Мужественный, строгий Ангел, главный небесный ратоборец с коварным сатаной, глядел на Петра, опираясь на длинный, узкий меч.
«Наш-то потяжелее будет, — подумал Петр, — а вот Агриков, видно, такой же, как у Архангела».
Внезапно храм озарился ярким светом, и перед побледневшим князем явился Божии Ангел.
— Иди вслед за мной, князь, — спокойно сказал он. — Я покажу тебе Агриков меч.
Петр, онемевший от нежданного чуда, робко вошел за Ангелом в алтарь.
— Здесь, под алтарной стеной, — указал рукой Ангел.
— Да как же смогу взять его? — спросил князь. Ангел чуть заметно улыбнулся, и гордый Петр тотчас вспыхнул, подумав, что Ангел насмехается над ним: мол, на лютого змея собрался, а этакую малость, как стену поднять, не в силах.
Легко, будто и не камни, поднял святой Ангел стену, а под ней на желтом песке сверкнул золотом длинный узкий меч.
Князь упал на колени, схватил его и крепко прижал к груди. Меч был сухой и теплый. Ангел же, как и прежде, бесшумно стену назад опустил и тотчас невидим стал.
От радости сердце юного князя билось так громко, как копыта его вороного, на котором Петр, подняв, как стяг, чудо-меч, мчался к старшему брату.
Когда тяжелое, закатное солнце затопило багряной кровью все небо, влетел Петр на княжеский двор, и тотчас с крыши пагубно заухал лесной сыч.
— Чью-то погибель кличет, — усмехнулся князь и, надежно скрыв меч от недоброго глаза под длинной полой кафтана, вбежал по крутой лестнице в палаты Павла.
— Вот, брат, гляди! — выхватил блистающий меч Петр.
— Неужто Агриков?! — изумился Павел. — Господи! Слава Тебе. Пошли брату моему удачу и победу над злым супостатом. Пусть не дрогнет рука его, ибо с верой в Тебя, Господи, идет он на врага моего. Иди, Петр, в палаты жены моей, обрадуй ее. Я же помолюсь за твою удачу.
Князь Петр, не мешкая, пошел к снохе, а когда проходил по безлюдному и темному переходу из мужской половины в женскую, не удержался, выхватил меч и давай махать им налево-направо, воздух со свистом рассекая.
Так, раскрасневшись, с поднятым мечом и шагнул в горницу к снохе.
— Гляди, Мария! — и осекся на полуслове.
На лавке, обняв княгиню за плечи, сидел его брат Павел и улыбался.
Пораженный, Петр оторопело глядел на него.
— Павел! Ты ли это?
— А кто ж еще? Чего ради не признал меня?
— Да ведь ты в своей горнице только что был. Как же быстрей меня сюда поспел?
— Э, брат, смутил тебя змей окаянный. Ведь это он, думаю, в хоромах моих с тобой говорил. А здесь я, брат твой старшой, а это жена моя Мария.
Глянул удивленный Петр на сноху, а та сидит не шелохнется, и на бледном лице такая улыбка, будто за щекой кислое яблоко спрятала.
В великом смущении заспешил Петр в хоромы старшего брата, рванул дверь, видит: стоит тот перед божницей и молится.
— Ты ли это, брат Павел, или змей поганый? — подняв меч, грозно спросил Петр.
— Да кто же еще здесь может быть? — испугался князь. — Я это! Вот тебе крест. — И перекрестился.
— Тогда как же ты вновь опередил меня? Ведь только что видел тебя с женой в обнимку сидящим!
— Никуда я, брат, не выходил из покоев своих. Это, Петр, козни лукавого змея. Мною тебе является, чтобы ты не решился убить его.
— Ах так! — сверкнул очами молодой князь. — Ты вот что, брат, никуда из хоромины этой не выходи. Заклинаю тебя всеми святыми, а то как бы беды не было.
— Никуда без твоего повеления не пойду, останусь здесь молиться за твою победу.
Держа меч наготове, вновь вбежал Петр в горницу и встал как вкопанный. Перед ним с расстегнутым воротом стоял Павел и отхлебывал из ковша брагу.
— Ты кто есть?! — задыхаясь от гнева, выдохнул Петр.
— Эка недогадливый! Уж говорил тебе, князь, не один раз, Павел я. И только что в покоях своих с тобой толковал. И крестное знамение на себя клал. Аль забыл? Ну а потом через тайные дверцы сюда прибег, чтоб самому видеть, как ты будешь с врагом моим биться, и помочь тебе, чем смогу. Отложи меч-то. Ha-ко вот, хлебни браги.
— Опосля брагу пить будем! — прорычал Петр и сломя голову бросился обратно на половину князя.
С грохотом распахнул дубовую дверь. Павел, стоя на коленях, в страхе оборотился.
— Зачем ты, князь, — дрожа от бешенства, вскричал Петр, — меня не послушав, через тайные дверцы к жене прибег?!
— О, брат мой возлюбленный! — со слезами воскликнул Павел. — Молюсь я и никуда отсюда не уходил, и шагу не могу шагнуть без твоего повеления.
Петр схватил со стола ключи от всех замков, замкнул все двери в палате князя и на каждую дверь крестное знамение положил. Расшвыривая с дороги зазевавшихся слуг, опрокидывая скамьи, ворвался диким львом с пылающими очами к княгине, держа мертвой хваткой белыми от напряжения пальцами горячую рукоять меча, медленно пошел на мнимого князя.
Он же, лукавый обольститель, спокойно стоял, скрестив на груди руки, и с укором глядел на Петра.
В отчаянии обернулся бедный князь к снохе и тут увидел в углу отворотившийся от беса лик Богородицы. И только тогда, крепко уверовав, что перед ним не брат родимый, что есть мочи обрушил сверкающий меч на супостата.
С грохотом упала на пол зубастая, с длинным синим языком страшная голова змея, а мерзкое тело затрепетало, задергалось на полу и, забрызгав Петра черной пузырящейся кровью, издохло.
Гибельный смрад и зловоние заволокли весь Муром, потому князь Павел приказал слугам немедля смердящего змея железными крючьями в глубокий ров сбросить и закидать каменьями.
А измученный Петр, когда снял сорочку, чтобы смыть с себя поганую кровь, с ужасом увидел, что все тело его покрылось страшными язвами и струпьями.
Всю промозглую осень и лютую, метельную зиму горело адским огнем тело молодого князя. От былой стати и красоты за короткое время ничего не осталось. Лицо и тело гноились от зудящих, незаживающих струпьев, так что по две дюжины мокрых сорочек за день меняли.
Князь Павел опечалился печалью великой. Одного Бог избавил от проклятого змея, а другого погубил. Злой недуг, что пал на любимого брата, отобрал сон и покой и состарил до поры муромского князя.
Разослал он всех своих слуг, так что хоромы пусты остались, во все стороны искать искусных лекарей. Одни врачи подойти близко к Петру боялись и лечить отказывались, другие мазали его густыми, как глина, мазями, мыли горькими травами, купали в Оке в грозу и в новолуние. Но все было без толку.
Однажды, когда князь Петр задремал, старый, с серьгой в ухе слуга Аника зажег свечу и зашептал тайное заклинание:
— Заговариваю я у раба Божия Петра двенадцать скорбных недугов.
Ты, злая трясовица, уймись, а не то прокляну в тартарары.
Ты, неугомонная колючка, остановись, а не то сошлю тебя в преисподние земли.
Ты, свербедь, прекратись, а не то утоплю тебя в горячей воде.
Ты, огневица, остудись, а не то заморожу тебя крещенским морозом.
Ты, черная немочь, отвяжись, а не то засмолю в бочку и по морю пущу.
— Забубнил, старый сыч, — тяжело вздохнул Петр, — только задремал…
— Прости, княже. Как лучше хотел. Не принесть ли попить кваску кисленького?
— Или отравы мертвой, — горько усмехнулся князь.
Скрипнула дверь, и в опочивальню тихо вошел высокий, в длинной черной рясе, белокурый и безбородый еще монах.
— Мир и благодать сему дому, — поклонился до земли инок. — Послан я к тебе, князь, отцом игуменом из Божьего монастыря ободрить душу твою и помочь чем в силах буду.
— Помоги, помоги, святой отец! — обрадовался Аника. — А то он вон уж об чем замышляет.
Молодой инок внимательно поглядел в скорбные, потухшие глаза князя и сказал:
— Не бойся лишений телесных, Петр, бойся лишений духовных. Не бойся, когда тебя лишают денег, пищи, жилища и даже самого тела. Бойся, когда сатана лишает душу твою веры и любви к Богу, когда он сеет в душе страх и малодушие.
— Я-то Бога люблю, — устало сказал Петр, — и с именем Его на змея шел. Только вот чего не пойму. Я ведь от змея окаянного не только брата спас, но и Муром, а может, и Русь всю. А Господь меня вон какой злой бедой за это наградил.
— Думаю, Господь тебе не беду, а великую милость послал. Ведь болезнь иногда посылает Он для очищения согрешений, а иногда, — инок грустно поглядел на Петра, — а иногда, чтобы смирить гордыню.
Молодой князь вспыхнул, сверкнул очами, но смолчал.
— Давай-ка, князь, я тебе сорочицу сменю и прочту из Святой книги про страстотерпца Иова. Думаю, укрепит это тебя.
Молча глядел на догорающую свечу Петр, и не заметили они с притихшим на лавке Аникой, как кончил читать и ушел молодой инок.
— Эх, как звать-то монаха этого, не спросили, — опомнился Аника.
— А из какого он, сказывал, монастыря пришел? — задумчиво спросил Петр.
— Из Божьего…
— Во-во. Нет такого монастыря. Аника. Так кто же говорил с нами?
Здоровенный Аника поднялся с лавки и, со страхом уставившись в потолок, размашисто перекрестился.
Ранней весной, на Вербное воскресенье, заляпанный грязью Аника возбужденно рассказывал Петру:
— Кажись, нашел я лекарей, княже. Да не одного, а целую весь[14].
Там не только мужики, но и жены лечат. В Рязанской земле сельцо это, и названье больно доброе — Ласково. Старики говорят, только там тебя от хвори избавят. Так что собирайся, княже, и едем немедля.
Поднял легкого, исхудавшего князя на руки и бережно отнес в дорожную повозку.
На другой день остановились недалеко от Ласково, и Аника, широко шагая по глубоким лужам, принялся избу за избой обходить и расспрашивать. Осторожные же сельчане, глядя на всклокоченного, седого великана с серебряной серьгой в ухе и грозной саблей, робели и дружно отнекивались лечить. Однако, усмехаясь в усы, наперебой советовали сходить в крайнюю избу, что у самого леса. Там, мол, девка блаженная, Февроньей звать, хоть и дурочка и не поймешь, чего говорит, но лечит знатно.