— Тогда тебе лучше поторопиться, ведь минуту назад он прислал мне сообщение, спрашивая, где Баск, и я рассказала, что ты зашла его поздравить.
«Ооох, Тика вредничала».
И была гораздо храбрее, чем обычно.
Ниша выглядела так, словно готова разорвать ее в клочья.
Мой брат будет охвачен яростью, когда услышит, что его будущая супруга — так называл ее я. Важно отметить, что брат отказывался признавать различие, то есть никаких «будущих» супругов не существовало, он верил, что они уже являлись парой, даже если Ниша считала иначе — пытаясь провернуть подобное.
И без сомнения, я обязательно ему сообщу, что она хотела меня куда-то увести.
Я вздохнул.
— Тебе лучше поторопиться, Ниша.
На этот раз она улыбнулась, обнажив клыки. Не очень-то приятная улыбка.
— Передай брату, что я предпочла бы упасть с высокого обрыва со сложенными крыльями, а еще лучше скажи, чтобы он сиганул оттуда сам.
Я позволил своим губам округлиться.
— По сути, ты и сама ему только что все сказала, — все же добавила Тика.
Глаза Ниши расширились… она расправила крылья, но прежде чем успела взмахнуть ими, чтобы оторваться от земли, мой брат схватил ее.
Ее яростные крики прерывались лишь в те мгновения, когда она кусала его.
Я покачал головой. Думаю, Ниша уже столько раз запускала в него клыки, что к настоящему времени брат выработал иммунитет. Если бы дядя Дохрэйн узнал об этом, то захотел бы поподробнее изучить данный факт.
Или захотел бы затолкать замаринованное тело моего брата в банку.
Дядя Дохрэйн очень заботился о своих отпрысках.
Как и его пара. Я содрогнулся лишь от одной мысли о том, что сделала бы тетя Грэйс, увидь она, как ее отпрысков уводят против их воли.
Они бы не потерпели подобного.
Никто бы не потерпел подобного.
И мы все это знали. Тем не менее… Ниша ни разу не пожаловалась на него. Почему? Поймите меня правильно… я не хотел, чтобы мой брат был наказан; он действительно был влюблен в Нишу и не собирался причинять ей вред. Но если это так сильно беспокоило ее, то она могла бы в любой момент пресечь попытки брата.
На самом деле, если бы Ниша не желала, то мой брат никогда не сумел бы ее поймать.
Самое любопытное во всем этом то, что наша мать все знала.
Когда Ниша случайно укусила его, — но она сразу втянула клыки, — он закричал от шока и возбуждения.
Я никогда не видел его таким счастливым. Он пел ей хвалы целый солар, буквально. Брату пришлось уйти в лес, чтобы никто не уловил его восторг, но его песня была настолько громкой, что Ниша, должно быть, все слышала.
… Как и наша мама.
В тот момент мне казалось, что шкура моего брата станет нашим новым ковриком.
Но когда он начал умолять нашу мать, утверждая, что мечтал о Нише всю свою жизнь… то она отреагировала очень странно, я впервые видел такую реакцию.
С последними возмущенными криками Ниши, затихающими вдали, ее благополучно отнесли в замок ее родителей, а я сосредоточился на настоящем.
Я почувствовал, как мои губы растянулись в улыбке, когда я краем глаза взглянул на Тику.
— Умная девочка.
Она все сильнее и сильнее краснела, а я, как всегда, был очарован.
Меня восхищала каждая частичка Тики.
— Баск? Могу я быть с тобой откровенна?
Я закатил глаза.
— Ты же знаешь, что да, — ответил я и плавно опустился на землю, скрестив ноги.
Через мгновение Тика последовала моему примеру, и наши колени прижались друг к другу.
Я пристально посмотрел в ее лицо.
Но она избегала моего взгляда. Сегодня Тика была очень нервной.
— Выкладывай, Тика.
Она глубоко вздохнула…
— Я-никогда-не-делала-Выбор-раньше-поэтому-не-уверена-как-действовать! — произнесла она настолько быстро, будто боялась потерять самообладание.
Мое сердце сильно ударялось о ребра.
Я поднес кончики пальцев к ее коленям.
— Тика, — я и сам удивился, насколько низко и хрипло прозвучал мой голос. — Я никогда не ласкал груфалу, значит, мы квиты. — Я похлопал ее по бедру, заставляя улыбнуться. — Мы всегда учились всему вместе. Почему сейчас должно что-то измениться?
Официальная церемония объявления! «Мы НИКОГДА не делали этого раньше!»
«Это СОВСЕМ другое дело!»
Я часто представлял это, — и очень волновался, — но внешне был спокоен. Ее плечи расслабились… как и крылья. Они рухнули на землю по обе стороны от Тики, и я расхохотался над ее очевидным облегчением.
На самом деле этот звук напугал меня самого, тогда я вспомнил те случаи, когда моя мать рассказывала, что когда я открывал рот, то звучал как мама!
А сейчас я смеялся и звучал как отец. Он был сильным, громким и веселым… дома, за пределами нашей берлоги ничего подобного не происходило.
Когда у меня получалось заслужить его смех, то моя грудь раздувалась от гордости.
Тика снова покраснела, на этот раз она позволила мне поймать ее взгляд.
Ее губы растянулись в нежную, самоуничижительную улыбку.
— Прости. Я уже несколько недель набираюсь храбрости. В итоге все, что мне удалось сделать, это довести себя до нервного срыва.
Она хотела выбрать меня!
Уже несколько недель!
Жаль, что у меня не было «горна», как у отца. Я ощущал, как нарастало давление в груди… не так, как внутреннее кровотечение от удара булавы утренней звезды, но это действительно было похоже на то, будто моя грудная полость была заполнена до краев… не жидкостью, не воздухом, а чем-то иным… и это приносило счастье и жар, что бы это ни было.
— Ты только что преодолела самую трудную часть, — попытался заверить я.
Но это было полуправдой, так как я знал, что больше всего ее пугала следующая часть.
Тика никогда раньше не целовалась.
Никогда не приставала к какому-нибудь хобсу… объясняя это своей застенчивостью.
А я всегда был рядом, желая, чтобы она обратила на меня внимание.
«Я всегда надеялся, что Тика тоже захочет меня».
И вот теперь я наконец-то услышал, что она всегда меня хотела!
Тика так сильно покраснела, что я начал опасаться, как бы она что-нибудь не повредила.
Я ухмыльнулся.
И когда она заметила это, то каким-то образом стала еще краснее.
— Эй, — прошептал я. — Все в порядке. Хочешь, чтобы я первым выполнил свою часть?
Она с облегчением выдохнула.
— Да. Это было бы здорово. Пожалуйста.
Усмехнувшись, я положил сжатый кулак на ее бедро. А затем перевернул его… и самый сильный приступ нервного напряжения, который я когда-либо испытывал, внезапно овладел мной.
Просто смешно!
Я сталкивался с вероятностью перелома костей на глазах у сотен людей, — мне ломали кости на глазах у сотен людей, — а теперь я чувствовал… то, что моя мама называла «бабочками»?
Я состроил гримасу. Мама говорила так, будто ей нравилось это ощущение. А также она упомянула, что все еще чувствует их по отношению к отцу.
И как такое кому-то могло нравиться?
Я почувствовал, как драгоценный камень немного сдвинулся, значит, я вспотел. Мне стоило поторопиться, прежде чем я потеряю самообладание… ведь если я сейчас отступлю, то, был уверен, это сделает и Тика.
В момент моего самоанализа Тика словно застыла… она переосмысливала это, я облажался, она собиралась сбежать…
— Ты боишься? — прошептала она.
Звук ее голоса вырвал меня из оцепенения. Я тихо выдохнул, а затем глубоко вдохнул.
— Это глупо, но я боюсь. Я всегда хотел, чтобы ты выбрала меня, а теперь, когда ты… теперь, когда ты… я растерялся, — признался я.
Странно, но это заставило Тику посмотреть мне в глаза.
— Ты все время так самоуверен. Признание заставляет тебя казаться…
Подобный момент в разговоре, даже друг с другом, всегда был странным. Наши родители, когда говорили друг о друге, заканчивали эту фразу словом «человек». Соответственно, они обозначали каждый вид в зависимости от того, о ком шла речь. Хобсов. Груфал. Ракхий.
А кем был я? Кем была она? Кем были мы?
На самом деле, мы не просто были разными, мы сильно различались.
Но… рядом с Тикой ошивалось много таких же, как она. Она была наполовину человеком, наполовину хобсом. Тика не являлась ни полноценной груфалой, ни полноценным человеком, но у нее были братья и сестры, да и гибридов хобсов и людей было предостаточно.
А такого как я больше не было.
К счастью, Тика не обращала на это внимание.
Пока у меня была Тика, моя личность меня не беспокоила. Я принадлежал Тике. Это было все, что мне нужно было знать.
Не думаю, что она понимала это.
Может, если бы я рассказал ей об этом много лет назад, то сейчас она бы не боялась так этого процесса.
И на этой ноте.
Я разжал кулак.
Тика ахнула.
Благодаря своему отцу она унаследовала некоторые присущие груфалам черты.
Одна из них — невозможность отвести глаза от драгоценностей.
Она любила драгоценности.
Если Тика не успевала заслонить вид крылом, когда ей попадался особенно яркий и блестящий драгоценный камень, скажем, на здании или корабле, а иногда и на одежде ее собственного дедушки, то я прикрывал ее глаза рукой, чтобы она перестала зацикливаться.
Груфалы, склонные к пристальному разглядыванию драгоценных камней, все же преодолевали тягу, когда начинали формировать свой собственный клад.
Только что я осознал человеческую фразу «сердце застряло в горле». Именно я внес первую драгоценность в ее клад.
Ее пальцы дрожали, когда она протянула руку.
Как будто время замедлилось.
«Она собиралась принять дар».
Тика взяла камень, и у меня перехватило дыхание.
— Сапфир! — выдохнула она.
Я заработал этот камень в поединке, где сломал два ребра.
«Это стоило того».
Я позволил Тике уставиться на дар.
Потому что и сам наслаждался видом.
Я не мог отвести от нее глаз.