Минут двадцать он провертелся перед зеркалом: просушил волосы феном, тщательно смазал маслом и уложил пышными волнами над ушами. На кончиках еще сохранился красноватый отлив. Круто!
Он склонился к зеркалу, рассматривая свой лоб. Ясное дело, все в порядке. Для залысин он еще молод. Бик просто дразнится, глупо его слушать.
Чистый, в свежей футболке и дорогих джинсах из натурального хлопка, с безупречной прической, он готов был предстать перед миром, Лоло, семьей…
Лоло забилось в спальню — общение со старомодными земными семьями всегда пугало утопийцев, а с этой особенно. Однажды ночью оне долго и нудно объясняло, что в утопийских семейных группах все иначе. Меньше ожиданий, меньше критики, больше доверия и поддержки. Олли всегда злил скрытый в таких речах намек на превосходство.
— Вечером увидимся, — бросил он вместо приветствия.
Лоло совсем увяло.
— Отымел и норовишь сразу сплавить?
Да.
— Нет, просто у меня дела, только и всего. Скучные дела.
— Могу я помочь?
— Лоло, кроме шуток, в этой части моей жизни тебе делать нечего.
— Ты собираешься что–то украсть?
— Ох, морока с тобой. — Он подбоченился. Злился на себя за стереотипную позу, но на Лоло — еще больше. — Почему с тобой всегда так трудно?
Лоло подошло, жадно обняло его за плечи.
— Вовсе со мной не трудно. Просто не хочу, чтобы тебя ранили или арестовали… или хуже того. Ты для меня всё, сам знаешь. Этот твой Легион — опасная компания.
Олли задрал голову к совсем не похожему на Сумико лицу.
— Для меня не опасная. Я с ними вырос, они мои друзья.
— Тебе нужны новые друзья.
— Сейчас не нужны. Мы планируем основательно заработать.
Лоло прижало его крепче.
— Ты два месяца об этом твердишь. Только… будь осторожен.
— Ясное дело. Я тебе позвоню, когда освобожусь. Пробежимся опять по клубам.
— Ты в клубах только горячего мясца ищешь.
— Ни хрена, ты бы себя послушало!
— Но так и есть, — проныло Лоло.
И это у них называется — мужская фаза?
— Ничего не так. Слушай, иди уже, а? Часики тикают.
Лоло повесило голову. И опять слезы на глазах, только зеро–нарк тут ни при чем.
— Ты сердишься. Я же вижу, у тебя что–то на душе. Обещаю, я не стану выспрашивать, что случилось, но дай слово позвонить.
— Непременно.
«В первое же синелуние месяца на букву Ц!»
— Тогда ладно… — Робкая улыбка. Последние объятия. И оне уходит вниз по лестнице, пригибаясь, чтобы не врезаться макушкой в потолок.
— Боже сраный, — буркнул Олли, когда за Лоло хлопнула входная дверь. Было немалое искушение тут же и покончить с этим делом, положить конец бесконечным драмам. А все–таки оне при всех неврозах и ненасытности в постели так знойно и грязно…
Олли вздохнул, проверил, не подпортили ли дурацкие объятия его непревзойденную прическу, и отправился к бабушке.
Сотни лет назад, когда строился этот дом, голографических экранов больше внутренней стены еще не водилось, а голографических интерактивок — тем более. Под современный мир его пришлось специально подстраивать. Олли, как сумел, инсталлировал проекторы и датчики, превратил полкомнаты в интерактивную сцену. Только смотрелась она как призрачный куб, плюхнувшийся на протертый до основы ковер, и окно сквозь него просвечивало.
Бабушка, ясное дело, сидела в большущем кресле, которое он ей раздобыл в прошлом году, — прямо на краю искрящейся лазерной проекции. Она никогда не подключала функцию интерактива, зато проектор устанавливала на высокое разрешение, так что мыло полностью загораживало от нее реальный мир. С минуту Олли критически осматривал ее. В этом году бабушка набрала вес — не то чтобы стала больше есть, а просто почти не выходила теперь из дому. Его уже начинал беспокоить такой недостаток физической активности.
Полтора года назад остеоартрит в позвоночнике зашел у нее так далеко, что от боли бабушка едва двигалась. Олли потратил все свои деньги и малость чужих, но оплатил ей К-клеточную терапию по восстановлению стершихся позвоночных дисков в пояснице. Причем операцию делали в приличной клинике, из Ричмондских. Клетки пришельцев сработали на отлично: болезненное воспаление прошло. Но теперь она стала забывчивой и что–то уж очень тихой — ничего не осталось от смешливой тетки, которая в одиночку растила их с Биком после ухода матери.
— Привет, ба. Как жизнь?
Она радостно подставила щеку под поцелуй.
— Мальчик мой, у тебя все хорошо?
— А как же!
— Мне послышалось, ты ссорился с новой подружкой — той, высокой.
— Нет. Все у нас отлично.
Попытка вразумить бабушку относительно половой принадлежности Лоло привела бы к бесконечным осложнениям, к которым он был совершенно не готов.
— Это хорошо. Она мне нравится. Хорошенькая.
Олли про себя взмолился — только бы не покраснеть.
— Да, она классная.
— Только не вздумай жениться на такой, что все ноет и жалуется. Такие все губят.
— Верно, ба.
Она захихикала.
— Знаю, ты меня слушать не станешь, только я, мой мальчик, правду говорю.
— Я знаю.
— И не затягивай, давно пора остепениться. Я это уже говорила, да? Мне бы надо было много раньше обзавестись детьми, и вашей матери тоже.
Он присел на корточки перед ее креслом, всмотрелся в усталые глаза.
— Ба, ты ставила вариться каллалу к обеду?
Она нахмурилась.
— Господи, уже обедать пора?
— Три часа.
— Надо мне бросать это мыло. Увлекательные сериалы, но столько времени отнимают.
— Да, но раз тебе нравится, так и смотри.
Олли улыбнулся ей снизу, силясь навести мост между этой старой бездельницей и той крутой решительной личностью, что учила его, мальчишку, кодировать и показывала вход в подпольные сети. Может, перемена случилась, когда он был в университете, пока его не выставили за попытку через кампусную сеть пробить защиту финансовых учреждений.
— Сейчас же пойду займусь каллалу, — сказала она. — Ты, бедняжка, наверное, умираешь с голоду.
Олли сверился с Таем. Ап–сервы уже отмыли кухню, сложили посуду в посудомойку, и машинка, установленная на интенсивную очистку, заметно тряслась. Инвентаризация: в холодильнике даже печатной еды не осталось, не то что любимых бабушкой натуральных овощей. Она забыла купить свежих.
— Я закажу доставку от Бемба. Ты же любишь их куриные роти?
— Ой, что ты, милый, они такие дорогие! Не трать денег.
— Да ничего. Я купаюсь в деньгах, ба.
Опять вранье. Чтобы оплатить ей лечение остеоартрита, пришлось (тайком от Легиона) взять в долг у Джад, и Олли до сих пор не расплатился. Эти выплаты здорово урезали доход с работы, которую та же Джад им и подкидывала — какая горькая ирония! Только вот выплаты по таким займам не пропускают ни за что на свете. Джад это очень внятно объяснила. Она даже делала вид, что не хочет ему одалживать, и он основательно напугался, осознав, у кого оказался в долгу. В сущности, клубы ему теперь не по карману. Но Джад все обещает крупную работу, которая все решит, и тогда снова можно будет мечтать. О новом доме в хорошем месте — то есть подальше от Куперлэнд–роуд. О хорошем доме для бабушки и Бика.
Олли точно знал, каким будет этот дом — образ самоцветом сверкал в его мозгу, а Тай непрерывно мониторил агентства недвижимости. У моря, может, на скалистом побережье Средиземноморья (но обязательно с пляжем), чистый белый домик–кубик, много стекла, мраморные полы и лестницы и плавательный бассейн, край которого сливается с горизонтом. И чтобы в городке не было трущоб и околачивающихся на улице мальчишеских банд. Бабушка сможет греться на солнышке, ей это полезно, а вечером выходить в город, встречаться с милыми подружками. Бик поступит в местный колледж — приличный колледж, где ученики носят щегольские форменные джемперы, и, может, попадет в спортивную команду. Займется настоящим спортом вместо проклятого «нарк–кура». Тогда у братишки будет правильная мотивация, он возьмет курс на университет. Не обязательно из Лиги плюща, но такой, из которого выпускников берут на работу в корпорации, а то и с радостью принимают на хабитатах и терраформированных планетах. Тогда, устроив семью, Олли откроет клуб с видом на пляж — фантастический клуб, куда будут собираться все горячие ребята.
Так оно и будет. Надо только выкупить их у Куперлэнд–роуд. Одно большое дело…
Он оставил бабушку в комнате, а сам встал на верхней площадке, с силой задышал, давя подступившую злость. Опять не сделал! Опять! Такой простой анализ. Всего капля крови, бабушка даже не почувствует укола. Чип с нанопорами считает структуру ее АпоЕ, и он в считаные минуты будет знать, правда ли у нее ранний Альцгеймер.
Хорошо то, что это лечится. По нынешним временам все излечимо. Только Лондонское агентство гражданского здравоохранения занимается экстренными случаями и базовой медициной. На все серьезное нужна страховка. Страховки у бабушки нет. Закончилась десять лет назад, когда финансовая консультация, где она работала, сократила весь их отдел. Ген 8 Тьюринг вышел и дешевле, и эффективнее целой конторы с людьми.
А новое поколение персонализированных биотехнических желез, подкачивающих в организм пациента средства от Альцгеймера, дорогущие — хоть яйца себе оторви. Олли не по карману — во всяком случае, пока он не расплатится с нынешним долгом. Джад на его вопрос так и сказала, очень ясно. Так что совершенно бесполезно проверять свои подозрения. Все равно ничем он пока бабушке не поможет, разве что постарается устроить ее поудобнее.
Он велел Таю сделать заказ. От Бемба обещали в двадцать минут доставить роти.
В тесной гостиной внизу Бик, стоя спиной к Олли, заталкивал что–то в свой маленький ранец.
— Что там у тебя? — спросил Олли. Бик хорошо держался, невольно признал он. Не выдал себя, виновато поежившись, не прервал своего занятия, преспокойно затянул пряжки. И, обернувшись, улыбнулся старшему брату.
— С командой на выход, дружище.