Кулаки Василия разжались, а голова приподнялась.
– Звучит завлекательно, – хрипло произнес он, – только у меня два вопроса. Что я должен сделать, чтобы ты меня отпустил, и где именно ты намерен меня отпустить?
– Для того, чтобы не быть казненным смертию, – ответил я, – ты должен в присутствии патриарха и всего честного московского люда добровольно выйти и принести народу свои вины, начиная с того, что ты никакой не царевич Дмитрий Иванович, а просто Васька Романов, вор и самозванец, и заканчивая крещением в католичество и обещанием верно служить польскому королю и делу уничтожения на Руси православной церкви. Это нужно, чтобы ни один чудак после тебя не мог бы прийти и сказать, что он – чудесным образом спасшийся царевич Дмитрий Иванович; или Русь утопнет в Лжедмитриях. После того как ты это сделаешь, я тебя сразу отпущу, но не на Руси и даже не в Европе, а на одном из необитаемых островов в краю теплых морей, где, как в райских садах, всегда стоит вечное лето. А чтобы тебе не было скучно, с собой мы дадим твою «мамочку» – бывшую царицу Марью Нагую, предварительно вернув ей молодость за то, что она повинится и расскажет как на духу все, что знает о кончине своего сына Дмитрия. Все одно здесь ей не место, а так составит тебе компанию. Или, хочешь, скрадем для тебя Маринку Мнишек? Она, конечно, та еще стерва, но думаю, что там, на острове, ты из нее дурь-то повыбьешь…
– А Ксения Годунова? – хмуро спросил бывший Лжедмитрий. – Может, ты ее тоже присоединишь в мою компанию? Как-никак она дочка величайшего злодея, убивца моих братьев.
– А Ксения Годунова в скором времени выйдет замуж за хорошего человека, тем самым закрепив его права на трон. Федор сам не хочет возвращаться на царствие, так что мы подобрали Русской державе царя покондиционней. Кто это будет – я тебе, извини, не скажу, да тебе это и без надобности….
– Ладно, – сказал Василий, – годится, я согласен. Теперь меня обратно в яму или как?
– Или как, – ответил я, вызывая конвой, – остаток дней до того момента, как ты мне понадобишься, проживешь под замком, но в человеческих условиях, а не в яме. Договорились?
Мы с ним действительно договорились, и теперь я уверен, что этот человек сделает все как надо, а от его рассказа собравшиеся вокруг лобного места москвичи будут рыдать как дети. Но на всякий случай я, конечно, подстрахуюсь заклинанием Правды – если у Васьки взыграет ретивое и он решит хлопнуть дверью. И еще – выпущу я их голыми, как Адама и двух Ев, на необитаемом острове не в собственном мире, а в одном из доисторических миров-предшественников, в который открываются порталы из мира Содома. Судя по всему, это знаменитый ныне остров Пасхи примерно за тридцать или пятьдесят тысяч лет до нашего времени, то есть другие люди появятся там не скоро. И какая ирония судьбы – Василий Романов, не став царем московским, все же станет предводителем целого племени, правда, состоящего только из него и еще из двух вредных и скандальных баб. Или подкинуть ему туда до кучи монголок из разгромленных кочевий мира Батыя? Отобрать самых вредных и упертых, ни за что не согласных на ассимиляцию… А кто ему обещал, что жизнь после политической смерти будет для него легкой?
Двести девяностый день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Силы.
Великая княгиня Артанская Елизавета Дмитриевна Серегина-Волконская.
Последние дни моей беременности я переносила с трудом. И хоть от изжоги и отеков меня избавляли с помощью магии, ночью я не могла нормально спать – огромный живот, в котором постоянно ворочался и толкался ребенок, мешал мне, и лежать можно было только на боку, в то время как я спала обычно как раз на животе. Кроме того, несмотря на заверения мужа, я, глядя в зеркало, находила себя ужасно уродливой – мне казалось, что мой нос увеличился, а губы опухли и расползлись. Я находила у себя на щеках какие-то пятна, волосы мои стали сухими и редкими… Я расстраивалась до истерики, а мой муж только посмеивался и говорил, что все это мне кажется, и что я, наоборот, красивая как никогда.
Ну да, легко ему мне в уши заливать – лучше бы сам попробовал ребенка выносить! Хотя, впрочем, я бы ему не доверила столь ответственное дело. Это вам не мечом направо и налево размахивать. Вот женщина – идеальный сосуд для созревания новой жизни. И все-то у нее для этого имеется. И можно даже немного и пострадать, и можно толстой коровой походить, и спать с неудобствами – но зато какое же это счастье – знать, что ты являешься участницей самого великого таинства на земле! И замирает сердце в радостном предвкушении, и губы непроизвольно улыбаются тому теплому, милому и родному – тому чуду, которое скоро предъявит свои законные права на существование… И существование это будет счастливым и радостным, я знаю точно. Ведь это не простое дитя, а наш – НАШ – сын!
Все началось ночью. Со мной безотрывно дежурила Лилия – она оценивала мои ощущения и давала рекомендации. И, конечно же, мой блистательный супруг бросил все свои дела и не оставлял меня ни на минуту. Как же он нервничал! Хотя старательно это скрывал. Забавно было за ним наблюдать – как он мечется («что ты, дорогая, я просто хожу туда-сюда»), бледнеет («любимая, просто мне немного жарковато»), и беспокоится («я? Ни капли. Разве что, совсем чуть-чуть, ведь это мой первый ребенок…»).
Собственно, я с некоторым удивлением обнаружила, что все не так уж и страшно, как мне доводилось слышать. Кстати, узнав от Лилии, что любое обезболивание приглушает материнский инстинкт, я напрочь отказалась от применения магии и от родов с погружением в воду Фонтана. Постепенно нарастающие схватки были болезненными, но все же вполне терпимыми. «Часам к девяти разрешишься», – уверенно сказала наша маленькая докторша-богиня, щупая мой пульс.
Так и вышло. В момент разрешения от бремени мое сознание будто обволокло мерцающим туманом, и сквозь него я и услышала крик сына, голос Лилии: «Вот он, мальчик-богатырь!» – и как раз тогда почувствовала острый приступ любви к этому рожденному мной ребенку – могучей, безоговорочной, бесконечной любви…
Искры этого тумана все еще летали в воздухе, когда я увидела рядом лицо своего мужа. Ах, какое же счастливо-глуповатое на нем было выражение – наверное, такое бывает у всех мужчин, впервые ставших отцами… Что-то новое в его глазах… Он держит на руках наше сокровище, завернутое в белоснежные пеленки… Вот он с помощью Лилии кладет малыша мне на грудь – это самый красивый ребенок на свете! – и тот начинает инстинктивно искать губами грудь… Нашел и почмокал – Боже, Боже мой, я пропала, я, оказывается, совершенно сумасшедшая мать… Или это все естественно? А мой муж смотрит на меня и губами шевелит… И его глаза как-то странно блестят. Не может быть – неужели он так, до слез, счастлив? Ах, смешной, глупый, любимый и ненаглядный мой муж… Что, что ты там шепчешь, я не слышу, наклонись поближе…
– Спасибо за сына, дорогая… – шепчет он мне, – я так счастлив.
– Неоригинально, Серегин… – показываю я язык своему очаровательному нахалу, – попробуй еще раз.
– Язвишь, да? – спрашивает он меня, а в его глазах стоит счастливый смех.
– Да… – отвечаю я. – А что, ты не можешь найти для меня особенных слов?
– Я люблю тебя… – шепчет он мне.
– И это все? – продолжала я его дразнить, притворно надувая губки. – Я тебе сына-богатыря родила, а ты даже не скажешь мне ничего особенного?
Ах, Серегин, Серегин… Пусть ты не умеешь говорить красивые романтические речи, но я-то знаю, что за образом сурового воина и очаровательного нахала скрывается нежная и чувствительная душа… и только я, твоя жена, знаю об этом, а остальные лишь догадываются. Вот ты смотришь сейчас на меня – и в глазах твоих столько тепла, счастья и доброты, что не надо мне никакой дополнительной романтики.
– Ну а теперь роженице требуется отдых, – сказала Лилия, ненароком (или намеренно?) приходя на выручку моему мужу, – она хорошо потрудилась, и ей надо восстановить силы.
Тогда же и там же, Капитан Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.
Ну вот я и отец. Сказать честно, я совершенно не ожидал, что буду ТАК волноваться. Хотя волноваться, по большому счету, было не о чем, поскольку моя супруга находилась в цепких и умелых ручках маленькой богини Лилии – скорее всего, лучшего специалиста во всех сущих мирах – а все равно при мысли о том, что сейчас должно произойти, мое сердце заходилось от любви и нежности. И совершенно напрасно моя супруга изводила себя тем, что из-за беременности стала расплывшейся и некрасивой. Чем больше были приметы ее будущего материнства, тем сильнее я любил их обоих – и мою дорогую половину, и еще нерожденного ребенка. А вместе с любовью все сильнее нарастали мои тревога и беспокойство.
«Ведь моя любимая уже не так уж и молода, а роды у нее это первые и вообще, Лилия, если так брать, несмотря на всю свою магию и огромный опыт, знахарка-самоучка, а квалифицированного специалиста с дипломом, лучше всего профессорским, здесь взять негде…»
Это я так сходил с ума, пока Лилия не вправила мне мозги, вежливо послав по батюшке с матушкой и посоветовав попить пустырника с валерианой для успокоения нервов. Типа: «Скушай заячий помет – он ядреный, он проймет».
Не знаю, что она там намешала, может, в самом деле заячий помет, но эта жгуче-горькая настойка довольно быстро привела меня во вполне приемлемое состояние. То есть, я чувствовал и свою любовь к моей дорогой Елизавете Дмитриевне, и переживания от вершащегося на моих глазах таинства появления на божий свет новой жизни, и даже тревогу за два самых дорогих для меня теперь существа, но последнее очень ослаблено и приглушенно, будто через толстое ватное одеяло.
А потом через эту вату раздался требовательный и отчаянный крик существа, которое только что вытряхнули из привычной теплой и тесной утробы, принялись переворачивать, подкидывать и шлепать по попе. Сын родился! У меня родился сын, мое продолжение, мой наследник, тот, кто примет на себя все, что я оставлю после моей смерти… Хотя что за чушь я несу. Я обязательно буду с ним во все важнейшие моменты его жизни, увижу, как он делает первые шаги, говорит свои первые слова, как идет под ручку с мамой или няней (что неизбежно, если мы будем жить в мире Елизаветы Дмитриевны) в детский сад, потом в первый раз в первый класс. Я буду давать ему «мужские» советы, когда он впервые влюбится, и оценивать его избранницу, когда он сделает своей девушке предложение руки и сердца. А пока он в маленький и нежный, а потому нуждается в мамочке. Дождавшись, пока Лилия перепеленает нашего сына, я нежно взял его на руки и положил на грудь к Елизавете Дмитриевне – правильно, малыш, первым делом тебе обязательно нужно подкрепиться…