М-да, сюрприз вышел, однако. На первом же допросе выяснилось, что украденный нами в селе Красном Лжедмитрий I не имеет никакого отношения к беглому монаху-расстриге Григорию Отрепьеву. Мы его пытали и так и эдак, со словами и без слов. А он все стоит на своем. Не Отрепьев я и не Григорий, хоть вы режьте меня ножом. Василий я, говорит, Никитич, последний, самый младший сын набольшего боярина Никиты Романовича Захарьина-Кошкина и его второй жены Евдокии Александровны, в девичестве княжны Горбатой-Шуйской из рюриковичей. Родился, мол, он в апреле 1581 года в один день с сестрой-близнецом Анастасией, а их матушка, стало быть, после этих поздних для себя и сложных двойных родов заболела и померла от родильной горячки некоторое время спустя.
А через пять лет помер и боярин Никита Романович, после чего Василий остался круглым сиротой. Ближайшей к близнецам по возрасту сестрой была пятнадцатилетняя Ирина, а самому младшему из старших братьев, косноязычному Ивану по прозвищу Каша, стукнуло уже больше двадцати. Дядькой и воспитателем пятилетнего Василия стал вывезенный в 1575 году из Ливонии пленный остзейский немец Петер Цурбригген, прижившийся в боярском доме и не захотевший возвращаться на родину. Старшие братья (в первую очередь, глава семьи Федор, опосля ставший Филаретом), желали чтобы младшенький пошел по дипломатической стезе, отсюда и немец-воспитатель, преподававший языки и дипломатическое обхождение, и заодно прививший мальчику поклонение перед всем европейским, в первую очередь перед Генрихом Наваррским, изрекшим «Париж стоит мессы». Кстати, старик Наварра тут еще жив, и как будет время, можно будет зайти на огонек, поболтать с этим незаурядным человеком.
Нет, методов физического воздействия при допросах мы к подследственному не применяли. Просто, услышав такие неожиданные новости, я вызвал в допросную Колдуна и попросил наложить на клиента заклинание Правды, которое вызовет у того состояние полной откровенности. Но и под заклинанием Самозванец продолжал повторять то же самое – что он не кто иной, как Василий Никитич Романов*, бежавший из ссылки в Пелыме, имитировав свою смерть; и не верить этому было никак нельзя. Заклинание Правды – оно такое, лгать под ним просто невозможно. Подтвердились сведения и о принятии Лжедмитрием католичества, и о том соглашении, что было заключено между ним и крулем Сигизмундом о Введении на Руси церковной Унии с католическим миром, а также подчинении ее политики интересам Речи Посполитой. Выслушивая пламенные речи своего воспитателя, превозносившие Генриха Наваррского как образец политической гибкости, приведшей к успеху, маленький Василий не понял простой истины, заключавшейся в том, что населенный католиками Париж стоил мессы, а вот в православной Москве решение должно быть прямо противоположным. Политическая гибкость тоже не всегда хороша, и при неудачном обращении с нею можно сломать себе хребет, что, собственно, и произошло.
Примечание авторов: * Очень многие источники того времени отмечают, что Лжедмитрий I был на полтора-два года старше настоящего царевича Дмитрия Ивановича. Что касается Василия и Анастасии, то достоверно известно, что Анастасия дожила до глубокой старости, померев в 1656 году. Даже если считать Василия и Анастасию разнояйцевыми близнецами, а дату их рождения – совпадающей с датой смерти их матери, то получается, что она прожила семьдесят пять лет. Возраст более чем почтенный. Все остальные дети боярина Никиты Романовича – Филарет, Ирина и Иван Каша, пережившие Годуновские репрессии и Смуту, скончались в 1633-40 годах, то есть значительно раньше.
Не зря же в нашей истории первыми указаниями Самозванца по прибытию в Москву было торжественное перезахоронение в родовом склепе умерших, а точнее, замученных по приказу Бориса Годунова братьев Михаила, Александра и Никифора, а также возвращение на Москву уцелевших Федора, будущего патриарха Филарета, и Ивана. Не забыл «Дмитрий Иванович» и о гробе со «своим» телом, который тоже был помещен в родовую усыпальницу рода Романовых.
Отсюда у Самозванца Василия такая ненависть к Годуновым. Ведь царь Борис нарушил страшную крестноцеловальную клятву, которую дал тяжелобольному Никите Романовичу в 1584 году, обещав «соблюдать» его детей, после чего Никита Романович «вверил» ему попечение о своём семействе. Причем имелись ввиду именно младшие дети, потому что старшие к тому моменту были уже взрослыми (ибо родились до 1565 года) и могли позаботиться о себе сами.
Тьфу ты, Лжедмитрий I тоже оказался Романовым… Не зря же после 1613 официальная историография подхватила Годуновску байку о Гришке Отрепьеве. Не могли же Романовы официально признать, что родоначальник смуты происходит именно из их клана. Но и Борис Годунов со всей своей родней, а прежде всего с Семеном, выглядят крайне неприглядно. Может, я зря снимал того деятеля с плахи, ибо по заключению Курта Шмидта, человек этот крайне неумен, жаден, а звериная подозрительность, падающая на всех и вся – это в госбезопасной работе скорее минус, чем плюс. Еще не исключено, что если на поверхность вылезет еще парочка подобных фактов, то именно Семена Годунова я скормлю тираннозаврам. Заслужил.
Да, так получилось. Мы думали, что Самозванец – это ужасный злодей с коварными замыслами по уничтожению Руси и подчинению ее полякам, а на самом деле оказалось, что это лишь жертва обстоятельств и борисгодуновской подозрительности, одержимая жаждой мести. Именно через свои страдания* Василий Романов немного повредился рассудком, став носителем всех смертных грехов и куклой-марионеткой в руках у польской магнатерии и круля Сигизмунда. И даже когда мы эту ручную куклу сперли, то поляки для своих целей обошлись первым попавшимся трупом, справедливо посчитав, что все покойники на одно лицо, и кто там будет разбираться. Погром боярских подворий на Москве, инспирированный людьми пана Ходаковского, был для нас полной неожиданностью, ибо ничего подобного в нашем прошлом не случалось.
Историческая справка: * В 1601 году Романовы попали в опалу, были арестованы и вместе с семьями и родственниками отправлены в ссылку в отдаленные места. Стольник Василий Романов был сослан в город Яранск, где он находился под наблюдением стрелецкого сотника Ивана Некрасова.
В. Н. Романов получил разрешение взять с собой в ссылку одного из своих людей, но так как во время ареста с ним не оказалось никого из слуг, то он отправился один. Во время дороги в Яранск И. Некрасов должен был следить, чтобы Романов, названный «царским злодеем», ни с кем не общался, «лиха никоторого над собою не учинил» и не сбежал. В всех своих разговорах с Романовым он обязан был доносить в столицу.
На содержание Василия пристав получил 100 рублей, по тогдашнему времени, большую сумму. Ежедневно было приказано давать Романову и его «детине», то есть слуге, «по калачу да по два хлеба денежных, да в мясные дни два блюда рыбы, какова где случится, да квас житный». По приезде в Яранск Некрасову было предписано выбрать двор, отдаленный от других дворов, поселить там ссыльного и поставить себе избу при этом дворе для наблюдения за Василием Никитичем. Сотник Некрасов, опасавшийся побега ссыльного, заковал его и, «посадя в телегу, повез с Москвы».
В Чебоксарах пристав расковал Василия Никитича, но последний, желая оставаться на свободе, выкрал ключ от замка и бросил его в воду. За такое «воровство» Некрасов прибрал другой ключ «и на него чепь и железа положил». 9 августа 1601 года был получен царский указ, повелевавший перевести Василия Никитича в Пелым и поместить его там вместе с его братом Иваном Никитичем, под надзором его пристава, стрелецкого головы Смирного Маматова.
Большую часть пути от Яранска до Верхотурья В. Н. Романов прошел пешком. Днем, во время ходьбы, с него снимали цепи, а ночью вновь заковывали. В Верхотурье Василий Никитич сильно заболел, из-за чего его везли в санях «простого», но только он почувствовал себя лучше, пристав велел надеть на него цепи. Прибыв в Пелым 20 ноября 1601 года, Некрасов сдал В. Н. Романова голове стрелецкому Смирному Маматову, «больна, только чуть жива, на чепи». Он также передал и кормовые деньги – «девяносто рублев десять алтын две деньги». Несмотря на то, что Василий Никитич «опох с ног», Маматов оставил его первое время в оковах и посадил в одной избе с Иваном Никитичем, тоже скованным. Чтобы они не могли подходить друг к другу, их держали прикованными к стене, в разных углах избы.
В январе 1602 года Некрасов и Маматов получили выговор от царя за плохое обращение с ссыльными братьями. В этой грамоте приказывалось расковать обоих и давать им «корм доволен». В середине января 1602 года Смирной Маматов велел снять цепи с Василия Никитича из-за его тяжелой болезни.
Кроме Ивана Никитича, в избе находился его слуга Семен по прозвищу «Натирка»; он-то и ухаживал за больным Василием. Смирной Маматов навещал Василия Никитича и несколько раз «попа к нему пущал». По официальной версии, Василий Никитич Романов скончался 15 февраля 1602 года. На его похороны было заплачено 20 рублей трём попам, дьячку и пономарю, что по тем временам составляло огромные деньги. Коррупция была изобретена не вчера, так что вполне возможно, что это была плата за инсценировку смерти узника. А уже во вторник второй недели поста будущий Самозванец ищет попутчиков для поездки на богомолье в Киев.
Кстати, Первыми строителями и поселенцами Пелымского острога стали сосланные Борисом Годуновым жители города Углич, участники восстания, связанного с убийством наследника Ивана Грозного – царевича Дмитрия, погибшего при загадочных обстоятельствах в мае 1591 года. Не отсюда ли растут ноги у истории с «царевичем Дмитрием Ивановичем»? Не от местных ли жителей, свидетелей и очевидцев той истории, тако же насмерть обиженных на Годунова, будущий Самозванец наслушался историй о том, именем которого должен был назваться, пытаясь сесть на царский трон?
Но что бы ни делалось – все к лучшему, потому что теперь Москва никогда не уз