Нижний ярус иконостаса кижской церкви Преображения составлен из икон, написанных непосредственно для крупнейшего собора Кижей, а также живописных образцов, попавших сюда из других храмов. Скорее всего, последние написаны в близлежащих деревнях и, может быть, их авторами являлись художники довольно крупного, славившегося иконописцами села Типиницы, что неподалеку от Кижского острова. Среди семнадцати икон местного ряда одни выделяются высокохудожественным исполнением, другие представляют несомненный историко-этнографический интерес.
Житийная икона «Зосима и Савватий», помещенная в левый угол, открывает местный ряд. Соловецкие монахи представлены в среднике со своеобразной моделью основанного ими монастыря. Художник до малейших подробностей копирует внешний вид северной обители. В двадцати двух клеймах жития изображены основные моменты жизни подвижников. Наряду со сценами чудес и легендарных явлений живописец старается рассказать о многотрудной жизни северных монахов. Вот Зосима и Савватий в «малой лодейце» вместе с Германом переплывают через «пучину морскую». Художник скупыми штрихами рисует суровость Белого моря и скалистые уступы берегов. Другие клейма повествуют о повседневных заботах основателей Соловецкого монастыря: «Зосима и Савватий мотыгами землю копают», «Зосима сечет дерева на келейное строение». Замечателен колорит житийной иконы. Густая темно-синяя краска соседствует с ярким золотом, создавая настроение особой торжественности, сдержанной и по-северному значительной.
Очаровала меня при первом знакомстве с убранством главного кижского храма и небольшая икона «Преображение». Согласно евангельской легенде, Христос вместе с учениками Иаковым, Иоанном и Петром отправился однажды молиться на гору Фавор. Во время молитвы лицо Христа засветилось, засияли его белые одежды и ему явились пророки Моисей и Илья. Пораженные чудом, ученики упали, не в силах смотреть на неземной, ослепительный свет, исходящий от учителя. Кижский художник проиллюстрировал легенду лаконично, отбросив мелкие подробности. Все подчинено искусству символическому, где важна каждая деталь, пропустив которую, можно утерять смысл целого. Работая над своей иконой, местный художник, безусловно, имел под рукой образцы иконописи или миниатюры, вышедшие из столичных мастерских. Но он не воспользовался ни одним из них для буквального копирования. Только северный художник мог повести такой своеобразный неторопливый рассказ о чудесном евангельском событии. В то время, как многие известные иконы «Преображения» проникнуты страстной динамикой, движением и неземной энергией, кижский памятник привлекает спокойствием, потусторонней тишиной, а персонажи движутся замедленно, словно на торжественной мистерии.
* * *
Я рассказал о двух из семнадцати икон местного ряда Преображенской церкви. Эти памятники находились в удовлетворительном состоянии, когда я впервые попал внутрь храма. Почти все остальные детали, хотя и были укреплены в деревянные тябла, нуждались в неотложной реставрационной помощи. Не в открытии, а именно в помощи.
Первый тревожный сигнал мы получили из Кижей ранней зимой 1963 года. «Живопись местного ряда в катастрофическом состоянии. Красочный слой шелушится, а левкасный грунт висит буквально на волоске...» Записка такого содержания, составленная сотрудниками кижского музея, заставила отложить временно важную работу в Петрозаводске и тотчас выехать к месту происшествия.
«Ладога» делала последний рейс в навигации уходящего года. Снег успел уже припорошить берега Онего. Тонкий, прозрачный лед мелодично похрустывал, разламываясь под непосильной тяжестью красавца парохода. Ковры зеленой травы, успевшей вырасти после летних покосов, смотрелись драгоценными изумрудами в снежной оправе. Темные ели накинули на плечи роскошные мантии из белого снега и словно приготовились к празднованию Нового года. Если бы не беспокойство за судьбу кижских икон, поездка, превратившаяся в предновогоднее путешествие, могла быть прекрасным отдыхом. Но мы спешили, и нам казалось, что «Ладога» движется слишком медленно. Наконец, причалили. В распоряжении три часа — ровно столько, сколько нужно пароходу, чтобы сходить до Великой Губы и подобрать нас на обратном пути.
Воспользовавшись помощью зимних сторожей, срочно кипятим воду и растворяем кубики рыбьего клея. Затем бегом в собор. Клей не должен остыть, иначе все пойдет насмарку. Особо опасно ведет себя живопись «Царских врат», отстает левкас на иконе «Богоматерь Тихвинская». Тонкие листочки папиросной бумаги, пропитанные теплым клеевым раствором, приостановят временно процесс разрушения, закрепят отстающие фрагменты грунта. Работать очень тяжело — клей студенеет на глазах. Легким и простым делом кажется сейчас расчистка живописи в «домашних» условиях по сравнению с таким «неответственным» занятием, как наложение профилактической заклейки. Три часа отняли много сил. Первые меры предосторожности мы приняли. Живопись выдержит суровые зимние условия.
Маленькое незаметное событие. Обычная работа. Но я испытывал чувство радости, спускаясь по пароходному трапу на петрозаводскую пристань. Замерзшие к вечеру городские улицы казались волшебными в свете фонарей. На душе было легко и приятно. Приятно от сознания выполненного долга, спокойно от уверенности за дальнейшую судьбу ставших близкими памятников.
Летом следующего года мы вплотную занялись реставрацией местного ряда Преображенской церкви. Потребовалось несколько месяцев для укрепления почти всех семнадцати икон. Бригады реставраторов стали приезжать в Кижи каждую осень, когда окончен бурный туристический сезон и можно спокойно заниматься восстановлением древних памятников. Вопрос о полном комплексе реставрационных работ, включающем и расчистку икон Преображенского храма, давно обсуждался специалистами. Время до неузнаваемости изменило подлинное лицо авторской живописи уникального иконостаса. Темные пленки лака, следы грязи и копоти скрывали краски старых икон, делали неразличимыми линии рисунка: отдельные детали и целые сюжеты были погребены под слоями поздних записей и прописей.
Состоялось много споров и дискуссий, прежде чем реставраторы сделали пробные расчистки на кижских иконах. Предположения о необходимости раскрытия живописи местного ряда церкви Преображения оправдались в первый же рабочий день. Компресс, растворивший прочную запись на иконе «Богоматерь Тихвинская», рассеял сомнения о художественных достоинствах памятника. В протоколах не раз писали, что икона эта смотрится инородным пятном в иконостасе и нужно ее убрать в запасник. А после окончательной расчистки поздних наслоений и олифы открылась северная живопись, видимо, современная постройка храма. В реставрированном виде «Богоматерь Тихвинская» — важнейшее звено местного ряда Преображенской церкви.
Работы по реставрации древних произведений изобразительного искусства в Кижах продолжаются по сей день. Результаты их обнадеживают. Местный ряд центрального собора целиком восстановлен. Раскрыты редкие иконы XVI века в церкви Лазаря Муромского; на очереди — иконостас часовни Михаила Архангела. Через несколько лет Кижи будут славиться не только как хранилище архитектурных диковин, но и как музей северной живописи.
Служебные поездки в Кижи стали для меня насущной необходимостью. Здесь пройден полный курс реставрационных наук, на практике применены навыки, полученные в мастерской. Работая с кижскими иконами на месте их создания, я полюбил Заонежье, узнал прекрасных людей, живущих в окрестностях Кижей. Многие грани северной живописи удалось рассмотреть благодаря знакомству с укладом жизни обитателей северного края. Традиции сохраняются в Заонежье бережно и неуклонно. Во время разговоров с крестьянами прибрежных сел я нередко ловил себя на мысли о том, что ведь это их предки строили здешние соборы, писали иконы, резали по дереву. И были они такие же скромные, трудолюбивые, как мои сегодняшние заонежские друзья и собеседники. Чтобы понять древнее искусство озерного края, необходимо пожить на севере, познать интересный мир северного человека. Без этого условия закрыт доступ к самой душе местного творчества.
Заонежье наших дней немногим отличается от далекой эпохи строительства кижских храмов. Та же природа, тот же климат, та же духовная чистота и добросердечность его обитателей. Вглядываясь в панораму деревни Воробьи, шагая по улице деревни Корбе или слушая пение птиц в Подъельниках, испытываешь такое чувство, будто машина времени перенесла тебя на много веков назад. Неужели где-то летят самолеты, мчатся поезда, готовятся к запуску ракеты? Вспоминаешь о повседневной напряженности суетливого атомного века и невольно завидуешь старым художникам. Древние творили наедине с природой — потому так величественно и бессмертно их искусство.
* * *
Открытие древней живописи Карелии сделано для людей и принадлежит современности. Опытные реставраторы, искусствоведы и историки работали во имя человеческой радости. Вновь открытые творения северных художников не возвращались обратно в темные запасники. Они представали перед тысячами зрителей в музеях и на выставках. Люди оценили открытие, окружили заботой тех, кто трудился на благородной ниве возрождения прекрасного.
Годы работы в Карелии принесли мне настоящее счастье. Я обрел здесь друзей. Не случайных знакомых, а друзей, интересовавшихся моей профессией, уделявших много внимания процессу реставрации древней живописи. Успех начатого мероприятия определялся не только нашим ремесленным мастерством и старанием. Огромную роль сыграла поддержка общественности.
Первыми на открытие откликнулись сотрудники газеты «Комсомолец». Я не знал, что ответить, когда мне заказали написать статью о реставрации древних икон в Петрозаводском музее. Как будет смотреться столь специфический материал в газете? Удастся ли донести до читателей живой смысл события? Подготовка текста заняла не один день. Очень трудно рассказывать о своей работе, да еще на популярный лад. Помню, как до поздней ночи просидел я в музее, описывая кижского «Власия», найденного после войны в деревне Инема. Он мне бесконечно нравился, и я хорошо понимал, почему мне дорога северная икона. Эта-то любовь к «Власию» и не позволяла написать ни одного лишнего слова, не допускала фальши при разборе основных качеств памятника.