Сделав паузу, Прокопий внимательно посмотрел мне в лицо и поднял вверх указующий перст.
– И самое главное, Сергий, – хрипло произнес он, – заключается в том, что вы признаете за людей не только вашу родню или ваш народ, но как истинные христиане считаете, что и все остальные, даже самые отъявленные варвары тоже достойны понимания, уважения и просвещения. Мы знаем, что ваше войско набрано из дикарок, чьи хозяева практиковали самые страшные и богопротивные извращения, а теперь эти женщины, расставшись со своей прошлой жизнью, стали солдатами Империи и стремятся стать полностью похожими на вас. Они даже ходят изучать грамоту, что удивительно не только для варваров, но и для нашего ромейского городского охлоса, который по нелюбви к знаниям способен соперничать с самыми злобными варварами. Как бы я хотел написать о вас и о ваших подвигах книгу, а может, и не одну…
– Ну так напишите, – сказал я, – кто вам мешает? Поговорите с людьми, и они вам расскажут, как оно все начиналось, а вы запишите это на бумаге. Пусть будут две книги. Одну можно будет назвать „Рассказы очевидцев“, а другую, в которой вы изложите свои личные впечатления, „Собственными глазами“.
– Да вы и сами, наверное, не обделены литературным талантом, – восхитился Прокопий, – потому что смогли очень точно определить различия между этими двумя книгами…
– Дело в том, – ответил я, – что, неся службу сотника трапезитов, я каждый раз, возвращаясь из похода, был вынужден писать подробный отчет, в котором во всех деталях необходимо описать произошедшее. Зная, что такой отчет, мне придется писать и на этот раз, я вечерами потихоньку мараю бумагу, перенося на нее свои впечатления. Иногда интересно перечитать самому. Ведь мы в походе уже почти год, и многое из того, что было в самом начале, уже покрывается патиной забвения. Но вы, Прокопий, обязательно напишите свои книги, ведь, возможно, читать их будут сразу в нескольких мирах, в противоположность моему опусу, который, скорее всего, сразу сунут в сейф, навесив гриф „Совершенно секретно“.
Расставшись с Прокопием и пожелав ему плодотворного литературного труда, я обратился к делам нашим, текущим по миру Славян – а точнее, к патрикию Кириллу и его (пока что незнакомой ему) невесте Аграфена Ростиславне Рязанской. С тех пор, как мы решили привлечь ее к работе византийской императрицей, прошло уже шестьдесят дней, и процесс омоложения и одновременно первичного обучения был уже почти завершен. Оставались только несколько последних штрихов, чтобы оттенить этот бриллиант и придать ему особое очарование.
Я бы и сам с удовольствием приударил бы за этой пепельноволосой зеленоглазой красоткой с кукольной внешностью, но во-первых – я уже женат и не хочу огорчать жену, которая через недельку-другую должна уже родить, а во-вторых – я прекрасно помню, какая кобра с огромным запасом яда и железной хваткой скрывается под этой невинной и сексуально привлекательной внешностью. Зул и Лилия постарались на пять с плюсом – не пожалели меда на нашу медовую ловушку. Надо будет им выказать благодарность в приказе, а также выразить устное благоволение с рукопожатием перед строем.
А самой Аграфене пора уже искать подходы к своему Кириллу, легенда для нее уже подготовлена, латынь буквально отлетает от зубов, теперь им с Кириллом требуется только встретиться, познакомиться и вступить в связь, для того чтобы получше узнать друг друга. Точнее, Аграфена Ростиславна будет изучать патрикия Кирилла таким, какой он есть, а тот будет воспринимать только разработанные нами сценические образы: один для спальни (Любовница), другой для семейной гостиной (Скромница), третий для тронного зала (Королева), четвертый для общения с министрами (Волевая Стерва).
Думаю, что наилучшим вариантом им будет встретиться у нас на танцульках, которые Кирилл время от времени посещает с целью выбрать партнершу поэкзотичнее; но ничего более экзотичного, чем Аграфена Ростиславна в наряде от кутюрье Зул, нет и быть не может. А дальше это уже дело ловких рук и искусства обольщения. Кирилл должен быть уверен, что он сам обольстил знатную красотку из иного мира, и исключительно по собственной воле сделал ей предложение руки, сердца и константинопольского трона, который он непременно завоюет, потому что положение Юстиниана во Влахернском дворце становится все более шатким.
Разведка (кстати составленная из самих ромеев) докладывает, что Город, то есть Константинополь, бродит недовольством и беремен мятежом, а патрикий Дементий, сменивший покойного патрикия Руфина, набрал в ескувиторы такую погань, навербованную по всем столичным подворотням, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать. Это вызвало недовольство как среди матросов и офицеров базирующегося на Константинополь флота, так и среди базирующихся на Фракию, Македонию, Азию и Вифинию частей стратиотов. Короче, если этот сброд будет вырезан одной прекрасной ночью, вместе с частью его сторонников, то по нему никто и не всплакнет. Революционная ситуация налицо, и действовать надо в точности по заветам „Ильича“ в стиле „Вчера было рано, завтра будет уже поздно“ и „Телеграф, телефон, почта, вокзалы, банки – всех впускать и никого не выпускать!“
И вот, наконец, самое главное – донесение из мира Смуты. Польский король Сигизмунд III Ваза объявил посполитое рушение и двинул на восток так называемую „коронную“, то есть регулярную, армию. Ополчение приказано собирать в районе Орши, и туда же должно двинуться польское регулярное войско, командующим которым назначен польный гетман Жолкевский. Место сбора главных сил расположено прямо на той дороге, по которой, если едешь все время на восток, то приедешь в Москву а потом в Казань; а если на запад – то приедешь в Варшаву или Краков (если после Бреста свернуть чуть-чуть южнее).
Если это так, то, и к гадалке не ходи, что из Кракова в Москву, загоняя лошадей, сейчас скачет некий гонец, в сумке которого лежит письмо, после получения которого люди польского короля в окружении Самозванца начнут действовать – в результате чего тот будет убит, а польский король начнет против России завоевательный поход. Сбор шляхетского ополчения и выдвижение к восточной границе регулярной армии не оставляет возможности для иного толкования, если, конечно, сам Лжедмитрий окончательно не поехал крышей и сам не вызвал к себе на помощь ясновельможных панов. Но в любом случае мне необходимо знать содержимое этого послания – поэтому гонец будет захвачен, допрошен под гипнозом, а письмо, которое он везет, скопировано, после чего пана отпустят восвояси, предварительно внушив ему, что ничего особенного с ним не произошло.
25 июня 1605 год Р.Х., день двадцатый, Вечер. Речь Посполитая, придорожная корчма восточнее Орши.
Рядовая воительница разведбатальона спецназначения бывшая амазонка Николета.
Ну и дыра! Тут на кухне воняет гаже, чем в отхожих местах наших ксеносов. Не понимаю, как можно вполне приличные продукты доводить до такого состояния, что это варево потом отказываются хлебать даже свиньи. Но, по счастью, мы не обычные его постояльцы, и нам употреблять отвратительную стряпню местного корчмаря совсем не обязательно, как и пить его гнусную, воняющую сивухой vodku, которую этот поклонник секты Диониса, с двумя черными сальными косичками вдоль висков, настаивает на всякой дряни.
Наша задача – перехватить королевского гонца, который должен остановиться на ночь именно в этой корчме, потому что городское заведение в самой Орше он проскакал во весь опор, торопясь скорее доставить свое послание. На это дело нас направили вчетвером.
Старшим нашей группы захвата был назначен мой сердечный друг, а теперь еще и супруг Вернер, изображающий знатного дворянина, который, не зная о постигшем соседнюю страну неустройстве, едет наниматься туда на военную службу. По крайней мере, военная выправка, специальный костюм, который полагался тут только знатным людям, а также длинная прямая шпага под названием валлона* на бедре и массивный колесцовый пистолет, заткнутый за пояс, не оставляли никаких сомнений, что это действительно дворянин и офицер Вернер фон Бах, обладатель капитанского патента, полученного от курфюста Саксонии.
Историческая справка: * валлона, или валлонская шпага, или даже валлонский меч, прямая широкая двухлезвийная шпага-меч с длиной клинка 80-110 см, шириной 50–30 мм и весом до полутора килограмм. В силу особенности конструкции гарды и рукояти, которую держали полным хватом, просовывая палец в специальное кольцо, такую шпагу-меч было почти невозможно выбить из руки сражающегося каким-нибудь хитрым приемом. Такими шпагами обычно вооружались конные мушкетеры, которым приходилось сражаться и в конном, и в пешем строю; сидя на коне, ею рубили, а сражаясь в пешем строю, кололи, причем от прямого колющего удара, нанесенного сильной и опытной рукой, не спасали никакие кирасы или нагрудники. Вошли валлоны в обиход как раз с началом XVII века. То есть капитан Вернер фон Бах вооружен не только мощным, но еще и модным, а в силу того дорогим оружием.
Я состояла при моем муже в роли адъютанта и изображала из себя ту, которой и являлась на самом деле – то есть его молодую жену-дворянку. Только местные дамы сами по себе совсем беззащитные, а ко мне с недобрыми намерениями лучше было не подходить, в таком случае я становлюсь как ядовитая степная змея, у которой смертоносен даже взгляд. Кинжальчик на поясе, настоящие боевые кинжалы в специальных ножнах, за голенищами сапог, и два пистолета Федорова на резинках, спрятанные в широких рукавах платья.
Мой малыш остался в заброшенном городе вместе с няньками и кормилицами, которыми наш командующий Серегин обеспечил тех из нас, кто имел запретных внеплановых детей и был за это сослан из нашего и так перенаселенного мира. Но тут у Серегина такие, как я, пользовались полным почетом и уважением, и мой мальчик в будущем мог стать не изгоем общества, а вполне уважаемым человеком. Для того чтобы мой Вернер был полностью счастлив, я даже приняла его веру в Единого Небесного отца, и ничуть об этом не жалею, ибо моя мятущаяся душа вдруг успокоилась и в ней расцвели розы.