о не было того воровства, из которого мы спаслись только господним соизволением и помощью добрых людей. Нет уж. Нельзя два раза войти в одну и ту же реку и сесть на один и тот же трон. За последнее время я сильно поумнел и не сержусь на вас за то воровство, потому что вы были оморочены и не ведали что творили, но и на трон я тоже возвращаться не желаю, потому что понимаю, что не владею никакими особыми талантами, необходимыми русскому православному царю. Поэтому я раз и навсегда отрекаюсь от престола моего отца и ухожу в дальнее странствие в неведомые земли, чтобы никогда более не вернуться на землю своих отцов. На сем, люди добрые, простите и прощайте…
Услышав эти слова, притихнувшая было Красная площадь ударилась в плач и рев, как по покойнику. Причем оплакивали-то люди в основном себя, любимых, которым без царского догляда и ухода грозила неминучая гибель. Вон пока только поляки решили пощупать русские границы, а ведь помимо них имеются еще и шведы, татары, персы и прочие разбойники из далеких земель, против которых будет никак не выстоять без крепкой и законной царской власти. Тем временем отказавшийся от должности царевич снял с себя и передал патриаршему служке повседневную царскую шапку (которая была малость победнее шапки Мономаха), Золотой крест из Животворящего Древа, потом двое помощников (которыми были Митя и переодетая в мальчика Ася) помогли ему расстегнуть и снять с себя царское платно. После этого Федор Годунов из царевича превратился в самого обычного юношу. Его наряд под царским платном больше напоминал тот, что был надет на отроке Дмитрии, не имея малейших примет царского шика. Уже собравшись было уходить обратно в портал, или только сделав вид, бывший царевич вдруг остановился и обернулся к толпе.
– Но, – сказал он, – чтобы русская земля не оставалась без царя, я хочу предложить настоящего природного государя, который по закону наследия должен был бы восприять царствие русское после смерти царя Федора Ивановича. Это стоящий здесь рядом со мной Михаил Скопин-Шуйский, относящийся к старшей, наследующей ветви своего рода, происходящего от младшего брата святого равноапостольного князя Александра Невского. Кроме того, это достойный человек, умелый и даровитый воевода, не злой, не заносчивый, способный и твердый в своих решениях. И еще он теперь жених моей сестры Ксении. Оставляя ему трон и родную сестру, я чувствую себя совершенно спокойно. Он не наделает глупостей, не пустит русское царство в распыл из-за расточительности и, самое главное, не даст врагам победить себя на поле брани.
Сделав паузу, Федор Годунов окинул взглядом притихшую площадь и спросил:
– Люб ли вам такой царь, люди русские?
Некоторое время площадь пораженно молчала. До Федора такие штуки проделывал только Иоанн Грозный, когда выцарапывал себе у народа право на опричнину, но Грозный делал это шутейно, чтобы напугать поденных безцарствием, а потом тут же вернуться на трон, да еще к тому же и с новыми дополнительными полномочиями. А тут вьнош, кажется, собрался удалиться навсегда, чтобы и ноги его не было больше на русской земле, которая один раз его уже предала и заставила страдать. К тому же предложенная замена выглядела достаточно представительно как по причине внушительной мускулистой фигуры, так и из-за умного живого лица с проницательными глазами. Сначала неуверенно, а потом все громче и громче раздались крики: «Люб он нам, люб, люб».
Но Федор Годунов еще не закончил дозволенные речи. Поскольку коронация, миропомазание и приведение к присяге нового царя теперь было заботой патриарха Иова, то, прежде чем удалиться прочь, он должен был представить Москве и всей России, своего спасителя, великого князя Артании Серегина, и его товарищей. Едва Федор закончил говорить, как бы между прочим ошеломив москвичей известием о разгроме и ликвидации Крымского ханства, как Серегин извлек из ножен свой меч – и тот даже на ярком солнце, засиял жемчужно-белым светом, подтверждая все его полномочия, как посланца высших сил, и потрясенные люди на Красной площади снова повалились на колени.
В принципе, дело было сделано, и новый почти уже царь Михаил Скопин-Шуйский мог начинать готовить войско к отпору полякам, приблизившимся к границам Руси. Дело осложнялось тем, что как раз там, на южном направлении, там, где год назад прошло войско самозванца, гарнизоны по большей части были ненадежны, а некоторые города и вовсе были захвачены бандами низовых запорожских казаков. Теперь из Кром, Путивля, Стародуба и Рыльска шел непрерывный поток слезниц, просящих унять грабителей, каждый день и час чинящих обиды местному населению – и с этим надо было что-то делать.
5 августа 1605 год Р.Х., день шестьдесят первый, Ранее утро. Москва, Замоскворечье.
Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский.
Сегодня примерно там, где в наше время расположена станция метро «Серпуховская», вся Москва провожала выступающую в поход небольшую армию, которую повел на юг, в направлении Чернигова, надежа всего русского государства, еще никому не известный Михаил Скопин-Шуйский. Он пока даже не боярин (этот титул в нашей истории он получил от своего дяди Василия Шуйского за успешное участие в подавление движения Болотникова), просто бывший царев стольник, на которого указал добровольно уходящий в отставку Федор Годунов.
Между прочим, сам Михаил публично перед всем народом просил пока не называть его царем. Мол, если вернется он в Москву с победой, значит, есть на его царствование божья воля, и можно венчаться с Ксенией Годуновой и на царство, а без победы ему и жизнь будет не мила, и возвращаться в Москву будет незачем. И ведь Михаил Скопин-Шуйский нисколько не кокетничает, он действительно понимает все именно так, а не иначе. И хоть войско у него набрано с бору по сосенке и состоит из восьми тысяч пеших ратников и трех тысяч конных, надежда на победу у нас есть, ибо побеждают не числом, а умением, а это дело наживное.
Из пеших шесть тысяч «бойцов» были кое-как снаряженной посошной ратью, а две тысячи – московскими стрельцами, вооруженными пищалями и бердышами. Конница на две трети состояла из боевых холопов, и на одну треть – из дворянского ополчения и так называемых детей боярских. Но по вооружению и уровню подготовки между теми и другими особой разницы не было, ибо в боевые холопы (послужильцы) попадали как раз боярские дети и дворяне, по финансовым причинам не сумевшие самостоятельно экипироваться для несения службы. Было, к примеру, у отца три сына, старшему по наследству переходила экипировка родителя, а взять двадцать рублей, чтобы снарядить для службы среднего и младшего, семье было неоткуда – вот и брали они закуп, определяясь в боевые холопы.
Была у такого холопа надежда взять в походе большую добычу, вернуть долг и снова вернуться в дворянское сословие. Была да сплыла, ибо эту лазейку прикрыл царь Борис Годунов. Именно за отмену права вернуть свой закуп эта часть русского конного войска затаила обиду на все семейство Годуновых, составив значительную часть приверженцев всех Лжедмитриев, а также сподвижников атамана Болотникова, который тоже был боевым холопом князя Андрея Телятьевского. Кстати, тем послужильцам, что пошли в этот поход, Михаил Скопин-Шуйский в случае победы обещал выкупить их «контракты», превратив, таким образом, из холопов в государевых служилых людей, получающих денежное жалование.
Раздавать служилым людям деревеньки я считаю не самым лучшим способом содержания войска. Ведь такой человек должен либо служить, либо заниматься хозяйством. Именно поэтому в случае хоть сколь-нибудь затяжной компании в местных войсках иногда треть, а иногда и половина дворян и боярских детей постоянно числятся в нетях, отсутствуя по причине необходимости заниматься хозяйством. То же самое и со стрельцами, для которых государево жалование – только приварок. А основной доход они получают со своей торгово-хозяйственной деятельности. Пока стрелецкий полк стоит по месту постоянной дислокации, все нормально, служба необременительна и справный хозяин успевает везде. Но как только стрельцов более или менее надолго отправляют на рубежи, начинаются недовольства, бунты и побеги с фронта, а затем и утра стрелецкой казни. Нет уж, пусть те, кто занимается хозяйством, делают это как можно лучше, платят налоги, а государство на эти налоги будет содержать профессиональную регулярную армию и готовить призывной резерв на случай большой войны.
Кстати, если верить исторической литературе, сам Иван Болотников у нас на Руси пока отсутствует, обретаясь где-то в Венециях. Если он действительно объявится на территории России только к лету следующего года, то попадет под шапочный разбор, когда основные предпосылки Смуты будут устранены, а идея служить какому-либо воплощению «Дмитрия Ивановича» будет выглядеть настолько погано, насколько это возможно. По крайней мере, мы работаем в этом направлении, и видит Бог, у нас все получится.
А пока небольшое войско Михаила Скопина-Шуйского, поднимая пыль, идет по дороге на Калугу и Брянск, который выбран первой опорной базой для борьбы с польскими интервентами. Год назад, во время пришествия первого Лжедмитрия, именно Брянск был тыловой базой боровшейся с Самозванцем армии Бориса Годунова. И все. Больше никакой информации о том, что творилось в тех краях после прихода первого Лжедмитрия, которому населяющие тот край севрюки* отдались с искренним удовольствием, в письменных источниках не имеется. Следующая информация относится только к декабрю 1607 года, когда в этих краях воеводы Василия Шуйского боролись со вторым Лжедмитрием, а между тем именно этот край стал опорной базой как восстания Болотникова, так и того самого Лжедмитрия II, появление которого в этом мире мы, надеюсь, предотвратили.
Историческая справка: * Севрюки (сиврюки, реже севруки, позже саяны) – потомки северян, в Московском государстве с конца XVI века считались служивым сословием из Северской земли. Проживали в бассейне рек Десны, Сейма, Ворсклы, Сулы, Быстрой Сосны, Оскола и Северского Донца. Упоминаются в письменных источниках с кон. XV до XVII вв. В XVI веке считались представителями (древне)русской народности.