Уж если не получилось стать министром иностранных дел, стану бездельником-рантье, дольше проживу».
Руки Сиднея отяжелели, мысли неожиданно стали путаться, голова упала на грудь, и консул забылся тяжелым пьяным сном.
Из международного аэропорта в Претории взлетел небольшой реактивный пассажирский самолет. Взмыв в небо белой птицей, он взял курс на Мапуту. В пустом сверхкомфортабельном салоне находился всего один человек. Молодой чернокожий мужчина лет тридцати – тридцати трех, одетый в дорогой темный костюм, серую шелковую рубашку и черный замшевый галстук. Этот наряд очень гармонировал с шоколадной кожей пассажира.
У него была круглая голова, широкий, слегка приплюснутый нос, переносицу венчали очки в тонкой позолоченной оправе. Через выпуклые стекла линз смотрели большие карие глаза. Коротко остриженные волосы завершали деловую внешность.
Молодого человека звали Уилбур Муна, он летел в столицу Мозамбика, чтобы занять должность консула, но предварительно ему было поручено разобраться в сложившейся там ситуации. Доклад капитана Фулгама вызвал переполох в госбезопасности. Шеф БОССа напрямую вышел на министра иностранных дел и потребовал провести расследование. Слишком многое было поставлено на карту.
Уилбур Муна – бывший студент, бывший революционер и бывший политзаключенный, окончивший недавно с отличием дипломатические курсы, был вызван в секретариат министра. После двух часов консультации Уилбуру объявили о назначении его на должность консула в соседнем Мозамбике. Такой карьеры еще не делал в политике никто, но чего только не происходит в эпоху политических катаклизмов и глобальных перемен.
– Шампанского не желаете? – неожиданно откуда-то издалека донесся приятный женский голос. Муна поднял глаза, перед ним стояла смуглолицая девушка в форме стюардессы. Привыкший к простому обращению, а то и тюремному распорядку, молодой дипломат с трудом воспринимал великосветский этикет.
– Лучше пиво, – наконец решился он, девушка лучезарно улыбнулась и удалилась. Анализ полученной от госбезопасности информации требовал провести срочную проверку вскрывшихся фактов и, в случае их подтверждения, немедленные профилактические мероприятия…
Пожимая на прощание молодому дипломату руку, министр долго говорил о новой Южно-Африканской Республике, которая пробивает себе путь к мировому сообществу государств, сейчас недопустимо из-за одного нечистоплотного чиновника застопорить этот ход.
Второй секретарь объяснил это более доходчиво. Он вручил Муна стеклянную ампулу с прозрачной жидкостью и рассказал, что надо делать, если факты подтвердятся.
– Ваше пиво, сэр! – До его сознания донесся знакомый голос стюардессы. Девушка держала на подносе запотевшую от холода бутылку из темного стекла, рядом стоял высокий прозрачный бокал.
– Спасибо, – сказал Уилбур, беря бутылку с подноса и прикладывая ее к губам. Устремив на него удивленный взгляд, девушка удалилась.
Пиво было охлажденным, густым и слегка горьковатым. Муна вспомнил ту бурду, которую продавали в их студенческом общежитии. Ужас…
И неожиданно для себя молодой дипломат начал вспоминать свою прежнюю жизнь. Детство его проходило в многодетной семье, где кормильцем был один отец, сухой сморщенный человек, который еще в молодости заболел на шахте силикозом. Впоследствии неизлечимая болезнь – туберкулез. Детство Уилбура ассоциировалось с вечно жужжащими роями мух, запахом гнили и постоянно ругающимися соседями.
Единственное светлое воспоминание – это школа. В их гетто была католическая школа «Святого Франциска». На смышленого малыша, схватывающего на лету слова учителей, обратил внимание настоятель школы отец Мартин. И, возможно, Уилбура ждала бы карьера священнослужителя, но юношу увлекла техника. Уилбур Муна поступил в технический университет для чернокожих. Прозанимался там два года и во время студенческих волнений угодил в тюрьму. Через год он вышел, но о возвращении в университет нечего было и думать. Пришлось идти по стопам отца в шахту горнодобывающего концерна. Увы, после первой же стачки его вновь упрятали за решетку.
Ни каторжные работы, ни издевательство надзирателей не сломили дух молодого борца за равноправие черного большинства. После выборов, на которых впервые победил чернокожий претендент, к власти пришли те, кто еще недавно заполнял тюрьмы и каторги. Вспомнили и об Уилбуре Муна, и предложили пойти на дипломатические курсы при Министерстве иностранных дел. Он согласился.
Допив пиво, новый консул громко рыгнул и поставил себе под ноги пустую бутылку. Сейчас следовало обдумать, каким образом провести расследование. От того, как пройдет встреча министров, будет зависеть не только положение на юге Африки, не только престиж ЮАР, но и карьера самого Уилбура.
Самолет пошел на снижение. Муна посмотрел в иллюминатор. В стороне раскинулись кварталы столицы Мозамбика, а под крылом самолета жирной чертой тянулась взлетно-посадочная полоса аэропорта. Похожие на гигантских птиц, расправивших крылья, стояли разноцветные гиганты авиалайнеры. Подобно золотому дворцу, сверкала стеклами, отражающими солнце, громада аэровокзала.
Уилбур откинулся на спинку кресла, через несколько минут ему предстоит приступить к своим обязанностям.
Возле самолета стоял стального цвета «Мерседес», рядом с машиной находился крепко сложенный мужчина лет пятидесяти. На нем был черный деловой костюм, белая рубашка, черный галстук, глаза прикрывали очки с черными солнцезащитными стеклами.
– Рональд Корф, – представился встречающий, протягивая руку. – Начальник службы безопасности консульства.
– Очень приятно, – ответил Муна, пожимая руку Рональду. А про себя подумал: «Наверное, пару лет назад он бы в мою сторону и не посмотрел». Но вслух он произнес другое: – В Претории мне сказали, что вы в курсе?
– Да, – ответил начальник службы безопасности. – Нам было приказано взять под контроль консула Смита.
– И как?
– В общем-то, ничего подозрительного. Если не считать встреч с агентами из группы прикрытия. Из консульства он не выезжал, ни с кем не встречался. Можно сказать, все о’кей, есть только одно «но». Последнее время он часто пользовался специальной связью. Телефоном, который защищен от подслушивания. И, что еще более подозрительно, ему тоже звонили по этому номеру.
– Кто?
– Пока нам это выяснить не удалось. Но зато мы установили видеоаппаратуру в его кабинете и смогли засечь вчерашний звонок консула.
– Кому он звонил? – В роли сыщика Уилбур чувствовал себя не в своей тарелке. Но раз поручили, другого выхода у него не было.
– Консул Смит вчера вечером звонил в Кейптаун. По заснятому номеру мы определили, что он принадлежит Вальтеру Грозебергу – генеральному директору фирмы «Голден премьер-корпорейшн», между ними состоялся длинный разговор. Мы сообщили в штаб-квартиру БОССа, их агенты допросили мистера Грозеберга, он подтвердил факт беседы с консулом Смитом, и более того, рассказал, о чем они говорили. Сидней Смит предложил генеральному директору свою коллекцию русской старины всего за два миллиона долларов. Старик считает, что это четвертая часть реальной цены. Но консулу деньги нужны срочно, наличными, и не позже, чем через два дня.
– Ого! – удивленно присвистнул Муна.
– Но это еще не все, – продолжил Корф. – Мы проверили кассы аэропорта. Сидней Смит забронировал себе билет до Франкфурта. А сейчас в юридической фирме «Блюм и сыновья» оформляет договор на продажу своей коллекции.
– А что, действительно такая ценная коллекция? – поинтересовался Муна. – И откуда она у него?
– Не знаю, – пожал плечами начальник службы безопасности. – Сейчас этим вопросом занимаются в ЮАР специалисты.
– Хорошо, едем в Министерство внутренних дел Мозамбика, – произнес новый консул.
– Прошу! – Корф указал рукой на «Мерседес».
В салоне машины было светло и прохладно. Сев на заднее сиденье, Уилбур Муна задумался. «Звонки по защищенной линии, экстренная продажа коллекции, наличные деньги, забронированный билет в Европу. Это все косвенные улики, но для одного человека их слишком много».
– Если хотите, сэр, в баре есть холодное пиво, – проговорил Рональд Корф, выезжая с территории аэропорта.
– Нет, спасибо, я в самолете пива напился, – снова погружаясь в свои мысли, машинально ответил Муна. В размышлениях он не заметил, как машина начальника безопасности консульства въехала на стоянку перед большим помпезным зданием эпохи колониализма. У огромных дверей из красного дерева стояли двое солдат с карабинами «на караул».
– Министерство внутренних дел, – сообщил Корф. Муна, выбираясь из салона, попросил:
– Подождите меня, я попытаюсь быстро освободиться.
– Никаких проблем, – последовал ответ. Показав дипломатический паспорт дежурному офицеру, Уилбур сообщил о цели своего визита.
– Одну минуту, – сказал дежурный, поднимая трубку телефона. Он быстро связался с приемной министерства, переговорил и, положив трубку на аппарат, почтительно произнес:
– Сейчас вас проводят, министр ждет.
Пришел уже немолодой, седой, с болезненно желтыми белками глаз секретарь. На лифте они поднялись на верхний этаж. Прихрамывая, старик-секретарь заковылял впереди Уилбура, возле большой полированной двери с золочеными ручками он остановился и осторожно открыл ее, пропуская дипломата с легким полупоклоном. Огромный кабинет министра внутренних дел поразил Муна своим размахом и величием. Высокие потолки с золоченой лепкой, паркетный пол, тяжелая полированная мебель, на стенах массивные картины в дорогих рамах.
За бескрайним письменным столом восседал сам министр. Огромный, как мраморный монолит, он был одет в парадную форму с аксельбантами и множеством орденов и медалей. За спиной министра высился портрет президента в полный рост. Поднявшись из-за стола, министр протянул широкую ладонь с длинными сосискообразными пальцами.
– Ди Рохо, – представился он.