— Но я больше не такой, — сказал Таннер, когда Ковбой положил свою обтянутую кожей руку на шею Хаш и потянул его назад, что-то зашептав ему на ухо, без сомнения уговаривая его не перерезать глотку Таннеру.
Комната погрузилась в тишину, и я сказал:
— Ты достанешь данные и мы посмотрим, будешь ли ты с нами.
В комнате раздался громкий свист, и все глаза сосредоточились на Стиксе. Его лицо было каменным. Он указал на Флейма.
«Ты поднимаешь этот стол, убираешь, созданный тобой беспорядок и избавляешься от своего психованного дерьма. Мэдди не твоя. Ты не владеешь ею, поэтому успокойся, нахрен!» — затем он указал на Хаш и показал: — «Ты наш брат. Ты важнее любого с секретными данными или без них, понял?».
Хаш кивнул и прислонился спиной к стене, зло глядя на Таннера. Стикс наконец повернулся ко мне.
«И, Кай, последний раз, когда я проверял, я носил патч Преза, и я управляю этим гребаным клубом, не ты. Даже не думай, что если ты, наконец, нашел киску, которую хочешь не просто трахать, ты можешь диктовать условия. Не можешь. Ты не думаешь здраво и устраиваешь гребаное шоу на церкви, поэтому успокойся нахрен, прежде чем я вышвырну тебя из плана по спасению Лилы. И точка».
— Ты, бл*дь, не посмеешь, — зашипел я.
Стикс хрустнул костяшками, затем показал:
«А ты проверь, брат. Я защищаю этот клуб. А то, что мой ВП ведет себя как гребаная ноющая киска, не помогает. Мне нужно, чтобы ты вернулся ко мне, а не вызывал еще больше проблем».
Стиснув зубы, я поднял стул, который уронил, уселся и закрыл свой рот «ноющей киски».
Стикс дал знак Тэнку переводить и повернулся лицом к Таннеру.
«Сколько у тебя займет времени получить чертежи?»
Таннер выслушал Тэнка и повернулся к Стиксу.
— Около двух часов. Если не уложусь в это время, я не вернусь.
Стикс посмотрел на Таннера, и я знал, что он размышлял, насколько можно доверять нацику. Наконец, он дернул подбородком и показал:
«Действуй».
18 глава
Лила
Всю ночь я то просыпалась, то снова засыпала, так как за пределами моих покоев было слишком тихо. Я привыкла слышать рев двигателей, разбивание бутылок, смех людей, ссоры, и меня удивляло, что я скучала по этому.
Я не могла перестать думать о месяцах, что провела во внешнем мире. Я так долго хотела вернуться к своим людям. Снова и снова молилась о том, чтобы мой народ выжил и вернулся ко мне. Но сейчас я была здесь, и мне казалось это странным. Единственное место, которому я принадлежала, было странным для меня.
Сидя на кровати, пока веревки все еще крепко держали мои руки и ноги, я пыталась успокоиться. Утреннее солнце светило сквозь окно, наполняя пространство комнаты желтым сиянием. Утро могло бы быть почти безмятежным, даже прекрасным, если бы меня не удерживали в плену.
Снаружи моей двери раздались шаги и под дверью затанцевали тени. Мое дыхание участилось, и я замерла, ожидая того, кто войдет.
Дверная ручка начала поворачиваться, и секунду спустя вошла женщина в длинном белом платье, ее рыжие волосы спадали до середины спины.
— Приветствую, — сказала она, стоя ко мне спиной.
— П-приветствую, — вынудила я себя ответить. Должно быть, эта женщина была моей новой горничной, так же как большую часть моей жизни была сестра Ева. Я опустила глаза в пол, и внезапно увидела женские ноги в сандалиях.
— Подними голову, — приказала женщина, и повинуясь, я подняла. Женщина была моего возраста, хорошенькая... и она мне улыбалась.
Я не понимала ее радости. Я была Окаянной. Со мной нельзя быть дружелюбной. Я не должна была общаться даже с теми, кому поручена забота обо мне.
Женщина подняла руку, и я замерла, когда она провела пальцем по моей руке.
— Ты не узнаешь меня? — спросила она, и я стала тщательнее ее изучать.
Ее глаза были потрясающего оттенка зеленого, во всех нужных местах тела были изгибы. Она была привлекательной. Она улыбалась... Она...
— Фиби? — прошептала я, мой пульс участился. — Моя Фиби?
Глаза женщины наполнились слезами счастья, а на лице появилась ослепительная улыбка, когда она опустилась на колени передо мной.
— Ребекка. Моя сладкая, маленькая Ребекка.
Мой мир перестал вращаться от звука этого имени... мое имя при рождении, мое благословленное имя, данное родителями... прежде чем они поняли, что во мне живет дьявол, прежде чем меня забрали от тех, кого я любила, избегали и отправили подальше, чтобы спасти.
— Не называй это имя, пожалуйста, — умоляла я, и улыбка Фиби исчезла.
Она убрала спутанные волосы с моего лица и сказала:
— Я знаю, кто ты, и знаю, что в твоих венах течет зло. Но ты всегда была моей драгоценной прекрасной сестрой. Моей Ребеккой, которая прокрадывалась ко мне в постель по ночам и разрешала заплетать ее волосы, позволяла петь ей гимны и с нетерпением ждала, когда я начну читать Священное Писание. — Ее зеленые глаза наблюдали за мной, и она добавила: — Ты помнишь, моя сестра? Ты помнишь те драгоценные времена, проведенные вместе, прежде чем тебя забрали?
Нахлынули воспоминания. Счастливое время с Фиби поглотило мой разум, — то, что я пыталась заблокировать. Она заботилась обо мне, смешила меня, улыбалась мне, занималась со мной домашними делами, пела мне, читала мне... любила меня. Я не могла вспомнить, чтобы кто-то любил меня, кроме Беллы, Мэй и Мэдди... а теперь Кая, хотя я и понимала, что это чары.
— Псалом 23, — прошептала я после того, как Фиби опустила взгляд, печальное выражение поглотило ее прелестное личико. — Мы пели псалом 23.
Фиби ахнула, и в ее глазах появились слезы.
— Ты помнишь...
Мы вдвоем сидели и смотрели друг на друга, когда Фиби замолкла на Писании, которого я больше всего боялась. Две маленькие девочки выросли. Прожили жизни, но не вместе. Есть шрамы, но они нанесены не друг другом. Девочки связаны, но не более чем незнакомки. Сплетенное прошлое, но потрепанное и одинокое будущее.
Фиби наклонила голову набок.
— Ты самое прекрасное создание, которое я когда-либо лицезрела. Слухи о твоей красоте не преувеличены.
По моей спине побежали мурашки.
— Я — Окаянная, Фиби. Я рождена Сатаной.
Фиби потупила взгляд.
— Я знаю это.
— Моя мать... — выдохнула я.
Фиби кивнула с грустью.
— Они пришли за ней, пытаясь объявить еретиком. Сначала она отвергала их утверждение, что она спала с Сатаной и родила проклятое дитя. Но после нескольких дней испытаний она ослабла и призналась. Она была быстро казнена и надлежащим образом погребена для покаяния.
Мое сердце болело за женщину, которая дала мне жизнь. Я смутно ее помнила, но не знала ее достаточно хорошо. Воспоминания были мимолетными проблесками того, как она расчесывала мои волосы и надевала мне чепец, чтобы скрыть цвет и длину. Я помнила, как она подстригала мои ресницы ножницами, чтобы мои глаза не привлекали внимания. Натирала мои щеки белым кремом, чтобы я выглядела бледной, а под глазами втирала темный порошок, чтобы под ними были синяки, и я выглядела усталой.
Я подняла дрожащие пальцы к лицу и потерла круги под глазами. Фиби взяла мою руку и опустила ее на колени.
— Я помню, что она делала странные вещи со мной, практически пряча, кем я была.
Одинокая слеза скатилась из глаза Фиби.
— Она пыталась скрыть твою невероятную красоту... Не хотела, чтобы ты привлекала внимание последователей... брата Луки
Реальность и весь ужас причины, по которой действовала моя мать, нахлынул на меня, и я не смогла удержать свое тело от дрожи.
Фиби заметила и положила руку мне на колено.
— Это правда, — сказала я, дрожащим голосом.
— Что?
— Что моя мать соединилась с Сатаной и... они вместе создали меня.
Фиби выдохнула, но неохотно кивнула.
— Да.
— Значит все обо мне правда, сестра? Я настоящая грешница.
Фиби потупила взор, затем посмотрела на меня сквозь ресницы.
— Но ты в Новом Сионе и теперь будешь спасена, Далила.
Я кивнула автоматически, но внутри была сломлена. Фиби, заметив, что у меня больше не было желания разговаривать, подошла к подносу на ночном столике, который, она, должно быть принесла. Затем она двинулась ко мне с ножницами в руках.
— Я освобожу тебя от веревок.
Я вытянула руки и ноги, и Фиби разрезала веревки. Мои кости болели в тех местах, где веревки натирали плоть, а кожа стала ярко-красной и покрылась волдырями.
Но я не чувствовала боли, все чувства поглотила абсолютная покорность. Кай и Мэй пытались убедить меня, что я ошибалась и не была соблазнительницей, что Пророк и старейшины убежали меня в этом, чтобы контролировать и заставлять исполнять их волю. Но услышав, что моя мама действительно соединилась с Сатаной и пыталась покаяться, я поняла все, что мне нужно было знать.
Я, Далила, была Окаянной... и находилась под влиянием внешнего мира.
— Ты можешь ходить? — спросила Фиби, и я машинально кивнула.
— Тогда мы должны прогуляться. Уверена, ты очень хочешь увидеть новую общину. Порок Каин собрал все общины в одном месте.
Это привлекло мое внимание.
— Другие общины?
Фиби вытянула руку, я приняла ее, и она потянула меня на ноги. Я стиснула зубы, так как мои лодыжки болели, но боль уходила под влиянием любопытства.
— Да, все общины. По всему миру их были сотни. После нападения и смерти пророка Давида, пророк Каин взошел на его место и вместе с советом старейшин привезли нас сюда.
Растерянный взгляд на моем лице, должно быть, дал понять Фиби о моем удивлении.
— Ты не знаешь этого, Далила?
Я покачала головой.
— Тогда где по-твоему ты жила, прежде чем была названа Пророком Окаянной?
Мое сердце заколотилось быстрее.
— Я... я думала, что бы на другой стороне той же самой общины. Но… но я не помню многое из своего детства, поэтому никогда особо не задумывалась. Всю мою жизнь мы, Окаянные, держались отдельно от других. Взаимодействие с другими избранными было запретным, было слишком опасно для их душ открываться блудницам.