, пока граждане направлялись в районы Марина и Миссия, чтобы разбрестись по барам.
Глядя на кровать, Алик впервые по-настоящему оценил роскошь жизни Крависа и Розы Лоренцо — широкий цилиндр, обтянутый чёрной кожей, основанием которому служил пружинный матрас, был заправлен несколькими слоями королевского пурпурного шёлка, кажущимися лепестками пурпурной розы.
Возвышающиеся над кроватью четыре столба, также обтянутые чёрной кожей, топорщились камерами, направившими на ложе свои насекомьи глазки.
— Нет камер, говоришь? — улыбнулся Понедельник, обходя кровать. — А это тогда что?
— Та они не пишут, — махнул рукой вверх инспектор, — только транслируют.
Алик поднял глаза. Потолок наверху представлял собой круглый экран, практически такого же размера, как матрас. Точнее представлял — до того, как выстрел из дробовика превратил его в розетку из стеклянных кинжалов и снег из разбитого хрусталя на простынях. Обшитая чёрной кожей стена за кроватью тоже представляла собой экран — покрытый сейчас оспинами от срикошетивших дробинок.
Пройдя за кровать, Понедельник с улыбкой посмотрел на пару дежурных копов, которые открывали ящики тумбочки, и ухмыльнулся фармакологическим и электрическим средствам, используемыми Лоренцо при исполнении семейных обязанностей. Увидев вошедшего Алика, они вскочили, с видимым сожалением задвинув ящики с сокровищами.
Саловиц театрально взмахнул ручкой, и один из полицейских сорвал одноразовую простынь, которой коронер прикрыл труп. Понедельник сделал шаг вперёд, чтобы лучше разглядеть тело.
Покойный был темнокожим мужчиной, скорее всего, африканцем, вскрытым, как консервная банка — кто-то нанёс чудовищный удар по его голове, в районе рта, в результате чего челюсть стала свисать на тонкой полоске кожи. Основываясь по размеру и глубине раны, Алик решил, что это было сделано топором, а не мачете, или мечом.
«Удар такой силы способен нанести только впавший в боевое безумие викинг, — подумал он, рассматривая разрез. — Обычному человеку на это просто не хватит силы».
Рядом с телом лежало современное скорострельное ружьё, идентичное тому, из которого стреляли на Луне.
— Мистер Вскрытый… — начал Саловиц и замолчал, не зная, что сказать.
— …был в той же команде, что и мистер Дробовик, — пришёл ему на помощь Алик. — Кто из криминальных боссов вооружает своих парней такими пушками? Ты знаешь таких людей из числа банд Нью-Йорка?
Заданный им вопрос был во многом риторическим: он уже успел дать команду подчинённому ему искину ФБР искать в базе банды, вооружённые подобным оружием. Такое оружие не было рабочим инструментом — это статусный предмет, навроде маршальского жезла, напоминающий окружающим, что вы больше не пехотинец.
У бандитов всё просто: чем выше ранг, тем больше пушка.
— Не-а, — отозвался Саловиц, — в первый раз вижу.
— Распечатано аккуратненько, ничего не скажешь, — продолжил Алик. — Изготовитель должен быть опытным оружейником. А поскольку это скорострельная пукалка, патронов нужно много.
— А до меня доходит, куды ты клонишь, — расцвёл детектив. — К тому, что патроны нужно постоянно дозаказывать, да? А у нас, в Нью-Йорке, запрещено производство усих опасных или токсичных соединений.
— Пока запрещено, — мученически вздохнул Понедельник. — Двадцать восьмая не за горами.
— Агась, — пожал плечами Саловиц. — Двадцать восьмая грядёт, и мы, как все прогрессивные люди, готовимся к новому порядку. Я, например, на бумажную работу перевожусь, к чертям собачьим улицу.
Алик кивнул. Как и все агенты ФБР, он ненавидел Двадцать восьмую поправку: право всех граждан США фабриковать для себя всё, что они пожелают, если это не угрожает жизни или свободе других людей или если они не собираются использовать это для свержения правительства.
Поправка пока что не была ратифицирована, но это лишь вопрос времени. NRA — Национальная стрелковая ассоциация США, объединившись с AFA — Американским Производственным Альянсом, нагнули Вашингтон раком, заставив радикально изменить законодательство. В результате продавленной ими Двадцать восьмой поправки любой честный гражданин мог покупать и обрабатывать любые материалы, если, конечно, они не использовались для изготовления оружия.
После ратификации поправки члены Альянса могли свободно продавать гражданам любое сырьё в любом количестве, а члены стрелковой ассоциации — печатать себе всё, что заблагорассудится, не привлекая внимания полиции.
Отдельные штаты уже успели интегрировать Двадцать восьмую поправку в своё законодательство, и скоро в Нью-Йорке не нужно будет получать разрешение на использование чего-либо, за исключением, разве что, урана или нервно-паралитических газов.
Это в перспективе сильно усложняло работу для правоохранительных органов. По мнению Алика, Двадцать восьмая поправка создаст серьёзные неприятности на ближайшее будущее, и всё потому, что политики среднего уровня являются жадными до лоббистских выплат недоумками без совести, ответственности и морали.
Ещё раз вздохнув, Алик поднял глаза на выбоину в потолке, оставшуюся от попадания пули. Дыра выглядела так, будто её оставил выстрел, выпущенный вертикально вверх с кровати, где сейчас лежал распотрошённый мистером Берсеркером мистер Вскрытый.
«Они тут что, кувыркались в кровати? — подумал Понедельник, пытаясь реконструировать происшествие. — Или Вскрытый случайно выстрелил, будучи функционально мёртвым? А что в это время делали другие гости портального дома?»
— Куда делся его убийца? — произнёс он, накидывая простыню на то, что осталось от лица мистера Вскрытого. — Куда ушёл мистер Берсеркер?
— Его тута нет, — задумчиво сказал Саловиц. — Значится, он ушёл из спальни!
— Браво, Шерлок! — воскликнул Алик. — Это же гениально!
Инспектор обиженно засопел.
— Сколько всего в доме комнат? — продолжил Понедельник. — Сколько я ещё не видел?
— Половину, — сухо ответил Саловиц. — Мы, типа, на полпути.
— Радует. Несказанно, — в тон ему произнёс Алик.
Детская спальня располагалась в Пекине. Перед входом Понедельник заколебался — у Крависа и Роуз Лоренцо было двое детей: Бейли девяти лет и Суок двенадцати лет, и ему совершенно не хотелось рассматривать их трупы.
— Усё в порядке, — сказал Саловиц, догадавшись о причине медлительности Алика. — Трупов нема.