».
– Нет, Мой Господин, отдых мне не нужен, – ответил патриарх, склонив голову, – я буду с вами ровно до тех пор, пока этого хочет Бог.
– Ну, – кивнул Серегин, – тогда вы с нами надолго, если не навсегда, ибо мы всегда и во всем действуем только с Его ведома и по Его же поручению. Впрочем, Ваше Святейшество, сейчас не время для богословских диспутов. Нам еще нужно подготовить все необходимое для коронации нового автократора Кирилла Первого.
Тем временем в Городе происходили свои события. Едва только столб черного дыма над императорским дворцом возвестил о смерти Юстиниана, как то тут то там начали раздаваться слабые и неуверенные выкрики: «Да здравствует автократор Юстин Второй…». А слабыми и неуверенными они были оттого, что реакция на эту провокацию была молниеносной и решительной.
– Какой, какой автократор? – ехидно переспрашивал находившийся поблизости крепкий бородатый человек в моряцком плаще, после чего следовал вразумляющий удар кулаком в ухо и торжествующий басовитый рев нескольких десятков матросских глоток: «Да здравствует автократор Кирилл Первый».
Таким образом, к тому моменту, когда Серегин в Священной Опочивальне императорского дворца решал организационные вопросы грядущей коронации, по всему городу кричали здравицы исключительно Кириллу Первому, и никто не вспоминал о племяннике покойного автократора Юстине. Одновременно такие же отряды моряков вступали в схватки с уличными бандитами, атаковавшими дома сенаторов-противников Юстина, и под охраной сопровождали их к Большому Константиновскому дворцу, в зале Магнавра которого и была намечена церемония коронации. И пусть Сенат утратил политическую власть еще в первой половине царствования Юстиниана, формальная процедура голосования сенаторов была необходима, как говорится, для чистоты картины. Если бы стояла теплая солнечная погода, то народ на торжественную коронацию можно было бы собрать и на ипподроме, вместимостью до ста тысяч зрителей. Но еще со вчерашнего вечера над Константинополем повисли низкие серые тучи, крапал холодный дождик и поэтому церемонию решили проводить в наиболее комфортных условиях, при меньшем стечении народа, но со значительно большей пышностью.
Светская часть церемонии с голосованием сенаторов и провозглашением Кирилла и Аграфены императором и императрицей должна была пройти в зале Магнавра, в котором византийские автократоры обычно проводили официальные церемонии и дипломатические приемы. После того как в зале Магнавра все будет закончено, царственная чета должна будет через заполненную народом и войсками площадь Августейон пройти в Храм Святой Софии, где патриарх Евтихий произведет их венчание на царство и миропомазание. Эта часть церемонии была разработана с помощью специалистов патриарха Иова, некоторые из которых в весьма юном возрасте еще принимали участие в коронации Иоанна Грозного, а остальные довольно неплохо помнили венчание на царство его сына Федора Иоанновича и наследовавшего ему Бориса Годунова. Еще одним новшеством, которому предстояло продрать бедных константинопольцев до самых печенок, был гимн Российской империи «Боже царя храни», переложенный на чеканную высокую латынь и адаптированный к византийским условиям Анастасией. В торжественном исполнении церковного хора «Святой Софии» это должно было прозвучать торжественно и грозно.
Все было сделано для того, чтобы убедить жителей Константинополя, армию, флот и чиновничество, что новый автократор дан им самим Богом и спорить с ним категорически не рекомендуется, потому что может получиться нехорошо. Вместо постоянно мельтешащей чехарды автократоров, племянников, двоюродных братьев, или просто узурпаторов, выкликнутых армией, Серегин стремился насадить в Византии устойчивую наследственную династию, которая могла бы продержаться хотя бы несколько столетий без каких-то особенных смут. А то и в поздней Римской Империи, и в Византии любой мало-мальски успешный полководец нет-нет да начинал задумываться об императорском пурпуре. Когда Серегин объяснял все это патриарху Евтихию, тот только качал головой. Мол, какой молодой человек – и какие разумные рассуждения. В ответ Серегин сказал, что рассуждения собственно не его, а других значительно более умных людей, что в общем-то не отменяет их истинности. Вещи-то очевидные.
И так вот, на подготовку к коронации было не более нескольких часов. Дело в том, что Юстиниан умер на рассвете, а уже через час или два после полудня патрикий Кирилл и Аграфена должны были превратиться в полноценного автократора Кирилла ниспосланного ромеям божественным проведением, и базилиссу Аграфену, которую потом прозовут Великой, Премудрой и Прекрасной.
В тот же день и там же, 15:05, зал Магнавра, площадь Августейон, храм Святой Софии.
Будущая базилисса Аграфена Великолепная.
Моя вторая жизнь оказалась значительно веселее и интереснее первой. Всего за два месяца я сбросила больше полувека, возвратившись к цветущей юности и даже больше того, потому что даже тогда я не была так неотразимо хороша. Но я понимала, что моя новая красота ценна не сама по себе, а как инструмент по захвату и удержанию мужского внимания. Большинство мужчин совсем не привлекают дурнушки, неважно насколько они умны, и тот, кто должен был стать моей законной добычей, тоже не являлся исключением. А ведь мне – ни много ни мало – предстояло стать супругой царьградского кесаря. Причем произойти это должно было аж за семьсот лет до моего рождения, в те времена, когда на Руси никаких княжеств не было и в помине, а царьградская империя находилась в самом расцвете своего могущества, а не так, как в мои годы, раздробленная на осколки и униженная врагами. Так вот, для того чтобы она не пала, зажатая в тиски между еретической католической Европой и магометанской Азией, а продолжила быть одним из столпов мирового православия, Серегин и придумал возвести на ее трон правильного императора, в пару к которому требовалась правильная императрица.
И отнесся к этому делу великий князь артанский очень серьезно. Не то что мой собственный отец, который, снаряжая меня замуж за рязанского князя Глеба Игоревича, просто махнул рукой: «Стерпится – слюбится». Нет, Серегин был не таким. Для того чтобы я могла выжить и благоденствовать в своей новой жизни и попутно выполнять задание, мне предстояло очень многому научиться…
Для начала, поскольку я изображала амазонскую принцессу Аграфену, дочь принцессы Ламии (а это та еще стерва) и внучку богини Кибелы (а это вообще чудовище), я должна была говорить на латыни и греческом языке так, будто я урожденная ромейка, то есть амазонка. По той же причине я должна была научиться ездить на лошади, фехтовать кротким мечом и стрелять из лука, не хуже, а желательно и лучше, чем это делают тамошние ромейские мужчины. Для того, чтобы я, как сказал Серегин, «прониклась и осознала», мне была назначена свита из знатных девушек того мира – частью амазонок, а частью тевтонок. С ними нужно было разговаривать только на греческом языке и латыни, а также учиться всем тем наукам, которые предписывалось знать настоящей принцессе-амазонке.
Сначала я испугалась, ведь я не знала ни одного языка, кроме родного русского, но мне помог мальчик-колдун, передавший мне свое начальное умение говорить на этих языках, а уж дальше я управилась сама. Кроме этого, Анастасия Николаевна и Елизавета Дмитриевна учили меня царским манерам, госпожа Зул обучала искусству обольщения мужчин и делилась со мной случаями из своей жизни при дворе императора деммов. Насколько я понимаю, Царьградская империя – это нечто среднее между тем, что знала Анастасия Николаевна и тем, что знала госпожа Зул. В перерывах между всеми этими занятиями книжница Ольга Васильевна рассказывала мне о путях развития мировой истории, и о том, в какую сторону она свернет, если я предприму те или иные действия. Было очень интересно и занимательно, но у меня совершенно не было времени даже на то, чтобы немного поспать.
И вот настал мой самый главный день, когда мы с мужем прибыли в тот Царьград для того, чтобы быть венчанными на царство. Захват самой власти прошел на удивление легко, Серегин бывает удивительно убедителен, когда предъявляет разным обормотам светящийся от божьего благословения меч Ареса. Пока мы разбирались с бывшими претендентами и их кликой, в Городе порядок на местах наводили сторонники моего мужа и агенты Серегина, выкрикивающие нас на царство. И вот мы с ним (он одет он в традиционный наряд ромейского патрикия, а я в царское платье, которое мне построили Зул и Анна Сергеевна) стоим в так называемом зале Магнавра, а ромейские сенаторы, которых сюда собрали сторонники моего мужа, голосуют за то, чтобы возвести нас на престол самой крупной империи в этом мире.
Вид у моего мужа необычайно важный и решительный, но я-то знаю, что внутри, под этой маской, он просто милый дурачок, которого против его воли несет поток пугающих событий. Пусть он не боится – я знаю, что делаю, иду к своей цели твердо и решительно, и ни за что не дам ему оступиться и упасть в грязь. Этот мир еще узнает, кто такая базилисса Аграфена, и чего может добиться женщина, поставившая себе конкретную цель достичь успеха, при наличии таких могущественнейших друзей и союзников как Серегин.
Но вот процедура голосования закончена, и по древнему ромейскому обычаю меня и супруга окружают воины с большими щитами, под прикрытием которых он переоблачается из костюма патрикия в императорский пурпур. Но это еще не все. Исполнена только та часть процедуры, которая относилась к языческим обычаям древних ромеев, возводивших на трон своих императоров именем Сената и народа Рима. После этой процедуры мы базилевс и базилисса, но только перед людьми, а не перед Богом. Теперь нам надо проследовать в расположенную неподалеку церковь Святой Софии для того, чтобы Константинопольский патриарх Евтихий повенчал нас с ним на царство и провел обряд миропомазания.
При выходе из Зала Магнавра на площадь Августейон, заполненную войсками и толпами народа, нам подали большой пехотный щит, на который мы с Кириллом встали ногами – и несколько десятков крепких мужчин подняли нас и понесли к храму Святой Софии по узкому проходу, оставленному специально для нас среди выстроившихся рядами военных моряков. Когда они пронесли нас с десяток шагов, моросивший до этого дождь прекратился, тучи раздернулись, и в прореху выглянуло ласковое весеннее солнце. Народ посчитал это событие добрым предзнаменованием и разразился ликующими криками, прославляющими базилевса Кирилла I и базилиссу Аграфену.