Но этим дело не кончилось. Лениниана нарастала, как снежный ком.
Вернувшись домой, Маша опять закапризничала:
— Хочу видеть Ленина!
— Вот тебе журнал. Смотри.
— Не хочу на картинке, — захныкала Маша, — хочу так.
Доведенная Света отрезала:
— Не видела и не увидишь! На помощь пришла Лиля.
— Маша, а кто такой Ленин? — спросила она.
— Девушка Ленин, — стала объяснять Маша (уверить в том, что не девушка, а дедушка — было невозможно
340
— Это такая тетенька, которая рассказывает детям сказки, когда они остаются одни.
— Все ясно, — засмеялась Лиля. — Тогда я и есть твой Ленин: ведь это я придумываю тебе сказки, когда мамы нет дома.
— Да ну тебя! — замахала руками Света. — Еще посадишь.
Но и это не было завершением. Утром Маша радостно известила всю квартиру:
— А я видела во сне Ленина. Тут значок, — она показала на лоб, — тут и тут! — и ткнула пальцем в висок и в затылок.
Правда, иногда детям снятся и другие сны. Шестилетний сын сообщил папе (громко, на улице):
— А знаешь, мне сегодня приснился сон. Идем мы по Невскому, а навстречу пьяный. Гляжу: ну так и есть — Владимир Ильич Ленин.
Давайте вернемся в Комарове
Каждый день мимо нашей дачи в ближайший лесок дефилировал детский сад. Ребята шагали строем (несколько растянутым и неровным) во главе с тощей воспитательницей и пели:
"Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо…"
Этой песни хватило на все лето. На следующий год звонкие детские голоса выводили уже другое:
"Если смерти, то мгновенной,
Если раны, небольшой…"
Когда дети шалили, воспитательница грозила:
— Сейчас же перестаньте! Не то возьметесь за руки и будете ходить парами вокруг дерева.
Я услышал это, и мне сразу пришел на ум давний рассказ Лилиного приятеля, студента хореографического училища Эгона Бишофа, который краешком детства успел зацепить гитлерюгенд.
341
— Если учитель в классе говорил что-нибудь смешное — вспоминал Эгон, — он командовал:
— Три раза короткий смех: ха-ха-ха!
По-моему, этот троекратный механизированный смех ничуть не лучше, чем ходить парами вокруг дерева. Это две сливы, упавшие с одной ветки.
Однажды весь детский сад повис на заборе, любуясь на наших зверей. Лиля забрала Бишку и отозвала Гека. Воспитательница — уже другая, молодая и симпатичная — воскли нула:
— Дети! Тетя один раз сказала: "Гек, пошли, маленький — и он сразу послушался. А я вас зову уже десятый раз. Что же вы, хуже Гека?
— Хуже! Хуже! — радостно завопили дети, и в чем-то они были правы. Семнадцатилетняя дочка наших друзей на воппрос, понимает ли Гек команды, возмущенно ответила:
— Гек понимает не команды, а человеческий язык.
В отличие от Гека, дошколята — Господи, даже дошколята! — пронизаны идеологическим водопадом. Первая песня, которую они слышат и заучивают:
Я маленькая девочка,
Играю и пою,
Я Ленина не видела,
Но я его люблю.
Раньше пели: "Я Сталина не видела". Потом, после двадцатого съезда, Сталина заменили Лениным. Не удивлюсь, если его, в свою очередь, заменят Брежневым. Он ведь тоже девушка.
МУЖ АХМАТОВОЙ –
Как-то к нам на дачу в жаркий солнечный день зашел человек в трусах — по дороге с озера.
— Здесь раньше Ахматова жила?
— Да.
342
— А муж ее кто?
— Поэт.
— А как его фамилия?
— Гумилев.
— Он что — и сейчас тут живет?
— Нет, он тоже умер.
— Давно?
— Давно.
— Когда же?
— В начале революции.
— Его что — белые убили?
— Нет, красные, — ответила Лиля, обозлившись.
Он посмотрел на нас дикими глазами и мгновенно исчез.
ТАТКА –
В Доме творчества жил ленинградский писатель Титов милый, но опустившийся человек, алкоголик. Его часто навещала жена — немолодая женщина с грустными черными глазами.
Сеня Ласкин (до всего-то ему дело!) однажды спросил:
— У тебя жена еврейка?
Нет, — с гордостью ответил Титов, — она у меня татка.
Сене, как всегда, захотелось блеснуть эрудицией.
— Конечно, еврейка! — воскликнул он. — Таты — иудейская ветвь, азербайджанские евреи.
— Этого не может быть, — возразил Титов, — ее двоюродный брат писатель Мусаханов.
— Да знаю я твоего Мусаханова, — сказал Сеня, — он всем говорит, что он еврей.
Титов даже в лице переменился:
— Что же мне делать? Вот беда! А у меня сын такой антисемит!
343
ЧЁРТОВЫ ПРАЗДНИКИ –
До чего все-таки запугано наше поколение!
Через стекла веранды мне хорошо видно, как пристроился у окна и осторожно завтракает писатель Жестев. Он маленький, смешной, и носит прозвище «еврей-аграрий», потому что пишет романы из колхозной жизни.
Этот человек для меня загадка. У него всегда все было благополучно, его толстые скучные книги любил Хрущев.
Но я не знал еще существа более приниженного. Он боялся всех: начальства, прохожих, даже Лилю и меня.
И не включает нашего советского радио, чтобы соседи не подумали ненароком, что он слушает западное.
Лиля хотела подшутить:
— Что это вы читаете, Марк Ильич, — "Континент"?
Но я отговорил:
— И не вздумай. Его тут же кондрашка хватит.
А вот иллюстрация — о том же.
Соседка по даче, женщина примерно моих лет, рассказывает:
— Хотела устроить мужу юбилей — так трудно! Продуктов нет, всюду очереди. А тут еще эти чёртовы майские праздники.
И мгновенно пугается:
— Впрочем, что это я! Какие же они чёртовы!
Я злорадно подхватываю, дразню:
— А какие же еще? Конечно, чёртовы! Чёртовы майские праздники, всем осточертели.
У нее даже губы белеют от страха:
— Нет, зачем же, я майские праздники люблю!
НЕ ЛЫКОМ ШИТЫ-
Рядом со страхом прекрасно уживается тщеславие. У нас на участке одновременно арендовали комнаты Кутузов, Раевский и Ланской.
344
Целый 812-ый год!
Только у Женьки Кутузова фамилия была настоящая. Раевский и Ланской — скромные писательские псевдонимы.
Вот так — знай наших!
АНТИСЕБИТ –
Под сосной, у нашего пандуса — разговор с трехлетним Василием. Он худенький, звонкий, белобрысый. Родители его китаисты.
Вася, а ты кто?
— Китаец.
— Может быть, еврей?
— Нет, китаец.
Спрашиваю по-другому:
— А ты немец или еврей?
— Немец.
— Эстонец или еврей?
— Эстонец.
Стало совсем интересно. Меняю местами.
— Ты еврей или индус?
— Индус.
— Еврей или итальянец?
— Итальянец.
Не хочет быть евреем, хоть тресни. Даже удивительно.
— Вася, так ты, может быть, антисемит?
И радостное:
— Антисебит!
БЕЛЫЙ ЧЕЛОВЕК –
Вечером, когда мы возвращались с озера, нам навстречу из леса вышел грибник — небритый, неопрятный, с двумя полными кошелками… У него было хмурое, неприветливое
345
лицо, но увидев Гека, он вдруг поставил кошелки на землю, раскинул руки и сказал — восторженно и изумленно:
— Какой красивый белый человек!
НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ –
Это бывает не часто. Но сегодня подступило. Опять я вспоминаю свою выписку из онкологической клиники.
Я уже сижу во дворе в инвалидной коляске, а из в окон смотрят люди в больничной одежде и кричат:
— Не возвращайтесь! Не возвращайтесь!
Наверное, так кричали Орфею, выходящему из ада:
— Не оглядывайся! Не оглядывайся!
А он оглянулся.
А озеро внезапно на меня
Выходит из сумятицы сосновой.
Опять купанье красного коня —
Не озеро, а детство вышло снова.
Журнальная картинка на стене,
И мама наклоняется ко мне.
Не надо детства, юности не надо,
И памяти, и трупов на снегу…
Прозрачная озерная прохлада,
Я возвращаться в это не могу!
Журчит вода, как в давнем полусне,
И мама наклоняется ко мне.
Я памяти своей не понимаю —
Зачем ей жить и жалить без стыда?
И я друзей далеких обнимаю,
Которых не увижу никогда.
А кто-то уезжает на коне
И мама наклоняется ко мне.
346
ЮРИЙ СЕРГЕЕВИЧ РЫТХЕУ –
Пожалуй, самая любопытная фигура в ленинградском Союзе писателей — Юрий Сергеевич Рытхеу.
Это удивительный сплав культуры и дикости, обаяния и отталкиванья, широты и скупости, цинизма и немного притворного, почти детского простодушия.
Советская власть дала ему все. Если бы не произошла в 17-ом эта заварушка, он жил бы в грязной яранге, бил нерпу, мазал лицо тюленьим жиром и говорил по-русски несколько слов.
Сейчас он секретарь Ленинградского отделения, член Правления Союза писателей СССР, символ советской национальной политики, один из самых богатых людей нашего города.
На секретариате даже обсуждался вопрос, что три писателя — Гранин, Шестинский и Рытхеу — заработали за год слишиком много (около миллиона), и что это вроде бы неприлично.
Зa гнилым штакетником, среди подпирающих небо сосен, скромно расположились четыре дачки — невзрачные и совершенно одинаковые. Тесные одноквартирные домики Литфонд поделил пополам — на две семьи.
В 75-ом году мы неожиданно узнали, что нашим новым соседом будет Рытхеу.
Почему такой Крез, такой немыслимый богач удовольствовался столь жалким помещением? Из жадности? Совсем нет.
По капризу первого секретаря обкома Романова ни один ленинградец не имеет права приобрести дом в Курортном районе, не лишившись городской прописки.
Рытхеу мог бы скупить весь переулок Осипенко. Однако, "хоть видит око, да зуб неймет". Ничего не поделаешь, закон.
Новые соседи — всегда тревожно. Но нас успокоили:
— Да не бойтесь вы! Вам повезло. В ленинградском Союзе Рытхеу — единственный европеец.
347
Он действительно проявил необычную для писателя воспитанность. Первые слова были:
— Можно, я пройду поздороваюсь с Левой?
А за ним цепочкой потянулась знакомиться семья: жена Галя и дети, все уже взрослые — Сережа, Саша и красотка Оля, которой мы тут же подарили сиамского котенка.