А нечто подобное в ближайшее время было просто неизбежно. Юстиниан был тяжело болен, и эта болезнь, относящаяся к разряду неизлечимых, именовалась старостью. Его племянник и приемник, сорокадвухлетний патрикий Юстин, пока занимавший придворную должность куропалата*, уже готовился принять трон, но по Городу ходили упорные слухи, что умри Юстиниан – и его наследник переживет его не более чем на несколько часов. До самого Юстина, который уже всерьез планировал стать Юстином II, такие пророчества тоже доходили, и он всячески старался укрепить свое становящееся все более шатким положение, налаживая связи с магистром оффиций Евтропием, а также с патрикием Романом, уже третьим за последние полгода начальником ескувиторов. Впрочем, все понимали, что в случае, если Юстину все же придется иметь дело с великим архонтом Сергием, то все это, по большей части, просто напрасные хлопоты. Лучше бежать куда глаза глядят, пока не началось все самое интересное, или самому броситься на меч, но супруга Юстина Элия София, честолюбивая и вздорная баба тридцати лет, племянница покойной базилиссы Феодоры, не давала ему соскочить с этой бешено несущейся колесницы. Хоть тушкой, хоть чучелком – но пролезть на трон ромейских автократоров. А ведь у нее даже не было сына, которого она могла бы посадить на этот трон после смерти мужа. То есть сын у них с Юстином когда-то был, но потом он нечаянно умер.
Историческая справка: * Куропалат (греч. κουροπαλάτης, от лат. cura palatii «смотритель дворца») – византийский придворный чин. Первоначально – командующий дворцовой стражей, позже – почётная должность. Должность появилась в V веке, а исчезла в правление Палеологов.
Куропалатом был византийский писатель Георгий Кодин, этот же титул носили некоторые правители Грузии и Армении: Давид III Великий, Ашот I и другие.
Последние несколько дней Юстиниану становилось все хуже. В полубреду он то звал покойную супругу Феодору или невесть куда сгинувших Велизария с Антониной, говоря, что у него к ним есть важный разговор. Потом ромейский автократор забывал о только что сказанном и требовал, чтобы к нему позвали армянского евнуха Нарзеса, который должен был привезти ему из диких скифских степей рецепт бессмертия; и тут же ругал слуг за то, что его любимца долго не пропускают в священную опочивальню.
Юстиниан отчаянно не хотел умирать; сердце его еще билось, перед глазами мельтешили тени этого мира. Но его ноздри его уже обоняли запах серы, и адское пламя лизало пятки…. Все, что он делал из благих побуждений, неизменно приносило дурные плоды. Казна государства была разорена тратами на бесполезные постройки, бессмысленные войны, а также разворована фаворитами, так что государство очутилось в долгах у ростовщиков, а армия оказалась до такой степени расстроенной, что государство было подвержено беспрерывным набегам варваров. Как писал Монтескьё в его «Размышлениях о величии и падении римлян» (1734 год): «Но дурное правление Юстиниана – его расточительность, притеснения, вымогательства, неистовое стремление к строительству, переменам, преобразованиям, – жестокое и слабое правление, ставшее ещё более тягостным вследствие его продолжительной старости, составляло действительное бедствие, смешанное с бесполезными успехами и суетной славой.»
Именно эти слова и будут потом выбиты на могильном камне Юстиниана, чтобы даже поколения спустя люди знали, куда уводят благие намерения, если они не подкреплены четким расчетом и необходимым экономическим и политическим потенциалом. Ну а пока, примерно сутки назад, ромейский автократор впал в беспамятство, из которого больше не выходил до момента своей смерти.
И все это время в Священных Покоях, помимо лекарей, готовых засвидетельствовать смерть своего августейшего пациента, присутствовали его племянник Юстин с супругой Элией Софией, ожидающие кончины дядюшки, и патриарх Константинопольский Евтихий, денно и нощно молившийся о душе Юстиниана. И тому была особая причина. Помимо прочего, в последние годы Юстиниан склонялся к ереси автардокетов, то есть «нетленномнителей», которые учили, что плоть Христова прежде Крестной смерти и Воскресения уже была нетленной и не испытывала страданий, а Святой Евтихий обличал эту ересь, обесценивающую искупительный подвиг Иисуса Христа за все человечество. Могло получиться нехорошо – конфликтовать с Юстинианом себе дороже; но вот тот умирает, и вскорости будет вести теологические диспуты с самим Святым Петром.
Также возле ложа умирающего находились патрикий Роман (чьи ескувиторы контролировали Влахернский дворец изнутри) и магистр оффиций Евтропий, схоларии которого оцепили дворец по внешнему периметру и заняли позиции на стене*, отделяющей древний Византий, то есть правительственный квартал, от города Константина. Сделав ставку на Юстина, эти люди силой оружия приготовились защищать его право на престол его дяди. Кроме того, в Городе уже находилось несколько десятков заранее нанятых глашатаев, готовых провозгласить императором нужного кандидата сразу, едва только Юстиниан испустит свой последний вздох и в дворцовом парке разожгут костер – с его помощью будет подан дымовой сигнал. Другие люди заранее договорились с главарями прикормленных уличных шаек, что в надлежащий момент те начнут врываться в указанные дома, избивая и убивая тех, кто по тем или иным причинам мог стать опасен для нового автократора.
Сторонникам Юстина уже казалось, что все у них предусмотрено, все схвачено и за все заплачено, нужные люди расставлены на своих местах и готовы действовать по первому приказу. Но в итоге все пошло не так, как они планировали, потому что не только они расставляли своих людей в ключевых точках города. Еще затемно в Городе небольшими, но компактными группами появились крепкие бородатые** мужчины в широких черных и темно-синих шерстяных плащах и кожаных морских шапках – они старательно изображали из себя праздно-слоняющихся бездельников, вышедших в город в поисках вина и девок. В то же время их руки сжимали тяжелые дубовые посохи, в последнее время вошедшие в моду, а под плащами прятались короткие мечи. Ставки были высоки. Сегодня должно было решиться, кому быть новым ромейским автократором и каким путем пойдет пока еще самая могущественная держава Евразии.
Историческая справка:
*Константинополь состоял из трех частей. Первой из них была основанная в седьмом веке до нашей эры древнегреческая колония Византий. Второй, так называемый город Константин, был пристроен к Византию в 330 году н. э. – тогда тот и стал Константинополем, превратившись в столицу империи. Третьей, внешней, город Феодосия, который завершил расширение Константинополя в 413 году н. э. В этих границах столица Восточной Римской империи и просуществовала следующую тысячу лет, вплоть до захвата ее турками-османами.
** столичные чиновники в Византийской империи гладко брили лица по римскому обычаю, а вот провинциальные дворяне и военные, в том числе и моряки, носили короткие, аккуратно подстриженные бороды.
И вот Юстиниан испустил последний вздох и старый седой лекарь убрал пальцы с шеи царственного пациента; Константинопольский патриарх Евтихий громко и отчетливо начал читать заупокойную молитву провожая в ад душу того, с чьим именем была связана целая эпоха – для одних полная величия, для других принесшая разруху и разорение. Элия София подбежала к окну и, распахнув ставню, замахала белым платком. В ответ на это стоящий наготове во дворе схоларий зажег от жаровни факел и сунул в самый низ груды сухого хвороста, поверх которой были навалены тряпки, пропитанные персидским земляным маслом (нефтью). Ревущее багровое пламя и столб черного смоляного дыма, поднявшегося в серое рассветное небо, роняющее мелкие капли, возвестили Граду и Миру о том, что старый автократор умер, и теперь у империи будет новый господин.
А вот дальнейшие события, с точки зрения партии сторонников Юстина, пошли в совершенно неправильном направлении…
Еще не отзвучала заупокойная молитва, как прямо в Священной Опочивальне, на половине высоты человеческого роста, открылся проход в пространстве, из которого ударил жемчужно-белый свет, и пахнуло ароматом мирры и ладана. Присутствующие онемели и застыли в самых нелепых позах, когда из этой дыры прямо по воздуху начали спускаться одетые в белое существа, которых в упор нельзя было отличить от ангелов-воителей…
За лилитками (а это были именно они) следовал Серегин с Ники-Коброй, под белыми накидками у которых были надеты защитные комплекты штурмовой экипировки из мира Елизаветы Дмитриевны. При этом сам капитан, находясь в ипостаси «Архангел Михаил», держал в руке обнаженный меч Ареса, опущенный острием к полу и чуть-чуть светящийся жемчужно-белым светом, а у Ники-Кобры через левый локоть был переброшен ее любимый «Винторез». «Дочь Хаоса» при этом покоилась в ножнах. Негоже было в такой торжественный момент обнажать эту буйную чернобронзовую маньячку безудержной кровавой резни.
А уже за этими двумя, держась за руки, спускались торжественно разнаряженные патрикий Кирилл и его жена Аграфена, талантливо накрашенная и одетая в великолепное бархатное платье, которое было велено считать парадным нарядом амазонских принцесс. Те же самые Юстин и Элия София, застывшие у окна, выглядели на фоне этой пары как провинциальная крестьянская чета рядом со знатным господином и столичной красавицей. Великолепие одежд и драгоценностей подчеркивалось подтянутыми фигурами Кирилла и его супруги, а также их цветущим и здоровым видом. Как раз то, что требовалось для того, чтобы пустить в глаза пыль.
А уже следом за этой блистательной четой в проеме межмирового портала показалась их свита, в которую, помимо фрейлин и телохранительниц Аграфены, а также товарищей Кирилла по тому давнему приключению, входил и посвежевший, окрепший Нарзес, сохранивший пост главного советника и при новом императоре. Теперь он уже не был евнухом, ибо маленькая богиня все-таки выполнила свое обещание и вернула ему все то, что делает мужчину самцом, а настоящим мужчиной в истинном понимании этого слова Нарзес был и раньше.